Гибельный Клинок - Гай Хейли

Мучительно медленно «Химера» выбиралась на твердую землю, а Ганлик все еще держался.

- Коларон.

Его имя, произнесенное ясным голосом, заглушившим даже яростный рев калидарской бури, заставило Банника вздрогнуть так, что он едва не выпустил руку Ганлика.

Он резко повернул голову. Там, прямо в воздухе, будто не замечая бури, стоял Тупариллио, не изменившийся с того самого дня, когда Банник видел его в последний раз - когда Банник убил его.

Призрак исчез, когда скрежет раздираемого металла разорвал воздух. Один из поручней внезапно не выдержал и оторвался. «Химера» резко дернулась, трос натянулся. Оторвавшийся кусок металла пролетел мимо, едва не попав в лицо Баннику, которого сбросило с «Химеры». Лейтенант упал в пыль, и его немедленно начало затягивать. Ощущение было такое, будто ноги увязли в застывающем камнебетоне.

Рука Ганлика соскользнула с троса.

Банник решил разрезать трос, связывавший их.

Он потянулся за ножом на поясе, но сейчас зыбучие пески стали затягивать особенно сильно, стремясь заполнить пустоту, оставшуюся после вытащенной БМП, и Банник провалился уже по грудь. Добраться до ножа он уже не мог. Тщетно он пытался дотянуться до «Химеры», но его пальцы соскользнули с борта БМП.

Он провалился еще глубже.

Руки уже затянуло, песок доходил до самого подбородка.

Песчинки мелькали перед его очками, словно спеша наперегонки убить его. В конце концов, Банник, не в силах выбраться из зыбучих песков, поддался панике. В вокс-наушнике не было слышно ничего кроме злобного рева магнитосферы Калидара.

Зыбучие пески затянули его во тьму.

Эппералиант спрыгнул с центрального трапа на командную палубу, с его защитного снаряжения сыпался песок. Связист развернул шарф, защищавший лицо, снял защитные очки и респиратор, и вдохнул спертую душную атмосферу внутри танка, словно это был свежий горный воздух.

- Экзертраксис в безопасности, сэр, - доложил он. – Валле помог ему, теперь капитан распевает молитвы, как священник.

- А «Леман Русс»?

- Его вытащили, сэр. Едва успели, но, к счастью, обошлось без новых потерь.

- Если не считать Ганлика и Банника, - сказал Кортейн.

- Боюсь, что они пропали без вести, сэр, - ответил Эппералиант.

Кортейн выпрямился на своем сиденье. Экипаж «Марса Победоносного» потерял уже трех человек, а Форкосиген на грани безумия. Скверно. Совсем скверно.

Он нажал кнопку на трубке вокс-передатчика.

- Внимание! – закричал он, надеясь пробиться сквозь рев бури. – Говорит Кортейн. Я принимаю командование. Приказываю каждой машине регулярно выходить на связь каждые десять минут, пока мы не выйдем из котловины. Всем следить за своими товарищами по экипажу или отделению. Если кто-то начнет вести себя странно, немедленно связать его, невзирая на звание. Водителям сменяться каждые три часа. Эти меры выполнять неукоснительно, пока я их не отменю. Приготовиться двигаться дальше.

Кортейн отпустил кнопку.

- Эппералиант, повтори передачу этих приказов лазерными импульсами и сигнальными фонарями. Я хочу, чтобы они дошли до всех машин колонны.

- Да, сэр.

Пока Эппералиант передавал приказы, Кортейн смотрел на приборы, глубоко задумавшись. Ганлика и Банника больше нет. Глубоко вздохнув, он выпрямился на сиденье. Скорбь по погибшим подождет. Надо выполнять задачу.

- Аутленнер, - приказал он, - выводи нас отсюда.

Император не прощает грехи легко. Милосердие – не Его сфера. Те, кто лишился милости Его, должны долго и тяжко трудиться, чтобы вернуть ее…

Есть один грех, который оскорбляет Императора больше прочих, и это – нарушение долга. Отказываться исполнять долг, который Император назначает нам всем, есть самое вопиющее из всех греховных деяний. Поступать так означает не только вечное проклятие для самого грешника, но из-за каждого человека, уклонившегося от назначенного ему долга, этот долг падает более тяжким бременем на тех верных, что внимают зову Императора. А из-за этого возрастает опасность для всех. Для одного отдельно взятого человека она, возможно, будет возрастать не сразу и понемногу, капля за каплей, но помните – однажды эти капли наполнят океан!

Да будет вам известно, что Император бесконечно любит тех, кто служит Ему, что всецело следовать путем Императора и довериться Его божественной воле в том, какой долг вам надлежит исполнять – есть величайший акт веры, который может совершить человек. Нет греха столь тяжкого, нет преступления столь непростительного, чтобы нельзя было стереть это пятно, трудясь во имя вящей славы Повелителя Человечества. Для вас, вырванных из тьмы усилиями Лорда Соляра, вас, столь долго лишенных света нашего Господина и Спасителя, есть лишь один выбор:

Служить, служить, служить!

Экклезиарх Помп Териод

Перед Сожжением Гудхольма, М41

Температура плавления лорелея 1137 градусов. Будучи расплавлен, он очищается сначала вручную удалением шлака с поверхности, после – на центрифуге. Процесс повторяется, пока уровень чистоты лорелея не превысит 99%. Жидкий лорелей быстро охлаждается, и из него формируются гранулы. Быстрое охлаждение предотвращает формирование кристаллической структуры, которая сообщает лорелею его психоактивные свойства, таким образом, в виде гранул его можно безопасно транспортировать в другие центры производства. После доставки гранулы переплавляются, проходят психоочистку, после чего лорелей может быть отлит в желаемой форме. В этом случае ему позволяют остывать очень медленно – более года может занять формирование наилучшей кристаллической психоматрицы, пригодной к использованию в святых Орденах Имперской Инквизиции, Схоластике Псайкана и библиариумах Адептус Астартес. Лишь тогда изделие несколько раз проверяется и перепроверяется, благословляется и освящается, прежде чем быть допущенным к использованию в тех целях, для которых оно предназначалось.

Вступление к книге «Технологии психоактивных кристаллических форм», стр. 93, «Калидарский лорелей», за авторством магоса Эко.

Калидар IV, улей Мерадон

3343397. М41

Горящие зеленые глаза, голова, покрытая шрамами, с пучками лохматых волос, с которых сыпались искры, могучие руки. Что-то мощное и злое, проникавшее в его разум, разрывающее, терзающее, ломающее.

Память Брасслока была раздроблена, расколота психошоком. Он не знал, где он был. Потеряв сознание, он очнулся снова в камере. Казалось, он лежал тут уже несколько недель, дрейфуя в море боли, иногда начиная бредить. Его разум заполняли видения марширующих рядов орков, наряженных в пародии на имперское обмундирование, оскверняющих имя Императора, уродующих души машин своими варварскими «улучшениями». Лица его коллег и друзей, врагов и соперников, вождь орков и бессчетное множество других врагов мелькали в его охваченном бредом разуме.

Однажды он очнулся за рабочим столом в скрипториуме, примыкающем к техническим бункерам-хранилищам схолума на Марселлусе. В помещении успокаивающе пахло металлом, ржавчиной, старыми бумагами, хрупкими от древности пергаментами, заплесневевшими инфопленками и разрушающимися от времени инфокристаллами. Он был молодым послушником, и ему только предстояло получить свою первую внешнюю аугметику, шрамы над его новым инграмом еще чесались. Несколько минут он осматривал помещение и уже начал думать, что его карьере – двум векам войны и поисков знаний – только предстоит состояться…

Взрыв боли расколол видение. Грубые пальцы, пылающие зеленым огнем, впились в сознание Брасслока.

Каким-то чудом он еще сумел сохранить свою личность, свою душу, потому что рядом все время был тот странный человек из камеры. На свету Брасслок увидел, что это был офицер какого-то из Парагонских полков, пятна на его форме были смесью крови и машинного масла. Брасслок уже перестал спрашивать себя, почему орки не видят этого человека. Технопровидец понимал, что его разум дает сбои, что связи между плотью и машиной в его черепе нарушены. Пройдет еще немного времени, прежде чем синапсы его мозга начнут разрушаться. И присутствие здесь странного человека в военной форме, несомненно, являлось первым признаком этого процесса.

И все же он черпал силу от присутствия этого человека, молчаливо побуждавшего его сопротивляться.

В помещении для допросов орки пытали его, чередуя пытки с сеансами псайкерского исследования его разума. Они жгли и резали то немногое, что еще оставалось от его плоти, пропускали электрический ток высокого напряжения через его аугметику. Раньше боль, которую они причиняли ему, была следствием их почти детского любопытства. Теперь целью их усилий было именно причинение боли.

Его ноги были оторваны, болевые схемы его даров Омниссии обнажены и присоединены к страшным орочьим машинам. Но те страдания, которые причиняли ему механик и доктор-мучитель, были ничем по сравнению с болью и чувством осквернения, которые вызывали действия орка, прозванного собратьями Зеленоглазом.