Мельин и другие места - Юлия Галанина

Наш вожак позволил отдыхать нам не долго, но никто не стал роптать, все понимали, либо мы успеем, либо нет. Плакали дети, в голос стонали лошади, а мы шли, сгибаясь под тяжестью собственных тел. Сама наша плоть восстала против нас. Всё чаще кто-то из стариков и детей не выдерживал и принимал смерть как избавление, освобождая нас от обузы в виде себя, и тем самым, добавляя шансов тем, кто может ещё идти, но их жертвы были напрасны.

Люди нагнали нас у самых Безымянных гор. Прижали с трёх сторон, не давая вздохнуть. И мы приготовились к бою. Мы собирались дорого продать свою жизнь. Но с нами были дети и женщины. Долго совещались вожди, а потом, когда первый сумрак освежил землю, направили выборных к людям. Они просили немного — выпустить из кольца одного из двадцати уцелевших детей. Но король отказал даже в этом. Люди слишком боялись нас, чтобы согласится. Они знали, что дети вырастут и мальчики станут войнами, а девочки родят новых урукхаев и ещё они знали, что мы не забудем, как погибли наши отцы и деды. Люди боялись детей. Но наши вожди и не рассчитывали на то, что король согласится. Потому и послали своих выборных вечером, чтобы дать уйти женщинам и детям в горы. Когда отец поцеловал мою мать, детей и подтолкнул в спину меня, повелевая идти за горы, я воспротивился:

— Я умру с тобой!

— Мне не нужно этого, — лицо моего отца бесстрастно, даже холодно.

— Это нужно мне. Я ведь твой сын.

Отряд уходит всё дальше мой отец бросает им вслед быстрый взгляд, и я замечаю, всего на мгновение, но замечаю, грусть на его лице, скорее даже не грусть, а тень вечной разлуки, предчувствие собственной смерти. И мне становится по настоящему страшно. Но тень мелькнула и пропала, точно и не было, лицо вновь каменное.

— Эрх, — говорит он мне, — то, что я тебе скажу должно вызвать в твоей душе не боль, а гордость и желание выполнить мою просьбу. Я растил тебя как сына, но ты не сын мне.

На секунду мне показалось, что моё сердце сейчас встанет, но оно вновь погнало кровь по жилам. Нет, я всегда знал это, эти слова не ранили меня, потому что это было той правдой, которую я гнал от себя прочь с самого детства. Той истиной против которой я дрался не щадя собственных сил и чужих тел. Я слишком был не похож на отца, чтобы не понимать этого, я не был урукхаем. Я опустил глаза, да это не остановило и не убило моё сердце, но это ударило больно, очень больно! Должно быть Джер почувствовал это, он опустился в пыль на колени и положил свою огромную руку мне на плечо:

— Ты не мой сын по крови, но я растил тебя как сына, не замечая того, что ты человек. И знаешь из всех сыновей ты у меня лучший. Ты воин, ты — урукхай! И сейчас я говорю тебе всё это только для того, что бы ты понял меня и ослеплённый гордостью не остался бороться за то, что будет заведомо проиграно.

— Отец!

— Да, Эрх, мы все умрём. Но мы умрём за то, чтобы хоть один ребёнок уцелел, а значит, смерти не будет, будут новые воины, будут новые урукхаи. Я не призываю выживших мстить. Я просто хочу, чтобы я ожил в своих детях и в тебе, в том числе тоже… И потому прошу тебя, сын, уходи и пусть я и те, кто погибнут сегодня останутся в твоей памяти, я хочу, чтобы ты спас мать и сестру. Айга ещё дитя, пусть она узнает вкус жизни. И ещё если выживешь, то возможно ты, став взрослым, сумеешь растолковать людям, что мы не звери, что нам тоже нужно место в этом мире. Мы просто хотим жить. Обещай, сын.

— Обещаю, отец!

— Иди!!!

Я развернулся и, не оглядываясь, бросился догонять уже ушедший в темноту отряд. Я плакал, стараясь не всхлипывать. Мне не было страшно перед будущим, мне не было обидно оттого, что я знал и так, я просто оплакивал наших воинов. Понимая, что когда на небе прольётся кровь рассвета, она тут же прольётся и на земле. А ещё я предчувствовал, что мне уже не будет времени на то чтобы плакать. Каким-то внутренним чутьём я ощущал, что моя и так не спокойная, вечно пребывающая в страхе жизнь стряхнет, точно мокрый пёс капли с длинной шерсти, последние порядок и теплоту, и окрысится на меня длинными белыми клыками.

Ветер сдул с моих щёк слёзы, и когда я добрался до своих, никто не смог упрекнуть меня в том, что я ревел как девчонка.

Мы шли молча, только тяжёлое дыхание нависало над горной тропой в некоторых местах кажущейся совершенно не проходимой. Но как чахлый росток пытающийся выжить на каменистой земле тянется вперёд сквозь все преграды, так и мы пытались спасти будущее урукхаев тем, что останемся живы. Даже младшие дети не плакали, возможно, у них просто не было на это сил, кто знает. Матери что-то шептали им, должно быть рассказывали сказки. Урукхаи молодой народ у нас нет прошлого. Мы орки, но тем не менее и не орки тоже, мы сами по себе и у нас нет памяти, нет и своих сказок. И в то же время мы это всё Средиземье, ибо мы и орки и эльфы и люди. Мы грязь, как называют нас другие племена, но что ближе к земле, чем грязь, она и есть земля.

Я шёл позади отряда, низко опустив голову, вместе со мной было несколько мальчиков постарше, теперь мы были воинами, и на наших плечах лежала защита слабых. Никто не переговаривался, каждый думал о своём. Но я был уверен, что мысли у всех были обращены туда, где у подножья Безымянных гор остались наши отцы и старшие братья. Отряд торопился, мы старались уйти как можно дальше. Теперь если кто-то падал, не выдержав перехода, его не добивали. Не было ни времени, ни сил, да и у нас мальчишек не хватало на это мужества, мы просто обходили лежащего, не дав ему того милосердия, что были должны. Многие из таких вот обессиленных бросались вниз с тропы в пропасть на алчно ждущие камни, и мало кто из них издавал при этом хоть какой ни будь звук. Ведь эхо могло донести его до людей и обнаружить наш побег. Те же, у кого не хватало на это храбрости, лёжа на дороге смотрели нам в след, и мы надеялись лишь на то, что их добьют люди, быстро и безболезненно. Мы много знали об изобретённых людьми пытках. Они могли развязать язык любому, но что мы могли рассказать, кроме того, что стремимся к свободе?

Рассвет скользнул по камням, только теперь мы заметили его, ведь сил смотреть на небо ни у кого не осталось. И тут же прозвучала песня рога. Тревожный высокий звук. Для нас он был как плеть. Люди пошли в атаку. Мы были уже далеко, но ветер, смешиваясь с духами гор, доносили до нас и лязг мечей, и крики раненых. Мы точно наяву видели, как рванулись вперёд боевые кони людей, и как встретил всадников ливень стрел из-за жалкой баррикады, в которую были превращены наши повозки и скарб. Первые раненые, первая кровь пролилась на землю.

— Почему они не оставят нас в покое? — прошептал идущий рядом со мной мальчишка.

— Они боятся нас, — я знал, что это так. Я понимал, что люди получив победу над Тёмным Властелином хотели оградить себя от повтора прошедших событий. Хотя не было уже ни Кольца, ни Властелина, оставались мы, а воинам — людям нужно было кормить чем-то свои мечи. Не будет нас, они найдут другое зло. Зло, которое напишут с большой буквы, потому как всегда нужно что-то искоренять и на что-то сваливать свои ошибки и неудачи. Зло необходимо королям и правителям, что бы сказать — я защищаю свой народ от него. Зло нужно, для того чтобы оправдать пролитую кровь и добытое золото. Без Зла нельзя, оно столп, который держит на себе всю людскую цивилизацию, все законы и порядки людей.