Эта покорная тварь – женщина - Валерий Гитин

Если Вы встретите мистера К. Комбе (старшину присяжных), то скажите ему, что «обвинение» осталось совершенно недовольно вердиктом. Я была в восторге от одобрительных возгласов судей. Я по крайней мере не беспокоилась, когда присяжные ушли решать, отправить меня домой или задержать. Думаю, мне пришло несколько сотен писем от джентльменов. Некоторые предлагали утешение, другие — свои сердца и крышу. О моем друге я ничего не знаю. Я не видела его. Я слышала, он болел, но меня это особо не волнует.

Надеюсь, Вы напишите мне записку. Поблагодарите от меня мисс Белл и Агнес за их доброту и внимание ко мне. Я хотела бы, чтобы Вы мне выслали мою Библию и часы на Сен-Винсент стрит, 124, Глазго, Дж. Смиту.

Сельская местность выглядит очень мило. Когда я буду знать свои планы, то сообщу Вам, куда меня пошлют. С любовью к Вам и мистеру Смиту, верьте мне всегда.

Искренне Ваша,

Маделейн Смит.

Понедельник, 13-е июля,

Ровалейн, Гарелох».

Комментировать это бессовестное послание — значит раскрашивать лилию. Его факсимиле можно увидеть в материалах суда, изданных мистером Дунканом Смитом.

Но еще более отталкивающим можно назвать ее письмо тюремному священнику, впервые опубликованное с оригинала в «Скотсмене» в 1933 году, 15 июня.

«Дорогой мистер Роуз!

После той доброты, что Вы ко мне проявили, мне следует сообщить вам, что я благополучно вернулась домой. Я в полном порядке и в хорошем расположении духа. С мамой Совсем плохо, но я уверена в ее скором выздоровлении.

Боюсь, здесь сильно настроены против меня, и я думала покинуть Шотландию на несколько недель, но плохое состояние мамы не позволяет в настоящее время строить какие-то планы.

Я была далеко не в восторге от «вердикта», но я была очарована ободряющими возгласами со стороны суда. Я уехала из Эдинбурга как можно более скрытно. Я надеюсь, что это печальное событие в конце концов сделает доброе дело: похоже, моим семейным кругом уже овладевает другое чувство. Они смотрят на все как на посланное Богом наказание за прошлые ошибки и преступления, и если это приведет семью к ногам Христа, то я не буду жаловаться на боль, которую мне причинило это печальное событие.

Возможно, я доживу до того дня, когда моя семья будет считать Божьим благословением тот день, когда меня заключили в тюрьму. Это могло быть подарком Господа. Я никогда не забуду Вашу доброту ко мне.

Примите мою глубокую, теплую и сердечную благодарность, с самыми добрыми пожеланиями, поверьте мне.

Искренне Ваша,

Маделейн Смит.

15 июля 1857-го года

Ровалейн, Гарелох».

Комментарии здесь также излишни: письмо говорит само за себя. Но хотелось бы знать, какие «прошлые ошибки и преступления» совершили другие члены семьи, заслуживающие Божьего наказания?»

«Заключая наши исследования газет, мы находим репортаж в «Дейли экспресс», дающий краткий, но четкий портрет заключенной на скамье подсудимых. Под заголовком «Внешность Маделейн Смит» здесь использованы методы современной журналистики: «Невысокого роста, хрупкая, с тонкими формами, с упругостью юности и воспитанная в духе здоровья. Она одета в манере, демонстрирующей, как самая утонченная элегантность может сочетаться со скромностью квакерши. Для каждого очевидно, что Маделейн Смит — художница в манере одеваться… Но с ее платьем и фигурой восхищение заканчивается. Выражение ее лица поразительно, но не приятно. Выступающие брови, длинный выдающийся нос и скошенный подбородок придают ее острым чертам хищнический оттенок. И хотя у нее большие сверкающие глаза, но никакое чувство не исходит из-под этих длинных опущенных ресниц… У нее низкие и узкие брови, а голова, окруженная густыми коричневыми локонами, немного выступает кверху, где френологи видят выступ, отвечающий за твердость характера, и расширена сзади настолько, что можно точно заключить о слабости ума и моральной ограниченности, проявившихся в ее любовных посланиях». Но здесь, я думаю, наш репортер крепок задним умом. И как он смог рассмотреть ее «выступы» под «маленькой соломенной шляпкой модной формы, украшенной белой лентой?» «Ее рот, — продолжает он, — довольно велик, верхняя губа сильно выступает над нижней и при волнении губы расходятся, обнаруживая ее эмоции, так что было не раз отмечено, что она крепко сжимает губы пальцами, чтобы не выказывать своих чувств. Ее внешность демонстрирует невиданное раньше единство интеллектуальной слабости с сильными пристрастиями и неограниченной твердостью характера». Нашему репортеру описание дается куда лучше выводов: обвинение в «интеллектуальной слабости» крайне необоснованно — у Маделейн были мозги мужчины, причем умного мужчины. «Ее взгляд не боится встретиться с чужим взглядом и всегда отводится последним, убеждая нас в справедливости заявления, которое она сделала в тюрьме: «Я не пролью слезы».

Если этот непривлекательный портрет соответствует действительности, нам остается лишь повторить слова доктора Фауста о бессмертной Елене:

«И это лицо запустило тысячи кораблей,Предавших огню высочайшие башни Илиума?»

Неприязненное описание репортера тем не менее подтверждается его собратом по перу, который в статье «Свидетель» приводит свои впечатления о суде. «Помимо печальных ассоциаций, и тогда, и сейчас существует множество причин для опасений — увы! Мрачные манеры подсудимой неразрывно связаны с ее внешностью, определенно красивой фигурой леди со средним для женщины ростом и развитием. Некоторые называют ее «тонкой, маленькой девушкой» — это ошибка. О ее лице говорили как о «милом» и «красивом», его описывали и другими лестными словами, но оно не соответствует женской красоте в нашем вкусе. Очень вытянутое лицо с очень мелкими чертами, выдающийся вперед нос, который нельзя отнести ни к одному из трех классических вариантов этого органического выступа. Большие темно-серые глаза с чистым блеском (с физиологической точки зрения), но в них есть что-то неприятное и отталкивающее. Некрасивые губы, рот и подбородок. Мы находим ее похожей на лису, непривлекательной, хитрой и в общем несимпатичной…»

По правде сказать, никто из нас не может похвастаться своим видом на скамье подсудимых. В этой ситуации все выглядят далеко не лучшим образом. Я часто замечал, что рядовые люди с обыкновенным лицом в такой обстановке приобретают зловещий оттенок. Окажись за этими перилами сама Клеопатра или Мария Стюарт, не будет недостатка в тех, кто найдет изъяны в их красоте. Любопытно, что признанные портреты шотландской королевы демонстрируют такое же удлиненное лицо, выдающийся «органический выступ» (спасибо тебе, «свидетель», что научил меня этому выражению) и косые глаза — похоже, все это относится и к нашей Маделейн. Безусловно, очарование каждой лежит в сочетании различных штрихов: неуловимой улыбки, быстрого взгляда, богатых тонов тонкого контральто — вот что может быть секретом их очарования. Но бесполезно вдаваться в рассуждения, я лучше продолжу со своими газетными вырезками… Стало уже классическим часто цитируемое описание поведения подсудимой, которое дала «Эйшир Экспресс» (его я выделил): «Среди возбужденной толпы, сидя под сотнями пристальных взглядов, лишь Маделейн Смит сохраняет спокойствие, оставаясь хладнокровным персонажем. С первого момента до последнего она сохранила неустрашимое и дерзкое отношение, поразившее всех наблюдателей. Она прошла из кэба в комнату суда (точнее, в камеру за скамьей подсудимых) с видом красавицы, появляющейся на балу. Непринужденно, с открытым выражением лица она поднимается по ступенькам, ведущим к скамье подсудимых. Та же вечная улыбка, вернее ухмылка, потому что ей чего-то недостает для улыбки; та же пышущая здоровьем внешность, та же уверенная легкость…»

Еще запомнилось то, что день ото дня, когда суд объявлял перерыв на ленч, подсудимая отказывалась покинуть свое место для личных нужд, отказывалась от еды и питья и отвергла даже предложенные ей сэндвичи. Сразу после ухода лордов официальная тишина нарушалась и языки зрителей развязывались. Голоса поднимались от плотно составленных кресел, сливаясь в едином гуле. Обсуждались улики и вспоминались аналогичные случаи, ставшие предметом всеобщего внимания. Менее воздержанная, чем обвиняемая, толпа с усилившимся от волнения аппетитом доставала продукты из сумок и коробок и освежалась, насколько позволяла июльская жара и душный зал суда, из припрятанных бутылок и фляжек. А среди всего этого столпотворения неподвижно сидела Маделейн Смит, спокойно, без тени волнения, будто она сидит в гостиной у своей мамы на Блитсвудской площади и вокруг никого нет! Что бы мы о ней не думали, но ее смелости нужно аплодировать».

Из репортажа «Заметки на суде» я извлек краткие наброски некоторых основных моментов. «Среди свидетелей общим фаворитом была «уважаемая» Мэри Перри, несмотря на ее неблагоразумную опеку над молодыми возлюбленными. Когда ее увидели, никто не мог поверить рассказам о ней, ходившим по Глазго. Публика ожидала увидеть прелестное создание, вторую струну от смычка снисходительного Л’Анжелера. Представьте всеобщее удивление, когда на свидетельском месте появилась маленькая старая дева в скромной черной шляпке и коричневом платье, с интеллектуальным выражением лица и парой очков, придающих ее лицу какую-то старомодную привлекательность. У молодого человека из Джерси она наверняка вызывала более чем платонические симпатии. Наверное, это был тот самый часто встречающийся случай, когда старая дева, завязывая дружбу, переходит границу чистой дружбы и незаметно входит в область чего-то более теплого и дорогого».