Хвала и слава. Книга вторая - Ярослав Ивашкевич

Ромек был превосходным пловцом. Его гибкое, щучье тело то выныривало, то снова погружалось в воду. В несколько бросков он догнал Анджея и попытался схватить его за ногу. Анджей со смехом вырвался. Неожиданно Ромек обхватил его. Анджей, обороняясь, тоже схватился с ним, и так они барахтались, брызгая водой и пытаясь удержаться на поверхности. Наконец Анджей нырнул и высвободился. Оба выбрались на берег.

И тут Анджей почувствовал какое-то стеснение. Быстро натягивая шорты, он старался не глядеть на Ромека. Ромек стоял, раздвинув ноги, подставив все свое великолепное тело резким порывам ветра.

— Одевайся, замерзнешь, — предостерег его Андщей.

Но Ромек вдруг повернулся к Анджею и, подойдя к нему вплотную, спросил:

— Ну а как у тебя насчет баб?

Анджей пожал плечами.

— Не знаю, о чем это ты.

— У вас же там в Варшаве только пальцем помани. А уж ты-то мог бы им угодить.

Анджей побагровел, старательно выворачивая рукава рубашки, но тем не менее постарался оказаться на высоте затронутой темы.

— Это тебе только кажется. Не так-то уж и легко.

— А тут, думаешь, легко? — Ромек все еще не одевался, хотя и дрожал всем телом, а только старательно прикрывался обеими руками. — Девок здесь хоть завались, но ведь у каждой есть свой парень.

Анджей знал, кого имеет в виду Ромек, но промолчал.

— И опять же каждый тут знает, где, кто и как. Ничего не скроешь. Так только, иногда кого-нибудь подловишь.

Анджей наконец-то натянул рубашку.

— Или тебя кто-нибудь подловит. Не строй-ка ты из себя героя, — сказал он спокойно.

— Да, в деревне это не так легко. Сразу же крик поднимут. Да и отец вечно предостерегает, чтобы потом жениться не пришлось. И еще нагайкой вечно грозит… Какая это жизнь!..

Анджей вдруг задумался. Вопрос этот впервые пришел ему в голову.

— А чем ты собственно занимаешься?

— Я? Практикуюсь при отце… — без запинки ответил Ромек.

— Баклуши, значит, бьешь…

Ромек вскипел.

— А ты не строй из себя великого ученого. Отец уже старый, сам зимой бездельничает. Ты и не представляешь, как он тогда на мне ездит. Летом малость посвободнее, вот я и рыскаю. Зимой раз в неделю езжу в Седлец к учителю. А на будущий год поеду в консерваторию, в Варшаву. Там у меня тетка, в Варшаве. Не моя, а отца тетка, так что жить есть где.

— Приходи сегодня, поиграем, — сказал Анджей, поворачиваясь к Ромеку спиной.

Ромек тоже начал одеваться. Потом они вывели из кустов лошадь, которая все же забрела туда. Анджей сидел на козлах, Ромек — за его спиной, на линейке, обнимая его, чтобы не свалиться. Застоявшаяся водовозная кляча довольно резво пустилась к конюшне.

— Ты эту самую Касю мог бы иметь, — сказал вдруг Ромек, еще крепче обнимая Анджея.

— Да отстань ты со своими бабами, — сказал Анджей, наклоняя голову от резкого ветра, который дул ему прямо в лицо.

— Тоже мне святой, — засмеялся Ромек.

— И вовсе не святой, только не могу я сделать такую подлость Алюне.

— А он-то откуда узнает? Бабы, — они это так умеют провернуть…

— Да не тискай ты меня, а то прямо дышать нечем! — закричал Анджей, отпихивая локтем Ромека.

И почувствовал легкое прикосновение к шее, как будто что-то мазнуло. Он бы, может, и не заметил этого, но Ромек как-то странно засмеялся.

— Отстань!

— Ну ладно, здесь мне ближе до дома, — крикнул Ромек, перекинул ногу через сиденье и, спрыгнув на ходу, остановился у края парка. — Приду сегодня поиграть, — крикнул он еще и исчез в гуще деревьев.

Анджей въехал во двор, передал лошадь и линейку конюху и поспешил в дом. Время было обеденное. Но он еще прошел в свою комнату и, причесывая мокрые волосы, полил их одеколоном. Потом тем же одеколоном вытер шею.

Вечером были гости — ксендз Ромала и еще несколько человек. Молодые люди сыграли для гостей «Simple Aveu», «Весну» Грига и что-то еще в этом роде.

Наутро ветер, не утихавший уже несколько дней, иаконец-то нагнал дождь. Дождь пошел частый, плотный, неустанный. Анджея разбудил гудящий над окном водосточный желоб и замедленный ритм капель, падающих с одного липового листа на другой. Он с досадой подумал, что это последний день его пребывания в деревне.

Он быстро вскочил и быстро оделся и, только одевшись, сообразил, что ему не на что убить этот уныло-ненастный день. Никаких определенных планов на сегодня у него не было, а гулять в парке или по двору в такой дождь нечего было и думать. Поэтому он решил повторить начертательную геометрию и просмотреть те разделы, в которых был не очень уверен. Задачи он сделал уже почти все.

Решив это, он спустился завтракать. В конце длинного стола, как обычно, стоял его прибор, а на другом конце сидела панна Ванда и тщетно уговаривала Зюню съесть кусок булки с маслом.

Когда Анджей садился за стол, ему показалось, что панна Ванда взглянула на него с какой-то неприязнью. Ему стало не по себе.

«Что ей от меня надо?» — подумал он и в тот момент, когда Франтишек наливал ему кофе, поймал на себе еще один хмурый взгляд.

«Наверно, злится из-за того, что я свидетель этой стычки с Зюней, из которой она наверняка не выйдет победительницей».

Он очень любил девочку, и та питала к нему необычайное доверие. Порою они играли целыми часами. Поэтому он решил использовать свой авторитет.

— Не капризничай, Зюня, сейчас же съешь булочку.

Но ему не повезло. Зюня не только не подумала слушаться, а даже показала ему язык. Анджей возмутился:

— Фу, как нехорошо! Ты, я вижу, с самого утра ведешь себя гадко.

Зюня заерзала на стуле.

— Дядя бяка! И урод!

И вдруг с панной Вандой что-то случилось. Залившись румянцем, она резко прикрикнула на девочку:

— Не смей так говорить!

И ударила ее по руке.

Зюня расплакалась. Анджей даже растерялся, не зная, что сказать. И девочку было жаль, и поведение панны Ванды его удивило.

— Простите, — сказал он, — за что вы на нее так рассердились?

— А зачем она так говорит? Это же неправда.

— Правда, правда, — засмеялся Анджей, — я ужасный урод.

Зюня, делая вид, что плачет, уткнулась в колени панны Ванды, но одним глазом глядела на него.

А та еще больше покраснела, прядки волос упали ей на глаза, и она стала убирать их со лба.

— Что вы говорите, — сказала она быстро, тихо и убежденно, — вы же очень красивы.

В эту минуту со двора вошла Ройская, как всегда, в перчатках, в пальто, промокшая и расстроенная. Дождь мешал убирать снопы. Козловский неистовствует, даже избил Ромека нагайкой. За что? Даже неизвестно, за что, верно, за какое-нибудь художество. Вся работа, намеченная на сегодня, «псу под хвост» (так Ройская и сказала, очевидно подражая Козловскому), и вообще непонятно, что делать.

— Давайте, тетя, играть в пикет, — сказал Анджей, довольный тем, что появление тети Эвелины прервало этот щекотливый разговор.

Тетя Эвелина взглянула на него так, точно он с неба свалился.

— В карты? В будний день?

Так этот последний денек и прошел в безделии — Анджей слонялся из угла в угол, пробовал новый радиоприемник, разглядывал старые комплекты «Свята», где нашел фотографию тети Эвелины в амазонке — она принимала участие в любительских конных скачках. В более позднем комплекте он наткнулся на фотографию отца, молодого, еще не очень полного, на фоне его кондитерской. Это было большое, занимающее целую страницу объявление фирмы «François».

«До чего же странное у меня происхождение», — впервые в жизни подумал он, глядя в окно на совершенно прямые полосы дождя, который без малейшего перерыва хлестал на дворе, создавая на стекле узор из быстро переливающихся друг в друга ручейков и капель. И вдруг Анджей вспомнил, что в этом году совсем забыл про беседку — гробницу дяди Юзефа. Даже ни разу не сходил туда. Решив хотя бы сейчас исправить это упущение, он надел непромокаемый плащ, взял садовые ножницы и нарезал чудесных сентябрьских роз, которые уже начинали распускаться перед домом. Цветы были совсем мокрые, с парным запахом оранжереи. Намокшие лепестки наощупь напоминали кожу. Уткнувшись носом в букет, он вдохнул их приглушенный запахами дождя аромат. Такие роскошные цветы жалко отдавать умершим, подумалось ему, ведь этой красотой должны любоваться только живые. Но он тут же отогнал эти мысли и пошел к гробнице. Положив цветы на красную плиту, Анджей присел и в тысячный раз прочитал простую надпись. Он с удивлением заметил, что гробница выглядит запущенной. Не было тут никаких цветов, и даже штукатурка немного осыпалась.

Прежнего благоговения в себе он тоже не обнаружил. Дождь и здесь монотонно стучал в крышу.

«Спи, спи, Юзек», — подумал Анджей, даже не прибавив обычного «дядя», точно обращаясь к ровне.

Потом быстро вышел в эту мокреть, всего только раз оглянувшись на красные розы на камне.