Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке - Виктор Широков

Не правда ли, элементарная женская ревность так и сквозит в этом взволнованном монологе! Что ж, Чернышевский в очередной раз послушно выполнил решение обожаемой супруги и в конце лета 1859 года отвез бедную, также покорившуюся железной воле старшей сестры Анюту назад домой, в Саратов, к отцу и матери.

Перед разлукой Анна Сократовна и Добролюбов "все плакали, сидя рядом, и по временам обнимались. Добролюбов плакал как девушка", — сочуственно напишет Николай Гаврилович А.Н. Пыпину. вспоминая эти волнующие события двадцать лет спустя.

А сам Добролюбов изольет свои страдания в начале сентября 1859 года в письме Бордюгову: "У меня остался только её портрет, которые стоит того, чтоб ты из Москвы приехал посмотреть на него. Я часто по несколько минут не могу от него оторваться. Это — такая прелесть, что я не знаю ничего лучше".

А ещё через две недели он жалуется тому же адресату: "еще любви безумно сердце просит… Последнее обстоятельство едва ли не самое ужасное, по крайней мере в настоящую минуту. Что ты станешь делать: дрянь мне не нравится, а хорошим женщинам я не нравлюсь. Просто хоть топись. Хочу все "иссушать ум наукою бесплодной" и даже отчасти успеваю надуть самого себя, задавая себе усиленную работу. Но иногда бывает необходимость выйти из дома, повидаться с кем-нибудь по делам — и тут обыкновенно расстраиваешься на целый день. Несмотря на мерзейшую погоду, все мне представляется на свете таким веселым и довольным, только я совершенно один, недоволен ничем и никому не могу сказать задушевного слова. В такие минуты я жалею об А. С."

Добролюбов не раз высказывал Чернышевскому свое негодование на Ольгу Сократовну, которая между тем как ни в чем ни бывало продолжала шутить и кокетничать с Николаем Александровичем и даже поддразнивать его. Так 15 июня 1861 года (за четыре месяца до смерти критика) она пишет ему в Италию, где он лечился от туберкулеза: "Возвращайтесь поскорее, миленькой Добролюбов! Мы так соскучились об вас! Я в особенности. Серьезно говоря: кроме вас никого не осталось у меня из друзей моих. Вам только осталась верна — а то всех уж разлюбила. Приезжайте, приезжайте.

Лапуничка думает ехать в Саратов, так пожалуйста и для него возвращайтесь как можно поскорее.

А какую я вам невесту приготовила, просто чудо! Младшую сестренку. Очень миленькая госпожа. На меня похожа, только гораздо лучше. Она приедет с Лапиничкой.

Ну, прощайте. Будьте здоровы и веселы.

Любящая вас душой и телом Черная женщина".

Откровеннее некуда. А Лапуничка — прозвище Н. Г. Чернышевского. Младшая сестренка — Эрмиония Сократовна, которую Николай Гаврилович действительно привез с собою из Саратова в Петербург в сентябре 1861 года. За ней почти сразу же приударил Н. Я. Николаидзе, а Ольга Сократовна, очевидно тоже немедленно взревновав, летом 1862 года увезла Миночку обратно в Саратов. Позже Эрмиония было поступила в монастырь, но скоро ушла оттуда; стоит обратить внимание, что в молодости она совершила попытку самоубийства — травилась серными спичками, но её успели спасти, впрочем, она осталась на всю жизнь инвалидом, отказали ноги.

Такое вот письмецо, неизвестно только, что ответил на него Добролюбов. А Анна Сократовна в свою очередь вышла ещё 17 августа 1860 года в Саратове замуж за телеграфного офицера Каспара Павловича Малиновского. Причем, знакомство с женихом состоялось крайне романтично: Анна Сократовна купалась в Волге и стала тонуть, а бравый Малиновский её спас. Поддавшись нажиму близких, она вышла за него замуж, хотя и не любила его.

Через шесть лет Анна Сократовна умерла, оставив новорожденную дочь. Кстати, последняя, Варвара Александровна Буковская, пересказывала легенду, мол, "моя мать была глубоко несчастлива с ним (отцом), и когда, после моего рождения, у неё сделалась родильная горячка, и ей давались лекарства, она их выливала, не хотела лечиться: не хотела жить. Так и не выздоровела".

Психические странности, видимо, отличали всех сестер Васильевых.

Ольга Сократовна жила в кайф: поиграв утром с ребенком, отдав повару распоряжение об обеде, она с очередным молодым поклонником отправлялась кататься или ехала в лавки, в Гостиный двор, где накупала множество бессмысленней ерунды. По вечерам О. С. выезжала в оперу, на балы или устраивала вечеринки у себя дома. Выбежит, бывало, из парадного и прислушивается к музыке, гремящей из окон её квартиры, и обращается к прохожим: "Слышите! Это Чернышевские гуляют! Везет же людям!" Прохожие шарахались, некоторые посмелее пытались пощупать дамочку. Иногда Ольга Сократовна не противилась. А зимой она любила кататься на тройках с бубенцами, песнями и гиканьем. Сама хватала вожжи и правила лошадьми. Заигрывала с попутными кавалерами. Как-то чуть великого князя не соблазнила. Очень сокрушалась в старости, что не довела дела дело до желанного конца. Летом же обожала пикники и шашлыки. Каталась на лодке. убранной ковром.

Катастрофа разразилась, как и водится, внезапно. Она не только ошеломила О. С., но и сразила её навсегда. Н. Г. Ч. был арестован 7 июля 1862 года и заключен в Алекееевский равеллин Петропавловской крепости. Первый допрос состоялся только 30 октября 1862 г. Зато "повезло" русской словесности: за 3 с половиной месяца Н. Г. Ч. накропал свой знаменитый роман "Что делать?", "чудище обло", почти полтора столетия мучивший школьников и абитуриентов высших учебных заведений. Разве что соискателям ученых степеней по филологии он помог благодатностью и пробойностью темы. Публика прочитав роман в журнале "Современник", замлела: какие же люди бывают на земле! Гвозди бы делать из этих людей, на гвоздях же спящих! И автор, наверное, такой же герой, страстотерпец! Виват ему!

Кстати за несколько дней до ареста Н.Г.Ч. предупреждали высоко поставленные знакомые, что ему следует уехать за границу, следует спасаться, но наш фарисей отмахнулся, мол, с оформлением заграничного паспорта замучаешься, да и в глубине души этот прирожденный мазохист надеялся — за народ пострадать… Ему предъявили три пункта обвинения: сношения с Герценом, составление прокламаций к барским крестьянам и подготовление к возмущению. Улик не было. Н. Г. Ч. был осторожен и предусмотрителен, но власти, повторю, пошли на подлог.

О. С. незадолго до ареста мужа уехала в Саратов, вначале она считала, что все должно скоро и благополучно закончиться. Вот только — денег становилось все меньше и меньше, хотя были проданы лошади, экипажи, квартирная обстановка в Петербурге. А в Саратове она жила по-прежнему: держала лошадей, выезжала. Потом О. С. забеспокоилась, в январе 1863 г. приехала в Петербург. Жить ей пришлось у Пыпиных, гостьей, а не хозяйкой, единственным развлечением оставались Гостиный двор и опера. Следствие по делу мужа затягивалось, что чрезвычайно раздражало О.С. Ее стала одолевать скука, увеличилась нервозностъ, стали повторяться припадки истерики. Но вот были получены деньги за "роман" в "Современнике" и О. С. заторопилась в Саратов, будто бы "за детьми". Приехав в Саратов, О. С. только на минуту зашла к родне взглянуть на Сашу (сына) и спешно уехала в Хвалынск, не взяв сына с собой, несмотря на все его просьбы. Отведя душу (и тело) в Хвалынске, месяца через 3–4, она стала бывать в Петербурге наездами, мотаться по стране, рассеивая себя странствиями, то в Москву, то в Нижний.

Участь Чернышевского была решена 17 февраля 1864 г., когда было подписано определение Сената. После гражданской казни в 6 утра 19 мая 1864 г. он был послан в Сибирь на каторжные работы.

О. С. не была по натуре жертвенной, не последовала она примеру "декабристок", она была не сибирячкой, а сибариткой и только через 2 года летом 1866 г. О. С. решила навестить мужа вместе с 8-летним сыном Мишей. Пробыла в Кадае она всего 4 дня и, даже не отдохнув с дороги, тронулась в обратный путь. А Н. Г. Ч. в ссылке читал и писал, и написанное почти всегда уничтожал. Чтобы рассеяться от долгого сидения за письменным столом, он выходил иногда во дворик около тюрьмы, но за ворота его не выпускали. Он обрюзг, всегда был одет в теплое пальто. Физически Н. Г. Ч. не работал, обязательных работ тогда ссыльным не полагалось, да по своей близорукости и попросту по интеллигентскому неумению Н. Г. Ч. ничего и не мог. Он только путался под ногами и мешал товарищам колоть дрова, топить печи и возить на себе воду. Они отмахивались от него, как от назойливой навозной мухи. И шел он опять к себе в комнату, ставил самовар и порой угощал чаем приходивших к нему, затевая долгие беседы. Н. Ч. любил устные импровизации, особенно в зимние долгие вечера, и кажется был неплохим устным рассказчиком, на бумаге же все выходило уныло, блекло, скучно, вторично, и он опять писал и уничтожал написанное.

Царь пожалел узника и сократил ему, мужу вздорной Сократовны, срок ссылки наполовину: вместо 14 лет определил 7. Однако вместо ожидаемого освобождения 2 декабря 1871 г. Чернышевского вместо Красноярска или Иркутска перевели в якутскую глушь, в Вилюйский острог, где его "заживо погребли". О. С. не могла разделить участь мужа и не хотела заниматься воспитанием сыновей. Она злилась на всех и вся, сходила с ума от вынужденного скромного существования, ведь денег не было. Крупных денег. Она искала рассеяния, переезжая с места на место, развлекая себя случайными встречами, которые напоминали ей её былую неотразимость, но и случайные партнеры не могли исцелить её.