Полное собрание стихотворений - Михаил Лермонтов

Воздушный корабль

(Из Зейдлица)

По синим волнам океана,Лишь звезды блеснут в небесах,Корабль одинокий несется,Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,На них флюгера не шумят,И, молча, в открытые люкиЧугунные пушки глядят.

Не слышно на нем капитана,Не видно матросов на нем;Но скалы и тайные мели,И бури ему нипочем.

Есть остров на том океане —Пустынный и мрачный гранит;На острове том есть могила,А в ней император зарыт.

Зарыт он без почестей бранныхВрагами в сыпучий песок,Лежит на нем камень тяжелый,Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,В полночь, как свершается год,К высокому берегу тихоВоздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император,Очнувшись, является вдруг;На нем треугольная шляпаИ серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,Главу опустивши на грудь,Идет и к рулю он садитсяИ быстро пускается в путь.

Несется он к Франции милой,Где славу оставил и трон,Оставил наследника-сынаИ старую гвардию он.

И только что землю роднуюЗавидит во мраке ночном,Опять его сердце трепещетИ очи пылают огнем.

На берег большими шагамиОн смело и прямо идет,Соратников громко он кличетИ маршалов грозно зовет.

Но спят усачи-гренадеры —В равнине, где Эльба шумит,Под снегом холодной России,Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат:Иные погибли в бою,Другие ему изменилиИ продали шпагу свою.

И, топнув о землю ногою,Сердито он взад и впередПо тихому берегу ходит,И снова он громко зовет:

Зовет он любезного сына,Опору в превратной судьбе;Ему обещает полмира,А Францию только себе.

Но в цвете надежды и силыУгас его царственный сын,И долго, его поджидая,Стоит император один —

Стоит он и тяжко вздыхает,Пока озарится восток,И капают горькие слезыИз глаз на холодный песок,

Потом на корабль свой волшебный,Главу опустивши на грудь,Идет и, махнувши рукою,В обратный пускается путь.

Соседка

Не дождаться мне видно свободы,А тюремные дни будто годы;И окно высокó над землей!И у двери стоит часовой!

Умереть бы уж мне в этой клетке,Кабы не было милой соседки!..Мы проснулись сегодня с зарей,Я кивнул ей слегка головой.

Разлучив, нас сдружила неволя,Познакомила общая доля,Породнило желанье одноДа с двойною решоткой окно;

У окна лишь поутру я сяду,Волю дам ненасытному взгляду…Вот напротив окошечко: стук!Занавеска подымется вдруг.

На меня посмотрела плутовка!Опустилась на ручку головка,А с плеча, будто сдул ветерок,Полосатый скатился платок,

Но бледна ее грудь молодая,И сидит она долго вздыхая,Видно, буйную думу тая,Всё тоскует по воле, как я.

Не грусти, дорогая соседка…Захоти лишь – отворится клетка,И как божии птички, вдвоемМы в широкое поле порхнем.

У отца ты ключи мне украдешь,Сторожей за пирушку усадишь,А уж с тем, что поставлен к дверям,Постараюсь я справиться сам.

Избери только ночь потемнее,Да отцу дай вина похмельнее,Да повесь, чтобы ведать я мог,На окно полосатый платок.

Пленный рыцарь

Молча сижу под окошком темницы;Синее небо отсюда мне видно:В небе играют всё вольные птицы;Глядя на них, мне и больно и стыдно.

Нет на устах моих грешной молитвы,Нету ни песни во славу любезной:Помню я только старинные битвы,Меч мой тяжелый да панцырь железный.

В каменный панцырь я ныне закован,Каменный шлем мою голову давит,Щит мой от стрел и меча заколдован,Конь мой бежит, и никто им не правит.

Быстрое время – мой конь неизменный,Шлема забрало – решотка бойницы,Каменный панцырь – высокие стены,Щит мой – чугунные двери темницы.

Мчись же быстрее, летучее время!Душно под новой бронею мне стало!Смерть, как приедем, подержит мне стремя;Слезу и сдерну с лица я забрало.

<М. П. Соломирской>

Над бездной адскою блуждая,Душа преступная поройЧитает на воротах раяУзоры надписи святой.

И часто тайную отрадуНаходит муке неземной,За непреклонную оградуСтремясь завистливой мечтой.

Так, разбирая в заточеньеДосель мне чуждые черты,Я был свободен на мгновеньеМогучей волею мечты.

Залогом вольности желанной,Лучом надежды в море бедМне стал тогда ваш безымянный,Но вечно-памятный привет.

Отчего

Мне грустно, потому что я тебя люблю,И знаю: молодость цветущую твоюНе пощадит молвы коварное гоненье.За каждый светлый день иль сладкое мгновеньеСлезами и тоской заплатишь ты судьбе.Мне грустно… потому что весело тебе.

Благодарность

За всё, за всё тебя благодарю я:За тайные мучения страстей,За горечь слез, отраву поцелуя,За месть врагов и клевету друзей;За жар души, растраченный в пустыне,За всё, чем я обманут в жизни был…Устрой лишь так, чтобы тебя отнынеНедолго я еще благодарил.

Из Гёте

Горные вершиныСпят во тьме ночной;Тихие долиныПолны свежей мглой;Не пылит дорога,Не дрожат листы…Подожди немного,Отдохнешь и ты.

Ребенку

О грезах юности томим воспоминаньем,С отрадой тайною и тайным содроганьем,Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…О, если б знало ты, как я тебя люблю!Как милы мне твои улыбки молодые,И быстрые глаза, и кудри золотые,И звонкий голосок! – Не правда ль, говорят,Ты на нее похож? – Увы! года летят;Страдания ее до срока изменили,Но верные мечты тот образ сохранилиВ груди моей; тот взор, исполненный огня,Всегда со мной. А ты, ты любишь ли меня?Не скучны ли тебе непрошенные ласки?Не слишком часто ль я твои целую глазки?Слеза моя ланит твоих не обожгла ль?Смотри ж, не говори ни про мою печаль,Ни вовсе обо мне. К чему? Ее, быть может,Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит…

Но мне ты всё поверь. Когда в вечерний часПред образом с тобой заботливо склонясь,Молитву детскую она тебе шепталаИ в знаменье креста персты твои сжимала,И все знакомые родные именаТы повторял за ней, – скажи, тебя онаНи за кого еще молиться не учила?Бледнея, может быть, она произносилаНазвание, теперь забытое тобой…Не вспоминай его… Что имя? – звук пустой!Дай бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайноУзнаешь ты его, – ребяческие дниТы вспомни и его, дитя, не прокляни!

А. О. Смирновой

В простосердечии невеждыКороче знать вас я желал,Но эти сладкие надеждыТеперь я вовсе потерял.Без вас – хочу сказать вам много,При вас – я слушать вас хочу:Но молча вы глядите строго,И я, в смущении, молчу!Что делать? – речью безыскуснойВаш ум занять мне не дано…Всё это было бы смешно,Когда бы не было так грустно.

К портрету

Как мальчик кудрявый резва,Нарядна, как бабочка летом;Значенья пустого словаВ устах ее полны приветом.

Ей нравиться долго нельзя:Как цепь ей несносна привычка,Она ускользнет, как змея,Порхнет и умчится, как птичка.

Таит молодое челоПо воле – и радость и горе.В глазах – как на небе светло,В душе ее тëмно, как в море!

То истиной дышит в ней всё,То всё в ней притворно и ложно!Понять невозможно ее,Зато не любить невозможно.

Тучи

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанникиС милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам страсти и чужды страдания;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Валерик

Я к вам пишу случайно; правоНе знаю как и для чего.Я потерял уж это право.И что скажу вам? – ничего!Что помню вас? – но, боже правый,Вы это знаете давно;И вам, конечно, всё равно.

И знать вам также нету нужды,Где я? что я? в какой глуши?Душою мы друг другу чужды,Да вряд ли есть родство души.Страницы прошлого читая,Их по порядку разбираяТеперь остынувшим умом,Разуверяюсь я во всем.Смешно же сердцем лицемеритьПеред собою столько лет;Добро б еще морочить свет!Да и притом что пользы веритьТому, чего уж больше нет?..Безумно ждать любви заочной?В наш век все чувства лишь на срок;Но я вас помню – да и точно,Я вас никак забыть не мог!

Во-первых потому, что много,И долго, долго вас любил,Потом страданьем и тревогойЗа дни блаженства заплатил;Потом в раскаяньи бесплодномВлачил я цепь тяжелых лет;И размышлением холоднымУбил последний жизни цвет.С людьми сближаясь осторожно,Забыл я шум младых проказ,Любовь, поэзию, – но васЗабыть мне было невозможно.

И к мысли этой я привык,Мой крест несу я без роптанья:То иль другое наказанье?Не всё ль одно. Я жизнь постиг;Судьбе как турок иль татаринЗа всё я ровно благодарен;У бога счастья не прошуИ молча зло переношу.Быть может, небеса востокаМеня с ученьем их пророкаНевольно сблизили. ПритомИ жизнь всечасно кочевая,Труды, заботы ночь и днем,Всё, размышлению мешая,Приводит в первобытный видБольную душу: сердце спит,Простора нет воображенью…И нет работы голове…Зато лежишь в густой траве,И дремлешь под широкой теньюЧинар иль виноградных лоз,Кругом белеются палатки;Казачьи тощие лошадкиСтоят рядком, повеся нос;У медных пушек спит прислуга,Едва дымятся фитили;Попарно цепь стоит вдали;Штыки горят под солнцем юга.Вот разговор о старинеВ палатке ближней слышен мне;Как при Ермолове ходилиВ Чечню, в Аварию, к горам;Как там дрались, как мы их били,Как доставалося и нам;И вижу я неподалекуУ речки, следуя пророку,Мирной татарин свой намазТворит, не подымая глаз;А вот кружком сидят другие.Люблю я цвет их желтых лиц,Подобный цвету наговиц,Их шапки, рукава худые,Их темный и лукавый взорИ их гортанный разговор.Чу – дальний выстрел! прожужжалаШальная пуля… славный звук…Вот крик – и снова всё вокругЗатихло… но жара уж спáла,Ведут коней на водопой,Зашевелилася пехота;Вот проскакал один, другой!Шум, говор. Где вторая рота?Что, вьючить? – что же капитан?Повозки выдвигайте живо!Савельич! Ой ли – Дай огниво! —Подъем ударил барабан —Гудит музыка полковая;Между колоннами въезжая,Звенят орудья. ГенералВперед со свитой поскакал…Рассыпались в широком поле,Как пчелы, с гиком казаки;Уж показалися значкиТам на опушке – два, и боле.А вот в чалме один мюридВ черкеске красной ездит важно,Конь светло-серый весь кипит,Он машет, кличет – где отважный?Кто выдет с ним на смертный бой!..Сейчас, смотрите: в шапке чернойКазак пустился гребенской;Винтовку выхватил проворно,Уж близко… выстрел… легкий дым…Эй вы, станичники, за ним…Что? ранен!.. – Ничего, безделка…И завязалась перестрелка…

Но в этих сшибках удалыхЗабавы много, толку мало;Прохладным вечером, бывало,Мы любовалися на них,Без кровожадного волненья,Как на трагический балет;Зато видал я представленья,Каких у вас на сцене нет…

Раз – это было под Гихами,Мы проходили темный лес;Огнем дыша, пылал над намиЛазурно-яркий свод небес.Нам был обещан бой жестокий.Из гор Ичкерии далекойУже в Чечню на братний зовТолпы стекались удальцов.Над допотопными лесамиМелькали маяки кругом;И дым их то вился столпом,То расстилался облаками;И оживилися леса;Скликались дико голосаПод их зелеными шатрами.Едва лишь выбрался обозВ поляну, дело началось;Чу! в арьергард орудья просят;Вот ружья из кустов <вы>носят,Вот тащат за ноги людейИ кличут громко лекарей;А вот и слева, из опушки,Вдруг с гиком кинулись на пушки;И градом пуль с вершин деревОтряд осыпан. Впереди жеВсё тихо – там между кустовБежал поток. Подходим ближе.Пустили несколько гранат;Еще подвинулись; молчат;Но вот над бревнами завалаРужье как будто заблистало;Потом мелькнуло шапки две;И вновь всё спряталось в траве.То было грозное молчанье,Не долго длилося оно,Но <в> этом странном ожиданьеЗабилось сердце не одно.Вдруг залп… глядим: лежат рядами,Что нужды? здешние полкиНарод испытанный… В штыки,Дружнее! раздалось за нами.Кровь загорелася в груди!Все офицеры впереди…Верхом помчался на завалыКто не успел спрыгнуть с коня…Ура – и смолкло. – Вон кинжалы,В приклады! – и пошла резня.И два часа в струях потокаБой длился. Резались жестокоКак звери, молча, с грудью грудь,Ручей телами запрудили.Хотел воды я зачерпнуть…(И зной и битва утомилиМеня), но мутная волнаБыла тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,Пройдя завалов первый ряд,Стоял кружок. Один солдатБыл на коленах; мрачно, грубоКазалось выраженье лиц,Но слезы капали с ресниц,Покрытых пылью… на шинели,Спиною к дереву, лежалИх капитан. Он умирал;В груди его едва чернелиДве ранки; кровь его чуть-чутьСочилась. Но высоко грудьИ трудно подымалась, взорыБродили страшно, он шептал…Спасите, братцы. – Тащат в горы.Постойте – ранен генерал…Не слышат… Долго он стонал,Но всё слабей и понемногуЗатих и душу отдал богу;На ружья опершись, кругомСтояли усачи седые…И тихо плакали… потомЕго остатки боевыеНакрыли бережно плащомИ понесли. Тоской томимыйИм вслед смотрел <я> недвижимый.Меж тем товарищей, друзейСо вздохом возле называли;Но не нашел в душе моейЯ сожаленья, ни печали.Уже затихло всё; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом.А там вдали грядой нестройной,Но вечно гордой и спокойной,Тянулись горы – и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он – зачем?Галуб прервал мое мечтанье,Ударив по плечу; он былКунак мой: я его спросил,Как месту этому названье?Он отвечал мне: Валерик,А перевесть на ваш язык,Так будет речка смерти: верно,Дано старинными людьми.– А сколько их дралось примерноСегодня? – Тысяч до семи.– А много горцы потеряли?– Как знать? – зачем вы не считали!Да! будет, кто-то тут сказал,Им в память этот день кровавый!Чеченец посмотрел лукавоИ головою покачал.

Но я боюся вам наскучить,В забавах света вам смешныТревоги дикие войны;Свой ум вы не привыкли мучитьТяжелой думой о конце;На вашем молодом лицеСледов заботы и печалиНе отыскать, и вы едва лиВблизи когда-нибудь видали,Как умирают. Дай вам богИ не видать: иных тревогДовольно есть. В самозабвеньиНе лучше ль кончить жизни путь?И беспробудным сном заснутьС мечтой о близком пробужденьи?

Теперь прощайте: если васМой безыскусственный рассказРазвеселит, займет хоть малость,Я буду счастлив. А не так? —Простите мне его как шалостьИ тихо молвите: чудак!..

Завещание