Зенитчик.Боевой расчет «попаданца» - Вадим Полищук

— Ну давай, доставай, поделись с товарищами.

Рамиль вздыхает, лезет в карман и достает из него зеленую банку размером чуть меньше банки для сгущенного молока. И только когда он протягивает ее мне, я вижу, что из банки торчит запал с кольцом чеки и предохранительным рычагом. Когда я беру гранату в руки, то вижу, что усики чеки уже разогнуты – граната готова к применению в любой момент. Первым делом загибаю усики обратно.

— Ты где ее взял?

Молчит. Либо махнулся на что-нибудь с пехотинцами, либо просто прихватил то, что плохо лежало. Второй вариант наиболее вероятен. И когда только успел? Вроде, все время был с нами, на виду.

— Приходилось такую кидать?

— Не-а.

— А знаешь, как обращаться?

— В запасном полку рассказывали.

— А вам приходилось?

Катерину можно не спрашивать, она и из винтовки хорошо, если пару раз стреляла. Дементьев тоже отрицательно качает головой.

— Понятно, — я опускаю гранату в свой карман, — пусть лучше тут полежит, все целее будут. Ну, что встали? Ждете, пока немцы подгонят?

На ходу увесистая граната бьет по бедру, таскать ее в кармане шаровар неудобно. Может, в "сидор" переложить? На ходу стаскиваю с головы каску и вытираю пот со лба, рукав гимнастерки темнеет от влаги. Жарища. Губы ссохлись, а воды во фляге уже нет, и когда будет колодец, тоже неизвестно. А еще достала проклятая вездесущая пыль. А СВТ не АКМ, когда до места дойдем, почищу обязательно. И охота же людям воевать в такую погоду! Я понимаю в холод побегать, пострелять друг в друга, не убьют, так хоть согреешься. А сейчас-то чего? Солнце жарит, на небе ни облачка. Сейчас бы до речки доковылять, сбросить грязную гимнастерку и провонявшее потом белье, погрузить свое раскаленное тело в прохладную речную воду, смыть с себя усталость и…

— Воздух!

Ныряю в придорожный кювет, СВТ больно бьет прикладом по бедру. Пара "худых", клекоча моторами, проходит над нами на высоте в пару сотен метров. Мы им не интересны, они ищут добычу пожирнее.

— Охотники, — высказывает свою догадку Дементьев.

— И надо было кричать? Они же мимо шли.

После того, как я цинично отобрал у него законную добычу, Рамиль обижен на весь белый свет. Это состояние у него быстро пройдет, но сейчас, пока еще свежи воспоминания о сотворенной над ним несправедливости, он отрывается на подвернувшейся под руку со своим криком "Воздух!" Катерине.

— Ты кричи, когда они пикируют, — Рамиль наспех выбивает пыль из гимнастерки, — а когда мимо идут, и ты спокойно иди.

— Ладно тебе, — беру под защиту неопытную девчонку, — ты тоже не сразу разбираться стал, когда "мессеры" атакуют, а когда погулять вышли. Она тоже со временем научится.

Некоторое время идем молча, жара и долгая дорога к разговорам не располагают. Наконец, выходим к большой, шоссированной дороге. По дороге из города уходят гражданские беженцы, военных не видно. По обочинам лежат те, кому не повезло – немецкие летчики не оставляют столь оживленное шоссе без своего внимания.

— Катерина, это что за дорога?

— Задонское шоссе.

Шоссе идет на север, а мы, проскочив через него, направляемся на восток, к реке. От шоссе до Отрожских мостов километра четыре, еще через час мы добираемся до них. Подступы к мостам занимают энкавэдэшники из железнодорожных войск и мальчишки из ополченческого батальона. На вооружении ополченцев практически одни винтовки, пулеметов крайне мало, тяжелого оружия нет совсем. При переходе через мост у нас проверяют документы.

— Ваши еще утром на тот берег убегли, а вы чего ж задержались?

Какой, однако, ехидный милиционэр.

— А мы, дядя, немца останавливали.

"Дядя" лет на пять моложе меня.

— И чего ж не остановили?

— А того, что тебя там не было. Вот немец до тебя дойдет, ты его и остановишь.

— И остановлю!

Всем бы твою уверенность. А мы идем дальше к самой станции. Нас нагоняет рычание тракторного мотора и лязг гусениц. Ребята сходят на обочину, я направляюсь туда же, но прежде чем сойти с дороги, оборачиваюсь, бросаю взгляд на трактор и застываю на месте. С трактором я мог и ошибиться, мало ли СТЗ-5 есть в войсках, но не узнать тракториста я не мог – Петрович.

Не стал я с дороги уходить, только повернулся лицом к подъезжающему трактору. СТЗ останавливается в нескольких метрах от меня. Из кабины выпрыгивает незнакомый старший лейтенант с артиллерийскими "мослами" в петлицах, а над кабиной появляются какие-то, опять же незнакомые, рожи. Я, конечно, всех старлеев в полку не знаю, но готов спорить на что угодно – этот не наш, не зенитчик.

— В чем дело? Освободите дорогу!

Однако крик лейтенанта я игнорирую.

— Петрович! Петрович, твою дивизию! Оглох, что ли? Это кто такие?

Тракторист, услышав меня, высовывается из кабины. Я повторяю вопрос.

— Петрович! Это что за пассажиры у тебя?

— Гаубичники, — перекрикивает шум мотора Петрович, — соседи наши бывшие.

Понятно. Соседи, мать их за ногу, на ходу трактор подрезали! Это из-за них мы свое орудие потеряли, и за него нам еще отчитываться надо. Я вдруг начал наливаться холодной яростью. Придется мне сегодня еще раз справедливость восстанавливать.

— Прекратить, — вдруг завопил старлей, — освободите дорогу!

— А Вам не кажется, товарищ старший лейтенант, что трактор ворованный надо вернуть?

Говорю спокойно, но кто бы знал, как мне это спокойствие дается. А вот лейтенант, похоже, с катушек уже съехал.

— У меня приказ! А ну убирайся к…

Фраза лейтенанта завершается отборным матом, а мне в голову вдруг лезет фраза киношного опера.

— Это наша корова, и мы ее доим.

— Какая корова?! Да я тебя!

У-у-у, какие мы нервные, слюна во все стороны летит. А вот, если жить хочешь, то пистолет надо доставать быстрее. Пока старлей лапал кобуру, я, не очень торопясь, запустил руку в карман и вытащил конфискованную у Рамиля гранату. Лейтенант, наконец, добрался до рукоятки своего ТТ, а я отогнул усики и выдернул чеку. Когда я отбросил чеку в придорожную канаву, до нервного гаубичника дошло, что стоит мне разжать пальцы, и… Его рука замерла, так и не вытащив оружие до конца, а лоб под козырьком фуражки мгновенно покрылся мелким бисеринками пота. Детские игры закончились, теперь все по-взрослому.

— Это наша корова, и мы ее доим.

До рож в кузове, наконец, дошло, что что-то идет не так. Гранату в моей руке они не видят – лейтенант закрывает. Двое спрыгивают с трактора и направляются к нам поддержать своего командира. Сдвоенный щелчок винтовочного затвора прозвучал громче пистолетного выстрела. Я скосил глаза влево, ствол карабина красноармейца Ильдусова смотрел прямо в живот здоровяка ефрейтора, замершего в нескольких метрах от нас. У Рамиля вообще очень ограниченное понятие свои – чужие. Свои – это расчет, в котором он служит, батарея, полк, в конце концов. Этим круг своих ограничен, а гаубичники не из нашего полка, поэтому они чужие. А раз чужие, да еще на наш трактор посягнули, то для возвращения своего имущества все средства хороши, включая оружие. Тем более что одну несправедливость он сегодня уже пережил, но я – свой. А тут беспредел творят чужие.

— Ребята, да вы что?

— Замолчи, Катерина. Рамиль, что к трактору прицеплено?

Стоя прямо перед кабиной, я не вижу, что творится за кузовом СТЗ.

— Пушка.

— Отцепляйте!

Лейтенант медлит, решая, то ли вытащить пистолет, то ли засунуть его обратно в кобуру. Его взгляд прикован к зеленому цилиндру в моей руке.

— Считаю до четырех. Раз.

Указательный палец отпускает предохранительный рычаг.

— Два.

К указательному присоединяется средний.

— Три.

— Стой!

Старлей толкает пистолет обратно и поворачивается к своим артиллеристам.

— Отцепляйте, хрен с ним.

Правильно, лучше вернуть свежеуворованный трактор, чем погибнуть от гранаты, брошенной каким-то психом. Гаубичники неуверенно задвигались, косясь на направленный на них ствол, однако к своему оружию никто из них не потянулся.

— Быстрее!

Я делаю вид, что удерживать рычаг всего двумя пальцами мне очень тяжело.

— Шевелитесь, чтоб вас…

Конец фразы лейтенант заканчивает нецензурщиной, призванной подогнать подчиненных. Помогло, задвигались быстрее. Наконец, орудие отцепили от трактора.

— Петрович, в кузове что-нибудь есть?

— Два ящика со снарядами и барахло их.

— Выгружайте.

— Выгружайте, — повторяет лейтенант, — да побыстрее.

С разгрузкой управились минуты за три.

— Иди сюда, лейтенант.

Я отвожу старлея с дороги, освобождая проезд. СТЗ, стреляя выхлопом, проскакивает за мою спину.

— В кузов, быстро.

Катерина, Дементьев, а затем и Рамиль забираются в кузов. Из кузова Ильдусов опять направляет карабин в сторону расчета, стоящего у своей стадвадцатидвухмиллиметровой гаубицы, трех зеленых ящиков и прочего имущества.