Не ходи, Эссельте, замуж - Светлана Багдерина

Друстан кинул убийственный взгляд на удаляющегося царевича, стиснул зубы, зябко поднял воротник и заторопился к дому, где приютили его раненых. Надо было приготовить им новую порцию притупляющего боль снадобья. Конечно, увеличенной дозы, да еще так скоро, ни один нормальный лекарь своему пациенту не дал бы и под страхом смерти. Для ослабленного кровопотерей и травмами организма это было не просто плохо, это было критично. Если бы на их месте были люди, он не поставил бы и дохлой выдрокобры против королевской сокровищницы, что они протянут еще хотя бы два дня, но куда деваться… Возможно, сиххё окажутся выносливей людей. Возможно, нет. Оставалось только надеяться, что дорога эта не станет для них путем на тот свет.

И для всех остальных тоже…

Сквозь листья начали падать тяжелые крупные холодные капли.

Пошел дождь.

В дорогу жители деревни были готовы уже через два часа.

Понурые матери прижимали к себе испуганно притихших детей, угрюмые старики взвалили на плечи мешки, не поместившиеся на телегах, немногочисленные мужчины с натянутыми луками и колчанами, полными стрел, настороженно оглядывали ставший вмиг чужим и враждебным еще вчера родной и знакомый лес. И даже невозмутимые обычно единороги нервно переминались с копыта на копыто, кося с упреком на хозяев и мотая головами.

По сигналу королевы обоз медленно тронулся с места, увязая окованными медью колесами в размякшей от ночного дождя земле, будто деревня, ставшая им много сотен лет назад новым домом в чужом негостеприимном мире, как живая, не хотела их отпускать и оставаться одна на растерзание темной грубой силе.

Старухи заплакали. Женщины помоложе, опустив глаза и сжав губы, крепились, чтобы малыши, с испугом и непониманием взирающие на происходящее, не ударились за ними в рев. Мужчины – лесорубы, рудокопы, паромщики, охотники в прошлой, казавшейся теперь такой привольной и беззаботной жизни, теперь все – воины, кинув прощальные взгляды на родное село и произнеся про себя Бог знает, какие клятвы и обеты, рассыпались по лесу патрулями, с луками наготове, ощупывая пристальными колючими взглядами каждый кустик, каждое дерево, каждую валежину так, словно под ними притаился готовый к атаке враг.

Время сиххё в Сумрачном мире кончилось. Начиналось время гайнов.

Первые вести через пять часов принес патруль, оставленный наблюдать за покинутым селением, и вести это были недобрые.

– Из когтерыловых дыр отовсюду повылазили ушастые, не прошло и двух часов, как мы ушли. Много. Может, сотня. Может, больше. Может, гораздо больше… Кажется, расстроились, что не с кем было подраться. Сейчас идут за нами по дороге. Идут быстро, но не бегут. Видать, за день набегались. Думаем, те же самые, и подкрепление. Таким ходом они догонят нас часа через три. Может, через два с половиной, – подъехав близко к единорогу королевы Арнегунд, рысцой трусившему рядом с последней телегой, тихо доложил Фиртай. Но, похоже, недостаточно тихо: по мере того, как его слова ледяным эхом передавались от сиххё к сиххё, по колонне несся протяжный вздох отчаяния и страха.

– Прибавить ходу! Как можно скорее! – приподнявшись на стременах, тревожно выкрикнула королева, и возницы нетерпеливо засвистали-защелкали языками, подгоняя своих скакунов.

– Сотня… – потрясенно прошептала королева, качая головой из стороны в сторону. – Сотня… Даже если их всего сотня, это же мужчины как минимум трех родов! Они точно объединились… Причем против нас. Будь они прокляты…

– Что будем делать дальше? – хмуро спросил патрульный, поигрывая желваками и то и дело пригибаясь, чтобы нависшие над дорогой ветки с мокрыми листьями не задевали по лицу. – Мы можем встать у них поперек дороги и дать бой. Но они продавят нашу засаду массой. Их слишком много. Убьем десять, двадцать, тридцать, даже сорок – останется еще как минимум шесть десятков, чтобы идти дальше.

– По вашим трупам? – сумрачно проговорила королева. – Нет, Фиртай. Мы будем убегать, пока есть силы у нас и единорогов.

– Но мы не можем убегать вечно! Это же безнадежное занятие, Арнегунд!

– Не совсем, – помолчав несколько секунд, словно обдумывая что-то в сто первый раз, сотню раз уже обдуманное и признанное безумием, бредом и нелепицей, неохотно выговорила королева. – Дальше, часах в трех-четырех отсюда, есть топь. Если пройти напрямую через нее, то снова выйдем на дорогу, сэкономив полдня пути. И даже больше. Тропу через нее из оставшихся знает только Дагда. Сиххё пешими пройдут. Единороги, если очень аккуратно – тоже. Конечно, возы придется бросить…

– Возы – это ерунда! – впервые за несколько часов бегства засветились надеждой серебристые глаза Фиртая. – Поклажу утащим на себе, раненых навьючим на рогатых – и прорвемся!

– Если успеем до той тропы добраться… – снова кусая губы, напряженно выговорила Арнегунд.

– Мы их задержим, – раздался голос с ближайшей телеги, пассажиры которой сначала были невольными слушателями военного совета, а под конец решили стать его участниками.

– Мастер Огрин?.. – ошеломленно повернула голову к старому гвентянину Арнегунд, но с еще большее изумлением воззрились на него компаньоны архидруида.

– Я знаю как, и не надо мне тут ничего говорить, – упрямо насупился старик, топорща бороду, хоть никто и не думал ему возражать, и воинственно приподнялся на возу, бросая вызов любому, кто осмелился бы ему перечить. Но никто не проронил и слова поперек – и дело тут было вовсе не в недостатке смелости. Высшая степень изумления и недоверия часто оказывает тот же эффект на людей и сиххё, что и ее трусоватая сестра.

Друид соскочил на мягкую лесную дорогу, поросшую травой, и повелительно махнул рукой:

– Езжайте, не ждите меня. Оставьте одного единорога – потом догоню вас.

Люди обменялись недоверчивыми взглядами сначала промеж себя, потом с сиххё, и Фиртай, пробормотав что-то неразборчивое, но очень похожее на «Единорога я бы тут одного оставил, а тебя, старик, ни за что», соскочил с седла. Его примеру последовали Иван и Кримтан.

Друстан и Эссельте, оба молчаливые, осунувшиеся и пугливо шарящие глазами в непроницаемых темных дебрях по сторонам, за спиной, и даже над головами, предпочли остаться в телеге, уносящей их к безопасности.

Огрин хотел возразить, гневно сдвинул брови, но Кримтан нетерпеливо и многозначительно откашлялся, и старик сдался.

– За двадцать минут, надеюсь, ничего не случится, – бросая полный кипящего яда взор в сторону потупившегося лекаря, пробурчал он, повернулся спиной к уносящемуся во все копыта и колеса каравану и снисходительно махнул рукой, отгоняя непрошеную группу поддержки в сторону.

– Не мешайте, – сурово озвучил архидруид свои пассы во избежание двусмысленностей, важно разгладил бороду, засучил рукава и легкой уверенной походкой приблизился к самому большому дереву в радиусе десяти метров.

Тут, в лесу, не сиххё – тут он был у себя дома.

Приложив узкие сухие ладони к коре, ребристой, как стиральная доска великана, он закрыл глаза, заполнил грудь влажным воздухом, напоенным ароматами мокрых трав, ночных цветов и растущих как грибы после дождя грибов, и неожиданно торжественно воззвал, распугивая мелких древесных тварей и вызывая энергичный дождепад с распростертых над его головой веток:

– О дух леса, что пьет корнями землю и вкушает листвой воздух, что встречает ветвями день и провожает ночь, что приветствует смену времен года юной порослью и провожает годы ушедшие слезами листьев! Дух леса, что дышит в каждой травинке, каждом цветке, каждом ростке и каждой былинке! Дух леса, что бережет всякого зверя и птицу, и разного гада лесного! Солнцем, луной, небом, землей, ветром, дождем, небесным огнем заклинаю тебя: ответствуй! Каплей росы, светом звезды, ливнем дождя заклинаю тебя: ответствуй! Снега паденьем, птицы полетом, краской цветка и движением соков заклинаю тебя: ответствуй, ответствуй, ответствуй!!!..

К изумлению Ивана и сиххё, фигура старого друида засветилась легким полупрозрачным зеленоватым сиянием, мягко озарившим не то темное утро, не то мрачный день – счет времени в бегах давно был Иванушкой потерян – и свет этот, чудесный и призрачный, окутал древнее дерево коконом, заботливо обволакивая каждую веточку, каждый лист, каждую зависшую над седой головой Огрина каплю дождевой воды…

Зрители, навострившие с началом призыва уши, невольно расширили глаза, затаили дыхание и напряженно уставились на облюбованного друидом собеседника, словно ожидали, что вот-вот на дереве и впрямь появится рот, и оно отзовется хтоническим голосом, каким, вероятно, сама земля разговаривает с эфиром,[53] и не будет в этом после лесной магии архидруида ничего удивительного…

Ожидания их, впрочем, были обмануты.

Удивительного не было. Рта не было. И голоса не было. Ни низкого, ни высокого, ни горнего, ни хтонического – никакого. Лес как молчал, шелестя мириадами мокрых листьев над их головами, так и продолжил сохранять свое надмирную извечную древесную немоту.