Концепция лжи - Алексей Бессонов

«Как там Маркыч говорит – места знать надо? – усмехнулся Макрицкий, раскуривая сигарету. – Да, действительно, когда места знаешь, жить полегче. И там тебе место, и тут место… стоп. О, черт…»

А что если все эти многочисленные экспедиции, якобы случившиеся перед самой Депрессией, как раз и искали, так сказать, нужные места? Точнее – были предприняты с целью первичной, хотя бы начальной практической разведки энергоресурсов Солнечной системы, в первую очередь – лун Юпитера и Нептуна? Веди планетологи тогда уже предполагали у них колоссальный потенциал – там и вода, и руды, и уран, разумеется. Технически такие полеты были вполне осуществимы, в конце концов до Нептуна впервые дошли уже в 28-м году, и по сути, единственное реально существовавшее на тот момент препятствие заключалось в чрезвычайной дороговизне да в непроработанности систем безопасности. Но ради энергетического Клондайка можно было и рискнуть, и денежки потратить. И все же большинство этих экспедиций попросту исчезли. Погибли в авариях? Весьма возможно. Но какого тогда черта их так секретить? Средства, затраченные на вымарывание буквально любых упоминаний о тех событиях, могут быть сопоставимы со средствами, затраченными на сами экспедиции. По сути – если, конечно, все же принять на веру то, о чем нет-нет да и заговорят в лунных барах, – мы имеем дело с беспрецедентной, невероятно затратной операцией по «замазыванию» целого ряда чрезвычайно интересных исторических событий. Тут ведь не только сами по себе полеты, как бы там не было чего-то еще… и вместо всего этого – молчание и ложь. Ложь, ложь, и еще раз ложь. Однако вот что интересно. Те или иные специалисты по промывке мозгов – от дедушки Мао и усатого горца до сегодняшних брюссельских трепачей, – всегда могут интерпретировать любое событие в нужном для себя направлении. И всегда же найдется достаточное количество баранов, которые им поверят. Но одно дело интерпретация, и совсем другое – выпарывание событий из самой ткани истории. Как у них это вообще получилось? Фантасмагория какая-то… куда, например, делись люди, обеспечивавшие техническую сторону проекта? Да заводские рабочие, в конце концов – те, что собирали «не существовавшие» корабли. Всем заткнули рты?

– Лео! – услышал он голос Ляли. – Ты где-е? Папа будет через полчаса-а!

– Я понял! – крикнул Леон. – Спасибо!

– Он просил, чтоб ты надел форму!

– Какого б еще черта? – изумился Леон. – Свадьба ж завтра?..

Он не без раздражения выкурил еще одну сигарету – собственно, крик сестры прервал нить его странных размышлений, – и, окинув тоскливым взглядом старую грушу, свесившую свои ветви за забор, пошел переодеваться.

Напяливать на себя парадный мундир со всеми регалиями, да еще и с саблей (сабель у него было две – одна, стандартная, осталась в Москве, а вторая, подарок деда после первого самостоятельного полета, лежала здесь, в шкафу), ему не хотелось категорически, да и вообще – с чего бы? – поэтому Леон ограничился белой летней рубашкой с короткими рукавами, синими брюками и пилоткой. Погоны на месте – ну и хватит. Главное не погоны, а то, что между ними. Было б на что фуражку надеть…

Вскоре за воротами загудело. На сей раз неведомый Кононенко сработал оперативно, и лимузин отца заехал во двор без задержек. В сияющем боку питерского «Витязя» распахнулась широченная дверь, и Леон увидел, как на чисто выметенную дорожку выбирается незнакомый ему грузноватый мужчина в недорогом летнем костюме. Следом за ним вылез и отец.

– Ну привет, блудный герой, – отец коротко обнял его, отстранился, разглядывая, – мы, честно говоря, ждали тебя к вечеру, а тут Лялька на меня вышла, я и решил поспешить. С отпуском порядок? Ты ж так и не позвонил, охламон.

– Порядок, – улыбнулся Леон, – по некоторым слухам, я сейчас должен был бы быть в санатории, но, как видишь, «от госпитализации отказался». Так что вряд ли бы шеф решился не отпустить меня на три несчастных дня: не война все-таки. Хотя и похоже местами.

– Да? – прищурился отец. – Ну, ладно… поговорим. Пока познакомься, – он повернулся к своему спутнику, неловко мнущемуся возле машины, которую шофер почему-то не спешил загонять в гараж, – Анохин, Сергей Михайлович, папа Андрея.

– Андрея?..

– А, ну да… Андрей – это наш счастливый избранник… гм. Мой сын, Сергей Михайлович – Леонид. Майор, как видите.

Похоже, отец уже где-то заправился, и сейчас ему очень хотелось погордиться сыночком-астронавтом.

– Очень рад, – Леон пожал немного потную ладонь будущего родича и махнул рукой: – вы, наверное, не обедали?

– Увы, – кивнул отец, – успели только в бар заехать.

– Я тоже не очень, да и вообще у меня после самолетов всегда дикий жор. Надо бы мобилизовать Маркыча…

– Здраво. Ну, идемте. Вы, Михалыч, не стесняйтесь, Леон у нас в мании величия замечен еще не был. Парень он скромный, хотя иногда и лезет куда не надо.

Обед был подан в отцовском кабинете. Посвистывая, Макрицкий-средний распахнул дверцу объемистого бара и, загадочно пошевелив несколько секунд пальцами, выхватил пузатую литровую бутыль «Премьера» двадцатипятилетней выдержки. Леон повел бровью – коньячишко укладывался в два его майорских оклада, считая с полетными и премиальными. Очевидно, грядущая Анькина свадьба привела отца в самое благостное расположение духа.

– Ну-с, не побрезгуем, – отец одним движением свернул печать, выдернул пробку и поднес горлышко к носу. – Н-да: прошу. До завтрашнего мероприятия у нас еще вполне достаточно времени, так что можем посидеть спокойно, без всякого, так сказать, официоза.

– Батя, а когда дед будет? – спросил Леон, поддевая вилкой куриную грудку, плавающую в белом соусе.

– Ты бы нож взял, – укоризненно вздохнул отец, – а то все ешь, как босяк. Дед будет под вечер. Кстати, ты не хотел бы съездить на мальчишник к Андрею? Ты все-таки единственный брат, я думаю, это было бы прилично.

– Па-апа, – застонал Леон, – ну этого мне еще не хватало. Я и так подозреваю, что завтра окажусь на допросе! А как, а что, ах, бедный мальчик… особенно меня умиляют вопросы, на которые я не имею права отвечать.

– Как знаешь. Я тебе давно не командир. У тебя свои есть, так что решай сам.

Сергей Михайлович, отец жениха, оказался милейшим человеком, хирургом в небольшой частной клинике – очевидно, сын также поставил его перед фактом в самый последний момент, и смущался он отчаянно, особенно учитывая происхождение будущей невестки. В какой-то момент Леону даже стало его жалко, но его собственный папаша, однако же, вел себя совершенно демократично, всячески стараясь избегать тем, связанных с бизнесом и финансовыми делами семьи.