Вчера будет война - Сергей Буркатовский

Концентрирующаяся для очередного рывка через Сетунь немецкая пехота залегла под стадвадцатидвухмиллиметровыми разрывами. Пехота на нашем берегу вяло добавила минометами, но это было уже излишним – атака сорвалась так и так.

Впрочем, все только начиналось. Разозленные срывом очередной атаки и неизбежными потерями немцы открыли огонь по позициям дивизиона, им ответили восьмидюймовые гаубицы и морские шестидюймовки «Опорного пункта номер три». Авиации было тесно под цеплявшим верхушки Воробьевых гор влажным небом, так что дуэль богов войны проходила «один на один».

Заброшенная было с началом войны, гигантская стройплощадка на месте разрушенного собора жила странной жизнью. На поверхности, в бетонных кратерах боевых постов «Опорного пункта номер три», обшаривали небо хоботки зенитных автоматов. Судя по всему, не зря – алюминиевый хвост со свастикой, торчащий из Москвы-реки почти вертикально, был тому доказательством.

Амбразуры бетонных укрытий на закате давали красноватые отблески линз, по которым с Воробьевых гор временами вели огонь полевые гаубицы. Правда, лишь изредка – пробить бетон, даже не успевший набрать полную прочность, но напичканный легированной сталью в качестве арматуры, легкие снаряды не могли, а в ответ на каждый залп по наводке «слухачей» прилетали два-три десятка шести– и восьмидюймовых «чемоданов»

Бетонные казематы, армированные первоклассными стальными конструкциями, прятали тяжелые пушки – столь громадные, что колесный ход для них создать так и не удалось. Тракторные гусеницы при каждом выстреле вышибали из бетонного пола крошку. Мощные стены многократно усиливали эхо, даже забитые ватой уши под клапанами ушанок глохли. Штуки четыре отстрелянных лейнеров лежали рядком около стены, на наброшенных поверх них матрасах кто-то дрых, замотав голову тряпьем.

За орудиями из огороженных деревянными козлами дыр в полу наскоро налаженные ленты транспортеров поднимали пятидесяти– и стокилограммовые чушки снарядов и ящики с зарядами. Еще пятью метрами ниже, в технических помещениях так и не построенного дворца, по наскоро уложенным рельсам, метростроевские вагонетки выныривали из черных потерн, доставляя все новые снаряды к аккуратным масляно отблескивающим рядам.

Четверо краснофлотцев покидали в пустую вагонетку стреляные гильзы и покатили ее обратно. На каждом стыке наскоро уложенного пути гильзы подпрыгивали и звенели. В дальнем конце потерны возник неверный свет, вагонетка прогрохотала по дощатому настилу и выкатилась на платформу скупо освещенной станции. Часть мраморных плиток со стен и раскрывающихся мраморными цветами колонн осыпалась, обнажив ноздреватый бетон.

Подвывая электродвигателями, на свободный путь подкатил обычный поезд метро со снятыми дверями. Другие краснофлотцы грузили на носилки многопудовые снаряды, выносили, укладывали на мраморном полу. Комендант станции – скорее старый, чем пожилой майор с орденом Красного Знамени и знаком «Почетный железнодорожник» распекал молодого капитан-лейтенанта, тот вяло отругивался.

– Какие, к черту, противогазы? Да зачем они нам тут нужны, товарищ майор?!

– Ты, мил-человек, под землей без году неделя. Так что слушай и мотай на ус. Половину подстанций немцы уже разнесли, работаем на последней сопле, можно сказать. Еще немного – и питаться будем с дизелей, – он резко ткнул обкуренным пальцем на пути, где в одном из вагонов вольготно устроилась туша дизель-генератора. – Сответственно, гари будет много. А если он еще и до тоннелей прорвется – может и газ пустить. Так что бери, пока дают, расписывайся в ведомости и смотри, чтобы твои орлы вверенное имущество военно-морским способом не утратили.

– Это как? Что это еще за способ?

– Эх, голуба. Молодой ты, традициев не помнишь. «Утратить военно-морским способом» – значит либо сломать, либо про… любить. Что, истории не знаешь – про государя Петра Алексеича, матросов русского, голландского да аглицкого и два чугунных ядра? А вы что встали? – рявкнул он на опустивших носилки и навостривших было уши морячков. – Таскай давай, не задерживай подвижной состав!

* * *

В течение 14 октября на всех направлениях фронта продолжались бои. Особенно упорные бои шли на Одинцовском и Сходненском направлениях. Отбито несколько ожесточенных атак немецко-фашистских войск.

За 13 октября уничтожено 38 немецких самолетов. Наши потери – 17 самолетов.

– Москва. Был тут когда-нибудь?

– Был. Пацаном еще. – Мимо проплывали темные громады зданий, ни огонька, ни человека. Окна – либо с белыми бумажными крестами, либо вообще без стекол. Часть домов обрушена, уцелевшие стены торчат гнилыми зубьями. Регулировщики на перекрестках – в тулупах, с винтовками за спиной. Противотанковые ежи, баррикады с приземистыми пушками, глядящими вдоль улиц. Тут и с нормальной-то довоенной Москвой контраст был – голова кругом. А уж с тем лаково-неоновым симулякром, который Андрей помнил по рубежу веков…

Где-то на Рождественке коротко протрещал «ППШ». Бухнуло два или три револьверных выстрела, потом скороговоркой простучали сразу несколько автоматов, потом все стихло.

– Милиция. Ракетчиков ловит.

– Скорее, мародеров. Больно быстро справились.

Машины свернули с Бульварного кольца на испятнанную воронками улицу Горького. Немецкие снаряды падали где-то в районе Киевского вокзала, оттуда же доносился треск пулеметно-винтовочного огня.

Фары-щелочки едва позволяли заметить незасыпанные воронки и лавировать между вросшими прямо в мостовую ДОТами. Часто останавливались – кордоны стояли чуть ли не на каждых ста метрах. Вспышки выстрелов и взрывов подсвечивали небо, и при одной, особенно яркой, Андрей обомлел.

Знакомая с детства панорама в конце улицы исчезла. Островерхие башни Кремля не цепляли низкие тучи звездами, пусть даже и в брезентовых защитных чехлах. Их просто не было. По крайней мере, на первый взгляд. А на второй… Угловой Арсенальной башни не было вообще. То, что не закончил французский порох больше века назад, довершил немецкий снаряд. На месте шпиля Спасской башни зияла пустота. Еще одна башня, выходящая на Александровский сад, Андрей не знал названия, тянула вверх обгорелые балки шатрового каркаса.

Чем ближе подъезжали, тем ярче становилась картина разрушения. Зубцы краснокирпичных стен зияли провалами, хотя сами стены, засыпанные землей почти до гребня, вероятно, уцелели. Желтые дворцы екатерининских времен были черны от копоти, купол над зданием Сената отсутствовал. Манежу тоже досталось. Боровицкая башня была почти цела, только от шатра осталась едва половина. Грузовики въехали в ворота, покружили между воронок, закопченных соборов, неизменных баррикад и остановились на Ивановской площади. Андрей выскочил из кабины, оглянулся и замер. Такого Кремля он не видел, не ждал увидеть и не желал. Соборам повезло, только в куполах чернели дыры от снарядов. Вокруг Ивана Великого воронка налезала на воронку – но ни одного прямого попадания немцам добиться так и не удалось.

Но Казаковские дворцы, с улицы Горького казавшиеся почти целыми, с обращенной к Воробьевым горам стороны оказались разнесенными до щебенки. На месте привычной своей инородностью коробки Дворца съездов – впрочем, откуда ей здесь взяться? – громоздились кучи кирпича, окружающие несколько огромных воронок – поработали пикировщики.

Что ты натворил, Андрюха?! Что ты, сволочь, натворил?! Горький дым вышибал слезы – или то холодный ветер с реки?

Увидев, что им предстоит грузить, Андрей опомнился – и до крайности изумился. Старинные наполеоновские пушки лежали, перевязанные тросами. Курсанты в измятых, испачканных шинелях под командованием старика, похожего на обернутый шинельным сукном божий одуванчик, поднимали их одну за другой, аккуратно клали в кузова.

Как старому грибу, судя по всему – музейщику, удалось выбить на перевозку древних орудий целую автоколонну, было непонятно. Впрочем, Андрей догадывался. Трофеи прошлой Отечественной были важным символом для народа в новой – Отечественной же – войне. И уж кто-кто, а Сталин значение символов понимал и превращать их во что-то реально-ощутимое умел.

Пока курсанты грузили стволы, Андрей пытался понять, в каком же именно месте располагался сталинский кабинет. Даже будь здания целы, вряд ли ему это удалось бы – слишком много поворотов, слишком много коридоров. Да и неважно, в самом-то деле. В разрушенном артиллерией Кремле Сталина явно не было.

Товарищ Сталин находился в паре километров северо-западнее и парой сотен метров ниже. Рабочий кабинет размещался в обычном вагоне метро с занавешенными плотным сукном окнами. На одной из стен висели карты, вместо сидений под ними – импровизированный стол. Впрочем, сейчас нужды в картах не было. Разговор шел о другом.