Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

— Новости из Москвы, — прошептал он на ухо. — Себастиан считает, что разоблачен и его вот-вот арестуют. Круглые сутки он находится под слежкой. Его допрашивали, применяя психотропные средства.

Уже через пять минут Данн мчался на своей машине к шефу, смаковавшему свой ужин на маленькой вилле в районе Хайгейт. Шефу уже было под шестьдесят, и он устал и от МИ-6, и от всего мира.

— Что стряслось, Питер? Русские высадили десант в Брайтоне?

— Провалился Себастиан. Он на грани ареста.

Шеф немного подумал, дожевал недожаренный бифштекс с кровью и вздохнул:

— Что делать, Питер? Все агенты рано или поздно горят. Это — закон разведки.

— Его надо спасти, сэр!

— Разве вы не знаете правил МИ-6, Питер? Мы не существуем, о нашей деятельности никто не пишет, мы же не ЦРУ. Как его спасти? К сожалению, Джеймс Бонд работает у Флеминга.

— Дать ему указание войти в наше посольство! — Данн был непреклонен.

— Во-первых, его туда не пустит охрана КГБ, во-вторых, русские после этого так нас зажмут, что мы не пикнем. Неужели вы настолько наивны, что рассчитываете на вывоз Себастиана в дипломатической машине? — шеф говорил медленно, вслушиваясь в переливы своего бархатного голоса.

— Но что-то нужно делать! — не унимался Данн.

— Посольство исключено, Форин офис не допустит этого. Да и русские могут просто войти в посольство с оружием и отбить Себастиана. Так уже было в 1918 году!

— Это непорядочно, сэр. Себастиан — наш самый ценный агент. Если мы ничего не предпримем, то я подам в отставку и не побоюсь огласить все это дело в печати! — в Питере Данне сработали средневековые инстинкты, видимо, кто-то из его предков служил при дворе короля Артура.

Шеф пожевал губами и внимательно посмотрел на Данна.

— Вы думаете, что я не хочу его спасения? Хорошо. Подготовьте свой план, и я доложу его министру. Уверен, что ответ будет отрицательным: такого еще не бывало в истории СИС. Агенты умирают в одиночку.

Растрепанный Данн в свитере, натянутом на спортивный костюм, понуро вышел из кабинета.

Каждый день Горский либо шествовал мимо, либо заходил в парфюмерный магазин, и каждый раз его глаза рыскали по столбу в поисках отметины красным мелом — вызову к тайнику. Но сигнала не было, Лондон молчал, — проклятый Лондон бросил его на произвол судьбы. Наконец желанная черточка появилась на столбе…

— Столько времени потеряно напрасно! — говорил У божко Трохину. — И никаких компроматов на него не собрали! Давайте поработаем за ним еще несколько дней, и если сдвигов не будет, то возьмем его за одно место.

Трохин одобрительно закивал головой, он свято верил в зубодробительные допросы и был убежден, что Горский прекрасно видит за собой и машины слежки, и самих филероз, а потому действовать будет предельно осторожно.

Утром, как обычно, Горский выбежал на пробежку и около березок подобрал спичечный коробок. Машины слежки оставались у дома, и никто за ним не следовал. Вернувшись в квартиру, он с трудом взял себя в руки: его била нервная дрожь, он медленно расшифровал текст: «Вам следует пойти на крайний шаг: оторваться от наружного наблюдения и добраться сначала до Ленинграда, а оттуда на автобусе до Выборга. Там каждую субботу и воскресенье, когда русские спецслужбы сокращают свою работу, около Дома культуры в полдень вас будет ожидать человек в соломенной шляпе». Он быстро сжег текст, растер пепел и спустил его в унитаз.

— Он изъял контейнер и дал об этом сигнал, — говорил Данн Фрею. — Завтра же мы срочно вылетаем с вами в Хельсинки.

— Жена его еще не приехала? — осведомился Фрей.

— Нет. Но все равно мы не в состоянии вывозить целую семью — это страшный риск!

— КГБ, наверное, сошлет и ее, и девочек в Сибирь, если наша операция удастся, — заметил Фрей.

— Наше дело — спасти агента, а остальное нас не касается! — холодно прореагировал Питер Данн.

Убожко стоял у окна и задумчиво взирал на густой лес. Трохин перебирал бумаги в папке и иногда посматривал на спину шефа.

— Какой сегодня день? — спросил Убожко.

— Четверг.

— Давайте арестуем его в субботу на рассвете. Любимое время для арестов при ЧК. Сталина мы осуждаем, но у него есть чему поучиться…

Трохин удовлетворенно наклонил голову.

В ночь с четверга на пятницу Горский не спал. Тихо, забившись под одеяло, он молился Богу, он просил у него помощи, он просил простить его. Он надел спортивный костюм, кеды, заложил в карманы пачки с крупными купюрами, оставил у телефона записи в дневнике о встречах в субботу, воскресенье и другие дни и еще раз внимательно оглядел квартиру. Все выглядело так, будто хозяин удалился на полчаса: выглаженная рубашка на стуле, темный костюм, вынутый из шкафа, два яйца у плиты, словно дожидавшиеся, когда же из них сделают яичницу… Ровно в восемь тридцать он выбежал на улицу и проследовал в лесной массив. Машины слежки зафиксировали его выход, но остались на месте. Горский перебежал из парка на другую улицу и остановил частную машину.

— Шеф, мать умирает… довези меня до Павелецкого… мать умирает… Дам, сколько хочешь!

Около Павелецкого вокзала он заскочил в универмаг и купил себе костюм, рубашку и ботинки. Переоделся в уборной вокзала, спортивный костюм и кеды сложил в пластиковый пакет, затем достал парик и очки, которые мигом изменили его облик… Сотрудники наружного наблюдения, дежурившие около дома Горского, заволновались через час после его выхода из подъезда и пробежки в сторону леса. Сначала выпустили из машин несколько человек, которые буквально прочесали лес, затем вступили в перебранку друг с другом, ибо кое-кто утверждал, что «объекта» проглядели и он уже давно дома, затем позвонили домой из телефонной будки, а потом уже и прямо в дверь. Все это заняло еще час, после чего главный филер дрожащим голосом сообщил в Центр по радио, что «объект» утерян. Служба наблюдения не спешила тиражировать эту неприятную новость наверх по начальству, не желала лишний раз компрометировать свою и без того подмоченную репутацию и по собственной инициативе начала поиски в самом районе проживания «объекта». Только в четыре часа дня Убожко доложили, что Горский утерян.

— Проверьте все места, где он может быть: у родителей, у родственников жены, у сестры, у коллег, с которыми он общался, у его баб, наконец! А вообще ваша служба «наружки» как была говном, так и осталась! — бушевал он в трубку.

Сотрудники КГБ вскрыли квартиру Горского и внимательно все осмотрели.

Горский нервничал и чувствовал себя в новом обличье крайне неудобно. Он прошел в камеру хранения