Том 1. Ленька Пантелеев - Л. Пантелеев

— А… мама? — дрогнувшим голосом спросил Ленька.

Ира покачала головой.

— Не приехала?

Губы у Леньки запрыгали. Но он сдержался, не заплакал. Невозможно было плакать в присутствии Иры. На девочку было жалко и страшно смотреть. Она шаталась, глаза у нее были, как у безумной, плечи дергались.

Ленька заставил двоюродную сестру лечь в постель, разыскал градусник.

Ира лежала с градусником под мышкой, поминутно облизывала губы, поднимала голову и лихорадочно быстро рассказывала:

— Мы ужасно-ужасно беспокоились… Мы думали, что тетя Шурочка застряла в Петрограде, писали ей, даже телеграмму послали…

— И что? — уныло спросил Ленька.

— Ничего… Никакого ответа.

За Ленькиной спиной металась в своей постели, смеялась и часто-часто говорила что-то по-французски тетка.

Мальчик подошел к окну, посмотрел на градусник.

— Сколько? — спросила Ира.

— Тридцать восемь с чем-то, — пробурчал Ленька.

— Покажи, — попросила Ира.

Ленька встряхнул термометр. Столбик ртути на нем подходил к сорока градусам.

Нужно было что-то делать, искать доктора…

Он сам не понимал, откуда у него взялись силы.

Недели две на руках мальчика, который сам только что оправился от болезни, находилось двое тяжелобольных… Он бегал к докторам, в аптеку, по пути успевал забежать в детскую больницу и занести передачу Ляле, ходил на базар за провизией, готовил обед, кормил тетку и сестру… Стряпать он не умел, все у него валилось из рук, плита дымила, вода выкипала, чайники и кастрюли распаивались.

Но эти хлопоты и заботы, которые отнимали у него без остатка все силы, помогли мальчику перенести самое трудное для него время. Ему некогда было горевать, плакать и думать о матери.

Скоро свалились на него новые заботы. Тетка уже поправлялась. Как у всех выздоравливающих, у нее был очень хороший аппетит. Не мог пожаловаться на аппетит и Ленька. А на базаре цены с каждым днем росли. И с каждым днем таяла, становилась все тоньше пачка разноцветных бумажек в ящике комода, откуда Ленька брал на расходы деньги. Наконец наступил день, когда в ящике не оказалось ни одной бумажки. В этот день тетка послала мальчика на базар, велев ему купить провизии по длинному списку, который она долго и с удовольствием составляла. Ленька, которому к тому времени давно уже осточертели его поварские обязанности, угрюмо проглядел список и сказал:

— А деньги?

— Возьми в ящике… в комоде…

— Там нет денег.

— Как нет? — ужаснулась тетка. — Там же было около пятисот рублей.

— Было, а сейчас нет. Кончились.

Тетка, которая всегда и во всем видела трагическое, чуть не лишилась чувств.

— Боже мой! — воскликнула она. — Что же мы будем делать?! Мы нищие! Мы остались без копейки денег! Нет, в самом деле, что я буду делать? И Шуры нет. И вы у меня на шее.

Ленька мрачно молчал, общипывая уголки бумажки, на которой слабым теткиным почерком тщательно было выведено химическим карандашом:

Мяса — 2 ф.

Капусты — 1/2 коч.

Хлеба пеклев. — 1 ф.

Хлеба рж. — 1 ф.

Масла русского…

Тетка продолжала стонать и охать.

— Мама, не впадай в отчаяние, — слабым голосом попросила ее Ира. — Если нет денег, надо что-нибудь продать.

— Да, да! — оживилась тетка. — Придется. Другого выхода нет. Не умирать же нам всем с голоду. Но что? Боже мой, что можно продать? Ведь мы и так все обносились.

— Продай мое кремовое платье.

— Ира! Что ты говоришь! кремовое платье!.. Единственное приличное, которое у тебя есть?

— Ничего. Мне не жаль.

— Ну, хорошо, — подумав и вздохнув, сказала тетка. — Леша, возьми, пожалуйста, сними с вешалки Ирино платье, которое с клеенчатым кушачком, и… продай его.

— Где продать? — испугался Ленька.

— Ну где?.. Я не знаю где. На базаре.

— Нет, я не пойду, — твердо сказал Ленька.

— Это как? Это почему ты не пойдешь?

— А потому, что я торговать не умею.

— Боже мой! — всхлипнула тетка. — Что я должна терпеть! Ну, хорошо, подай мне мою кофту и юбку, я оденусь и пойду сама. Если я по дороге умру, — знай, что это твоих рук дело.

Ленька понял, что положение его безвыходное.

— Где платье? Какое? — сказал он, раздувая ноздри.

…Он шел на базар с отвращением. Он вспоминал случай, который был с ним давно, в Петрограде, еще при жизни отца. Весной, на предпоследней неделе великого поста он говел, ходил каждый день с матерью в церковь, готовился к исповеди и причастию. Однажды утром у матери разболелись зубы, и она отправила мальчика к обедне одного. Ленька отстоял у Покрова всю службу, купил, как приказано было, в свечном ящике двадцатикопеечную свечку, получил тридцать копеек сдачи, положил пятачок на блюдо, а остальные монетки сунул в карман, не думая в этот момент, что он с ними будет делать. В благостном и торжественном настроении он вышел из церкви. Рыночная площадь была залита апрельским солнцем. У церковной ограды торговали бумажными пасхальными цветами и вербами, тут же какая-то деревенская женщина продавала букетики живых подснежников.

— Почем? — спросил, останавливаясь, Ленька. Покупать цветы он не собирался, просто ему было приятно, что он, как взрослый, идет один, делает что хочет и даже может прицениваться к разным товарам.

— По пятачку, миленький, по пятачку, — ответила женщина, вытаскивая из корзины и встряхивая перед Ленькиным носом мокрым еще букетиком. — Купи, деточка, свеженькие, только что из Стрельны привезла.

«А что ж… куплю, подарю маме», — решил Ленька, отдал женщине двадцать пять копеек и получил взамен пять букетиков.

Он сделал очень немного шагов вдоль церковной ограды и остановился, чтобы привести в порядок свои рассыпавшиеся букетики. В это время кто-то наклонился над ним и спросил:

— Продаешь, мальчик?

Леньку что-то дернуло, и он сказал:

— Да.

— Почем?

— По двадцать копеек, — сказал он, опять-таки не задумываясь, почему он так говорит.

Может быть, вид у мальчика был необычный и жалкий, может быть, подснежники только что появились в этот день в Петербурге, но Ленька не успел опомниться, как от цветов его ничего не осталось, а на ладони у него лежал рубль серебряной и медной мелочью.

В первую минуту мальчик растерялся, даже испугался, потом радостно ахнул.

«Ведь вот я какой умный!» — думал он с гордостью, пересчитывая на ладони гривенники и пятиалтынные. — «Поторговал несколько минуток — и семьдесят пять копеек заработал!»

Сжимая в руке деньги, он бежал домой, полный уверенности, что дома его будут наперебой хвалить, будут радоваться и удивляться его торговым способностям.

Но, к удивлению его, дома его никто не похвалил. Узнав, в чем дело, отец пришел в ярость.

— Хорош! — кричал он, раздувая ноздри и расхаживая быстрыми шагами по комнате. — Ничего себе, вырастили наследничка! Воспитали сынка, мадам! Каналья! Тебе не стыдно? Ты думал о том, что ты делаешь? Ты же украл эти деньги!..

— Почему? — остолбенел Ленька. — Я не укгал. Мне их дали…

— Молчи! Дубина! Осел эфиопский! Надо все-таки голову на плечах иметь… Ты их украл… да, да, именно украл, вытащил из кармана у той бабы, которая продала тебе цветы по пятачку…

Рассвирепев и забыв о своем давнем правиле никогда не пороть Леньку, отец уже извлек из ящика письменного стола знаменитые замшевые подтяжки, и только мольбы матери, убедившей мужа, что нельзя, грешно трогать мальчика, который говеет, готовится к великому таинству, заставили Ивана Адриановича сдержаться и спрятать подтяжки обратно в ящик. Через минуту, слегка успокоившись, он снова появился в дверях кабинета.

— Пойдешь на рынок, — сказал он Леньке, — разыщешь женщину, которую ты обманул, и вернешь ей эти дрянные деньги. А если не найдешь, — отдашь нищему. Понял?

— Понял, да, — пролепетал Ленька. — Сейчас идти?

— Да. Сейчас.

Ленька со вчерашнего вечера ничего не ел. Еще в церкви он боролся с греховными мыслями, предвкушая удовольствие, с каким он будет пить дома горячий кофе с «постным» миндальным молоком и уплетать яблочные, жаренные на постном же масле, оладьи. Завтрак ждал его на столе, кофейник аппетитно дымился, но Леньке пришлось снова одеться и идти к церкви.

Церковные ворота были закрыты, женщина с подснежниками возле них уже не стояла. Не было почему-то и нищих. Обычно, когда не надо было, они попадались на каждом шагу, а тут Ленька обошел все окрестные улицы и, как назло, не встретил ни одного человека с протянутой рукой. Сжимая в потной руке опостылевшие деньги, он брел по направлению к дому, и у него уже мелькала мысль — не бросить ли незаметно деньги в Фонтанку, как вдруг он увидел идущую ему навстречу бедно одетую женщину, пожилую еврейку с маленьким ребенком на руках. От радости Ленька чуть не упал в обморок.