Крестный путь Сергея Есенина - Геннадий Александрович Смолин

Он ведёт меня на это письмо к Вам, я обязана перед своей совестью всё, что я знаю, сказать. «Что я знаю» – не так уж много, но я Вам всё расскажу при свидании. У меня много «прожектов» в голове, но не всё, вероятно, верное, – Вы разберётесь и обдумаете сами.

Сейчас у меня к Вам два дела. 1-е – это всю правду наружу о смерти Есенина и Маяковского. Это требует большого времени (изучения всех материалов), но я Вам всё, всё расскажу и укажу все дороги. Они – для меня это стало ясно только на днях – «троцкистские». О Володе Маяковском я всегда чувствовала, что «рапповские», это чувствовала и семья его (мать и сёстры). Смерть Есенина – тоже дело рук троцкистов, – этого я не чувствовала, – была слепа (многим были засыпаны глаза и чувства). Теперь и это мне ясно, но это требует такого большого такта и осторожности; у меня этого нет, – я хочу, чтобы «развертели» это Вы, ибо я одна бессильна. Я хочу, чтобы могила Есенина была не «святой могилкой с паломничеством», чтоб на ней не стоял крест, поставленный его матерью, а стоял хороший советский памятник…

Вас так бесконечно, бесконечно обманывают, скрывают и врут, что Вы правильно обратились к массам сейчас. Для Вас я сейчас тоже голос массы, и вы должны выслушать от меня и плохое и хорошее. Вы уж сами разберётесь, что верно, а что неверно.

В Вашу чуткость я верю. Какие доказательства? Я знаю, когда выбирали в Пушкинский комитет, Вы выставили кандидатуру Мейерхольда, ответили согласием видеться с ним, когда он Вам написал; не виделись потому, что нас не позвали на съезд, когда утверждалась Конституция, – это была такая пощёчина, которую могла сделать только рука Керженцева…

Теперь дело второе и главное для меня сейчас… Посылаю Вам пьесу… Слишком я натерпелась, чтобы быть деликатной. Помогите стать и деликатной. «Где же мне было научиться правильное чувство высказывать», – так говорится в пьесе, так и я скажу. Но не оправдываю себя, буду воспитывать себя и в этом – быть не резкой. Задумала я ещё на 5-е мая свидание с Вами, если Вы сможете. Свидание сразу с 1) матерью Маяковского, сёстрами его, 2) с Мейерхольдом и Сейфуллиной.

Об организации этого свидания напишу сейчас Николаю Ивановичу Ежову и пошлю ему вместе с этим письмом. Пожалуйста, телеграфируйте мне коротенько в Ленинград, Карповка, 13, Дом Ленсовета, кв. 20. Чтоб быть мне здоровой. Обязательно.

Привет сердечный, Зинаида Райх.

Постфактум.

На письме сохранились многочисленные пометы и подчёркивания рукой Сталина.

Встреча с Райх не состоялась.

7 января 1938 г. Политбюро ЦК ВКП (б) принимает постановление «О ликвидации театра им. Вс. Мейерхольда» («ликвидировать театр Мейерхольда как чуждый советскому искусству», «вопрос о возможности дальнейшей работы Вс. Мейерхольда в области театра обсудить особо»).

Мейерхольд был арестован в ночь с 19-го на 20 июня 1939 года в Ленинграде.

Одновременно проводился обыск в его московской квартире в Брюсовом переулке. В протоколе обыска зафиксировано, что Райх вела себя неуважительно по отношению к сотрудникам НКВД.

Через некоторое время в той же квартире на неё было совершено нападение неизвестными лицами. Она скончалась от многочисленных ножевых ранений. Мейерхольд в тюрьме после пыток подписал всё, что ему было предложено. Был расстрелян 2 февраля 1940 года.

* * *

Любопытен политический фон в Москве, стране в начале ноября и вплоть до двадцатых чисел декабря 1925 года – до момента гибели Сергея Есенина в Ленинграде. В те самые дни, когда Есенин «отбывал срок» в психиатрической больнице (по договорённости с главным врачом Ганнушкиным), а затем 21 декабря тайно покинул это лечебное учреждение и в течение двух дней интенсивно готовился к отъезду в Ленинград, в Кремле разворачивалась драма, достойная шекспировской трактовки.

Третьего ноября состоялся Пленум ЦК – велась подготовка к XIV съезду. Между Ленинградской партийной организацией и ЦК была резкая конфронтация, грозящая перейти в открытое столкновение.

«Ленинградская правда» становится, по сути, личной газетой Григория Зиновьева, в открытую претендующего на лидерство в партии. Он занимал пост первого человека в Питере, и будучи председателем Коминтерна и во исполнение «Заветов Ильича», считая себя личным другом Ленина, готовился по праву стать генсеком вместо Сталина.

18 декабря Сталин читает политический доклад.

19 декабря Григорий Зиновьев выступает с содокладом. 20-го – выступление Надежды Крупской, поддержавшей Зиновьева.

Это как бы во исполнение «заветов Ильича». Ленин считал Зиновьева своим личным другом, и последний имел основания полагать, что он – самая реальная кандидатура на должность генсека после отстранения Сталина.

А 21 декабря (в день выхода Есенина из больницы) обстановка на съезде достигла своей кульминации. День рождения Сталина – и выступление зиновьевского соратника, председателя Моссовета и Совета труда и обороны Каменева.

«Каменев: …Лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб… Я пришёл к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чём дело!», «Раскрыли карты!» Шум, аплодисменты ленинградской делегации. Крики: «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!» Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты. Крики: «Вот где объединилась партия! Большевистский штаб должен объединиться!»)

Евдокимов с места: Да здравствует российская коммунистическая партия!.. (Делегаты встают и кричат «ура!», шум, бурные, долго не смолкающие аплодисменты.)

Евдокимов: …Партия превыше всего! Правильно! (Аплодисменты и крики «ура!»)

Голос с места: Да здравствует товарищ Сталин!!! (Бурные продолжительные аплодисменты, крики «ура!». Шум.)

Рыков: Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь.

Каменев: Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою. (Аплодисменты ленинградской делегации.)

Голос с места: А кого вы предлагаете?

Рыков: Объявляю десятиминутный перерыв!»

22-го числа бой продолжался. Ни одна из сторон не могла и не желала уступать. 23-го Зиновьев заявил, что если ЦК заткнёт ему и ленинградцам глотку «молчаливым большинством», то о разногласиях в партии узнает вся страна и пролетариат всего мира и «дискуссия дойдёт до низов».

В ответ раздалось: «Пугает!», «Не боимся!», «Ультиматум партии!»

На 28 декабря была намечена речь Зиновьева, как председателя Коминтерна, и Каменева, как председателя СТО. Партия находилась на грани полного раскола. А 23-го вечером был объявлен перерыв на один день.

Каждый из участников этой схватки отдавал себе отчёт в том, что