Великий магистр - Октавиан Стампас

— Мы все носили чье-то копье и меч.

— Да, разумеется, но я не об этом. Я благодарен вам за заботу о вверенном мне государстве и рассчитываю на ваше участие и преданность также и впредь.

Поняв, что дальнейший разговор бесполезен, Гуго де Пейн откланялся и покинул Бодуэна I. Разыскивая во дворце графа Норфолка, он наткнулся на свободного в этот день от дежурства Рихарда Агуциора, который и проводил его на женскую половину покоев, где в одной из комнат молодой художник рисовал сидящую перед ним в кресле старшую дочь иерусалимского короля — Мелизинду. Черноволосая и темноокая красавица, увидев вошедших рыцарей, залилась румянцем, охватившем ее бледно-мраморные щеки. Смутившись, она искоса поглядывала на де Пейна, который почтительно приветствовал ее. Мелизинде минуло девятнадцать лет. Родившись в Лотарингии, она до пятнадцати лет воспитывалась в замке своего деда Евстафия Буйонского и бабки Иды Арденнской, и лишь последние четыре года жила в Иерусалиме. Среди ее предков были воинственные и отчаянные графы, маркизы, герцоги и короли, некоторые из которых имели английское, греческое, итальянское, кельтское происхождение. Но ни она, ни ее отец, ни даже дядя Годфруа Буйонский, не знали, что в их жилах течет еще одна кровь, благодаря которой, они и вознеслись столь стремительно на иерусалимский престол. Но что это была за кровь — о том ведал лишь очень узкий круг лиц: здесь, в Святом Городе, в Нарбонне, в Труа и в Ватикане. И это была кровь Меровингской династии…

Нрав Мелизинды нельзя было назвать скромным и послушным, но в присутствии этого рыцаря с холодным серым взглядом и невозмутимым лицом, она почему-то робела, — и так случилось еще при первой встрече, когда ее отец задумал столь беспечно и глупо подшутить над прибывшими рыцарями. Она чувствовала какое-то смятение, когда смотрела на него, хотя за все время он не перемолвился с нею и парой фраз. Словно попав в водоворот на реке, она втягивалась все глубже в неведомую воронку, и это было страшно и прекрасно одновременно, а грудь разрывалась от недостатка воздуха, и дна — не было видно. Мелизинда, боясь себе в том признаться, все больше думала о Гуго де Пейне, как о человеке, не случайно явившимся в Иерусалим.

— Простите меня, милая принцесса, — обратился к ней вдруг де Пейн, и Мелизинда вздрогнула, — но я вынужден прервать сеанс. Ваш живописец, граф Норфолк, потребуется мне для срочного и ответственного поручения.

— Пожалуйста, — послушно ответила Мелизинда, хотя, скажи ей это кто другой, и она взвилась бы от негодования. Даже Агуциор, привыкший к ее взрывному характеру, изумленно посмотрел на нее. Дождавшись, когда принцесса покинет комнату, Гуго де Пейн обернулся к Норфолку.

— Граф, мне кажется сейчас не время заниматься рисованием.

— Я и сам хотел попросить вас, чтобы меня избавили от этого занятия, — ответил молодой англичанин. — Я уже начинаю жалеть о том дне, когда впервые взял в руку кисть. Откровенно говоря, я стал подумывать, а не изобразить ли мне принцессу Мелизинду какой-нибудь щербатой, да с двойным подбородком, чтобы меня наконец оставили в покое…

— Не нужно, — произнес де Пейн под смех Рихарда Агуциора. — Но живопись пока оставим в стороне. Теперь же я рассчитываю на вашу исключительную память, наблюдательность и умение составлять карты местности. Необходимость в этом огромная. Вы знаете, что Бизоль находится сейчас в Триполи и проследует дальше к Тортозе, а Роже курсирует между Тибериадой и Акрой, налаживая безопасные маршруты для следования паломников. Людвиг фон Зегенгейм отправился за Мертвое море к крепостям Керак и Монреаль, Виченцо Тропези — в Яффе, и даже маркиз де Сетина, оставив свои изыскания в библиотеках города, подготавливает все для принятия паломников в Цезарии. Вам же, с Миланом Гораджичем, я поручаю, возможно, самое трудное дело: отправиться на юг королевства, и, начиная с Газы, проследовать по всем приграничным городам и селениям. Я думаю, вам не составит труда сделать подробную карту дорог и укреплений. Это необходимо мне, это потребуется и Бодуэну I. Гораджич знает местность, а вы — будете его глазами и памятью. Потом вы вернетесь в Иерусалим, и мы определим дальнейшие маршруты.

— Почему бы и мне не проехаться вместе с вами? — предложил вдруг Агуциор. — Весь февраль я свободен. А в крепости Сан-Порта, на границе с Египтом, я долгое время командовал гарнизоном.

— Хорошая мысль, — согласился де Пейн.

— Когда мы выезжаем? — спросил граф Норфолк, которому не терпелось поскорее покинуть надоевший королевский дворец.

— Завтра утром.

Гуго де Пейн, отправив своих рыцарей по разным городам Палестины, и сам вскоре покинул Иерусалим, оставив в почти обустроенном штабе одного Андре де Монбара, заканчивающего отделку помещений. Его путь лежал к удерживаемой сарацинами, уже на протяжении тринадцати лет, крепости Тир, которая была словно бельмо на глазу во всем королевстве и представляла большую опасность на маршруте паломников. Совершавшие из нее дерзкие вылазки турки, не только грабили караваны купцов, но и беспощадно вырезали оказавшихся поблизости пилигримов. Гуго де Пейн рассчитывал рано или поздно вырвать эту занозу из тела иерусалимского королевства. Но для подобной хирургической операции требовалось тщательно продумать все ее тонкости. И посмотреть, наконец, что это такое — Тир.

Когда де Пейн вместе с Раймондом и двумя своими слугами, Жаном и Пьером, выезжали из Иерусалима, в город вступала немногочисленная группа рыцарей, во главе которой ехал Филипп де Комбефиз. Два воина, познакомившиеся лишь в Константинополе, салютовали друг другу, подняв вверх копья. Оба они отъехали к обочине дороги, пропуская толпу следовавших за рыцарями паломников. Среди них плелся и взлохмаченный, обгоревший до черноты, истово крестившийся на стены Святого Города человек, то и дело падающий на колени. В этом фанатичном «христианине» вряд ли кто мог узнать ломбардца Бера.

— Слава Иисусу! Наконец-то мы добрались до цели! — воскликнул Комбефиз, пожимая руку де Пейну. — Ну, как тут?

— Скоро увидите сами, — доброжелательно ответил мессир. В толпе паломников мелькнуло лицо, которое показалось ему знакомым. Да, несомненно, он не мог ошибиться: эта едва заметная родинка под левым глазом и бесстрастный взгляд, словно отрешенный от мирских радостей. Монах из Клюни также посмотрел на него и отвел взор. И де Пейн ни единым жестом или движением не дал понять, что знает его.

— А вы теперь куда? — спросил Комбефиз, чье лицо было черно от пыли.

— К крепости Тир.

— Желаю удачи! Говорят, это скверное место.

— Тем более, оно нуждается в чистке.

Рыцари разъехались, взмахнув на прощанье древками копий. Гуго де Пейн с Раймондом и слугами помчался вперед, по протоптанной паломниками дороге. Стоит ли говорить, что на приличном расстоянии за ними следовал и неутомимый Христофулос со своими людьми?

Гуго де Пейн хотел, чтобы его рыцари не только изучили свои районы, где сейчас находились, но со временем могли бы легко ориентироваться и в других местностях Палестины; это, разумеется, касалось тех, кто ни разу здесь не был. Поэтому, он планировал, в дальнейшем перебросить Бизоля де Сент-Омера из Триполи в Наблус, затем — в Монреаль; Роже де Мондидье из Акры в Яффу, а Виченцо Тропези, соответственно, наоборот. Так же и с остальными его сподвижниками. Лишь маркиз де Сетина, о чем был посвящен только Гуго де Пейн, выполнял индивидуальное задание и его пребывание в Цезарии было связано не столько с паломниками, сколько с обнаруженными в древней библиотеке этого города редкими архивами, относящимися еще ко временам царя Соломона. Среди найденных бумаг, по слухам, видели старинный план Храма с окрестностями, где теперь находилась ставка и главная резиденция прибывших рыцарей, и которую завершал реконструировать Андре де Монбар. Соломоновы конюшни были укреплены снаружи каменными плитами и выкрашены в зеленый цвет; окна стали узкими, превратившись, таким образом, в бойницы; надстроен второй этаж — для рыцарских покоев, заканчивающийся куполом, в стиле близлежащих домов; внутри здания вся огромная территория, лежащая на древнем фундаменте Храма, была поделена на просторные залы, отсеки, комнаты, коридоры, обставленные необходимой мебелью, коврами, зеркалами. По представленной Монбаром смете, средств на это ушло немало. Но часть проекта финансировалась за счет королевской казны, на что дал свое согласие Бодуэн I, рассчитывая в дальнейшем, когда рыцари покинут Палестину, прибрать оборудованное ими жилище к рукам.

Местожительство рыцарей отныне стало носить название Тампль. Это французское слово и означало Храм, на развалинах которого оно взросло. Окрестил его так еще Годфруа, и вскоре оно вжилось в сознание, притерлось к разговорной речи, вошло в лексикон жителей Иерусалима. Да и обитавших в нем рыцарей стали называть не иначе, как тамплиеры. И хотя было их всего девять человек, но каждый из них являлся своеобразной и неповторимой личностью, а спаянные все вместе — они представляли грозную силу. Даже могущественный граф Танкред, наперсник короля, предпочел не злить их больше своими шутками и розыгрышами, а лучше жить в мире. Но сейчас все они находились в различных городах и крепостях Палестины.