Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин

Письмо К. Радека в Президиум ИККИ

31 января 1922

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 156. Д. 51. Л. 2]

В Германии Радек в очередной раз сменил свое амплуа, сосредоточившись на контактах с немецкими военными и дипломатами, чтобы помочь оформлению позиции Советской России на предстоявшей в апреле международной конференции в Генуе. Зиновьев в характерной для себя манере отрицал очевидное, когда говорил делегатам Одиннадцатого съезда партии, что внешнеполитический фактор не играл для Коминтерна никакой роли: преодолевая отвращение, мы пошли на контакт с социал-демократами «в силу интересов международного рабочего движения, а не в силу эгоистических, узких интересов наших, как Советской страны»[428]. Однако буквально в следующем предложении ему пришлось признать, что главным препятствием для налаживания сотрудничества является русский вопрос. Речь шла о репрессиях против российских социалистов — меньшевиков и эсеров.

Радек принимал самое активное участие в подготовке легендарной встречи трех рабочих Интернационалов в Берлине, которая состоялась 2–5 апреля 1922 года[429]. О том, насколько тщательно готовилась к ней делегация Исполкома Коминтерна, свидетельствует тот факт, что все ее заседания стенографировались. Наш герой докладывал об обстановке, в которой в последний день марта прошло техническое совещание сторон: выступавший от имени венцев «Адлер пошел навстречу нам с распростертыми объятьями, а с представителями Второго Интернационала мы даже не обменялись рукопожатиями». Он предложил в случае обвинений со стороны последних немедленно прервать заседание, а потом потребовать дать слово представителям отдельных компартий, чтобы те «перечислили грехи Второго Интернационала в своих странах». Клара Цеткин остудила полемический запал главного докладчика, отметив, что это грозит срывом берлинской встречи, которая имеет только предварительный характер. «Нам нужна большая конференция, где дебаты найдут гораздо больший отклик в массах»[430].

После первого дня работы встречи, в ходе которой стороны обменялись перечнем взаимных обвинений, стало ясно, что обхитрить «прислужников мировой буржуазии» не удастся и придется либо хлопнуть дверью, либо пойти на односторонние уступки. Радек, поддержанный Бухариным, предложил ультимативно поставить вопрос о том, готовы ли делегации двух других Интернационалов в дальнейшем обсуждать исключительно вопрос о подготовке будущего рабочего конгресса, отставив в сторону все остальное. Нужно получить ясный ответ, «будут ли другие делегации вести переговоры или только дискутировать. При этом мы можем сказать, что дальнейшая дискуссия будет означать крах конференции»[431].

О том, что между позициями вчерашних соратников по борьбе за освобождение рабочего класса теперь находилась непреодолимая пропасть, свидетельствовала итоговая оценка, данная делегацией Коминтерна тому, как социалисты относились к одному из самых спорных вопросов — грузинскому. В ее отчете говорилось буквально следующее: «Если Отто Бауэр [лидер австрийских социалистов. — А. В.] вместе с Рамзеем Макдональдом [лидер лейбористской партии. — А. В.] принципиально выступал против „завоевания“ Грузии Советской Россией, то это показывает, что Венское рабочее сообщество не в состоянии оценивать положение в мире с точки зрения интересов пролетарской революции. Для него любая армия является милитаризмом, служит ли она интересам капитала или мировой революции. Как штык является штыком, так для них и любое нападение является нападением, заслуживающим морального осуждения… Разве представителей категорического императива занимает вопрос о защите нефтяных источников русской революции?»[432]

После Берлинской встречи трех Интернационалов Коминтерн настаивал на скорейшей реализации принятых в ее ходе решений

Телеграмма К. Радека Ф. Адлеру

20 апреля 1922

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 86. Л. 18]

О том, что «советизация» Грузии была необходима для того, чтобы вернуть России бакинскую нефть, на пленарном заседании берлинской встречи говорил Карл Радек. С полным основанием и этот длинный пассаж, смешавший в одну кучу классовый анализ, геополитические интересы и философский императив Канта, следует признать его творением. В первые годы после революции большевики многие вещи называли своими именами, хотя уже начинали брать их в кавычки. Напомним, что Ленин пенял нашему герою за то, что у того слишком длинный язык. Но подобные аллюры Радека не вызвали и тени порицания у лидера Советской России.

Встреча трех Интернационалов ежеминутно грозила разрывом, но все же завершилась принятием заключительной декларации, которая открывала перспективу совместных действий всех течений международного рабочего движения. Несмотря на то, что позиция делегации Коминтерна, которую возглавляли Радек и Бухарин, была раскритикована Лениным, Политбюро ЦК РКП(б) не дезавуировало итоги встречи[433]. Радек не мог не оставить за собой последнее слово. 15 апреля 1922 года он направил членам Политбюро письмо, в котором выразил надежду на то, что при внимательном рассмотрении протоколов берлинской встречи «вы признаете, что мы были принципиально правы, не допуская срыва конференции на русских делах, но и что мы никакой высокой цены не уплатили». «Я считаю, что в данной стадии развития всякая зубодробительная линия означает срыв этих слабых связей, которые удалось завязать»[434], — подчеркнул коминтерновский дипломат, позволив себе в данном случае не согласиться с ленинской линией.

Ответ О. Вельса на телеграмму Исполкома Коминтерна с призывом к совместным действиям до окончания Генуэзской конференции

22 апреля 1922

[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 86. Л. 19]

Если «русский вопрос» был фактором отчуждения Москвы от Лондона и Вены, то открывшаяся 10 апреля Генуэзская конференция объективно являлась полем их политического сотрудничества. Оставшийся в Берлине Радек предпринимал максимум усилий для того, чтобы организовать совместные выступления рабочих партий Германии в поддержку советской дипломатии. 20 апреля 1922 года, сообщая Адлеру о ратификации Исполкомом Коминтерна итогов берлинской встречи, он добавлял: «По поручению Исполкома я вношу предложение о скорейшем созыве комиссии девяти для оценки ситуации, возникшей в Генуе. Отказ от дискуссии по разоружению, требование союзников уничтожить все социальные достижения русской революции, отношение союзников к русско-германскому договору показали, насколько опасно дальнейшее откладывание всемирного конгресса рабочего класса… Русская революция буквально находится под угрозой западной дипломатии. В этой ситуации потерять даже одну неделю было бы предательством интересов международного пролетариата»[435]. Чувствуя ветер в парусах, Радек усилил свое давление и на Москву. В случае если Политбюро откажется поддержать выработанную им и Бухариным линию, он потребовал немедленного отзыва из Берлина, что было равнозначно угрозе отставки.

Социал-демократические контрагенты Коминтерна, напротив, не спешили, предпочитая не вступать в конфликт со своими правительствами до выяснения итогов Генуэзской конференции. 10 мая 1922 года Радек сообщал в Москву, что социал-демократы «девятку созовут, но будут тянуть со съездом до результатов процесса [эсеров. — А. В.]. Съезда они не хотят, но боятся отклонить, ибо идея становится с каждым днем все более