Тирмен - Генри Олди

В спешке (бухгалтер требовался позарез) новое начальство забыло спросить, каким ветром занесло молодого специалиста в Памирские горы? Без командировки, без распределения, с дипломом, полученным на два месяца раньше срока. Начальство утратило бдительность. Или, подобно Судьбе, закрыло на эти странности глаза.

Оба глаза, а не только левый.

— Товарищ Кадыркулов, меня направили сюда...

— Не спеши, товарищ Кондратьев, не спеши! Чай пей, обычай не нарушай. Гость ты, дорогой гость. Сизди кездештргинеме курсантмын! Ты в своем институте о чем дипломную работу писал?

Чай наливал лично секретарь райкома. Строго по упомянутому обычаю, на самое донышко. Глотнул, вытер пот с лица вышитым полотенцем, и снова пиалу подставляй. Обязанность у хозяина такая — наливать без устали. А заодно беседу вести, гостя дорогого развлекать. Не о делах, о пустяках всяких. О теме дипломной работы, к примеру.

Петр пригубил желтый душистый напиток. Кейф! Есть, кажется, такое иностранное слово.

...Вторая проверочка, please!

— Тема очень интересная, товарищ Кадыркулов. И актуальная, особенно сейчас. «Марксистская критика теории и практики «тройной бухгалтерии».

Новый глоток чая был заметно слаще на вкус. Кондратьев еле сдержал улыбку.

Здесь, на Памире, его не возьмут!

— Некоторые наши работники в силу возрастного и классового консерватизма до сих пор придерживаются взглядов феодально-буржуазного апологета Федора Езерского о «трех окнах» учета. Конечно, Езерский был прав, отвергая средневековую «итальянскую» бухгалтерию с ее «подставными» счетами. Но его учение о «мертвом» и «живом» учете, а особенно предложение о ликвидации дебиторской и кредиторской задолженности, как объекта учета, есть самая настоящая диверсия против нашего народного хозяйства...

Спрашивали? Отвечаем!

В Гюльче все эти тонкости новому бухгалтеру были без надобности. От поселка, сожженного басмачами пару лет назад, остался десяток кибиток. Продавать-покупать там было нечего. «Памиркоопторг», именуемый здесь «киперятифом», торговал с горными кишлаками, отправляя каждое лето караваны по узким труднопроходимым тропам. Особого дохода не предвиделось, вопрос был скорее политическим. Следовало лишить дохода китайских торговцев из Кашгарии, не один век скупавших меха у горцев, киргизов и таджиков. Дело новое, порядку — никакого. Дай бог первичную документацию оформить и разобраться с зарплатой и начислением налогов с оной! До баланса еще дожить следовало.

Только все это вкупе с авансовыми отчетами и счет-фактурами не главное.

— ...не главное! Бухгалтер, товарищ Кадыркулов, все равно что чекист. Только без «Маузера». А кое-где — и с «Маузером».

Петр сумел выговорить эту железную формулу без ухмылки. Как и выслушать ее тремя месяцами раньше, в Оше. Именно так начинающего бухгалтера наставляли перед поездкой в неспокойный Алай.

Оставалось ждать реакции. Она воспоследовала немедля. Секретарь райкома скосил на гостя хитрый глаз, одобрительно цокнул языком:

— Ой, молодца!

Встал, погладил себя по внушительному «соцнакоплению», вновь цокнул:

— Молодца, товарищ Кондратьев! Врага народа Езерского критикуешь, дебет-кредит знаешь, политику партии понимаешь правильно. Якши, хоп якши! Совсем молодца!

Улыбнулся, сверкнув здоровыми зубами. Чистый тигр из Харьковского зоопарка.

— Поэтому будет тебе, товарищ Кондратьев, партийное поручение. Важное. Секретное. Выполнишь — спасибо скажу. От всего района спасибо. Рахмат! А «спасибо» большим будет, настоящим. Не станем мы тебя спрашивать, почему ты, умный да ученый, к нам приехал. Без командировки, без распределения. И кто диплом тебе дал, тоже не спросим. Хорошее «спасибо» будет. Понял, да?

Понял, конечно. Хотя и не все. Умел, умел валять дурака товарищ Кадыркулов. Если по-военному — бутафорить, разыгрывать бая из темной глубинки перед наивным гостем. Разве что с «ой, молодца!» перестарался.

Не стал Петр напоминать, что беспартийный.

— Если я под подозрением, отчего тогда поручение — мне? Да еще секретное? Шамбалу без Кондратьева найти не можете?

Кивнул товарищ Кадыркулов, вопрос одобряя, животик огладил. Встал. К стене шагнул, на которой динамик, обтянутый синей тканью, красовался. Радио — путь к социализму! Повернул рычажок — и грянуло:

Мо аз Помир омадем!Москва равон шудем!Вагонхо катор катор.Чашмамон дар интизор.

Секретарь к гостю повернулся:

— Язык какой, скажи?

Петр честно вслушался. В колонии и в институте по английскому-немецкому первым считался. Французский тоже не забывал, еще вместе с мамой учили. Ну и по жизни разного наслушался.

Аз Арал хам гузаштем,Сахрохоро тай кардем!Намераванд аз хотир,Сахрохои беохир.

— Кажется, таджикский, товарищ Кадыркулов.

— Ой, молодца!

Выключив радио, товарищ секретарь вновь оскалился тигром.

— Таджикский, верно. А какой? Северный, южный? В Кулябе одно, в Каратегине — другое. Не понял, товарищ Кондратьев? Русский ты, урус, значит, не сбежишь. Режут урусов, всех режут. Белых, красных — всем чик-башка. Вернешься, товарищ Кондратьев, никуда не денешься. И поручение выполнишь. Прикажет партия — Шамбалу-мамбалу, и ту найдешь. Хоть на Памире, хоть на базаре в Самарканде. Понял, да?

Дернул губами Петр Кондратьев. Усмешкой оскалу ответил.

— «Lee-Enfield» дадите?

— ...Даня, что с тобой? Почему ты в моих очках?!

Мама встретила его в прихожей. При виде сына в очках у нее медленно опустились руки. Из чашки, которую она держала, выплеснулись на пол остатки чая, но мама этого не заметила. Ударь сейчас молния с потолка, она бы и молнии не заметила.

Изворачиваться и врать не имело смысла.

— Ты понимаешь, мам... С утра зрение глючит. Проснулся — стрелок на будильнике не вижу. Ну, я...

Они долго сидели на кухне. Пили чай. Вернее, пил Данька — мама к своей чашке больше не притронулась — и рассказывал. Как проснулся утром, как запаниковал, нашел мамины старые очки, решил идти на медкомиссию; что сказал ему доктор... Он выложил на стол визитку. «Свитенко Николай Павлович, офтальмолог, кандидат медицинских наук», — вслух прочитала мама. Пытаясь успокоить ее, Данька обнаружил, что и сам заметно успокоился. В конце концов, доктор сказал, что существуют методы лечения, Значит, надежда есть. А то, что окулист заранее ничего не обещал, — это правильно. Честный человек.