Игры с призраком. Кон первый. - Райдо Витич

— Здрава будь на многие лета! — и выпил до дна, рукавом утерся, кус мяса да лепешку себе в миску кинул. Миролюб грустно на него поглядел, потом на Халену и кивнул:

— Будь здрава! — выпил и крякнул.

Халена принюхалась, с опаской поглядывая на жидкость. Запах знатный, травный, острый шел, на вкус попробовала — что компот с мятой, и выпила до дна — вкусно!

У костров молодежь вовсю веселилась, хороводы водила. Девушки в венках из колокольчиков да ромашек песни пели, протяжные, пищал надрывно какой-то музыкальный инструмент, смех, разговоры. Халена смотрела на веселье и сильней сжимала склянки в кулаке, решаясь, веря и не веря словам ведуньи, а звуки `пищалки' и смех не в радость были, в тоску загоняли.

— А что, Халена Солнцеяровна, не пойти ли и нам в хоровод? — щербато улыбнулся сидящий напротив рыжий парень, плечи расправил, осанку молодецкую выказывая, а лицо открытое, бесхитростное, конопушками усыпанное. Мальчик совсем.

Девушка удивленно бровь вскинула, но рта открыть не успела, побратим влез. Уставился исподлобья на Братилу, словно валуном придавил, спросил недобро:

— Боле ничё те не надобно?

— А чего? — растерялся парень. — Я ж по-людски, без умыслу…

— Вота и ступай!

— Не задирайся, пущай веселятся, — разливая медовуху, вставил сидящий рядом с парнишкой Вельигор, видный мужчина лет 30.

Сосед его, Горузд, темноволосый гридень, снисходительно улыбаясь и покручивая пышные усы, лукаво щурился, внимательно поглядывая на парней и девушку.

— Недосуг ей! — буркнул Гневомир недовольно.

— Что девицу неволишь? Молода она, чтоб у твоих портов просиживать, да и ты ей чай не указ, сама решит, что ей по сердцу.

— Вот и я говорю… — обрадовался Братило заступничеству старшего.

— Осади, сказал! — сверкнул глазами Гневомир.

Парнишка сник, насупился, но связываться не стал, вылез из-за стола к кострам пошел. Девчат много, цветник, одно слово, было из-за чего с Гневомиром собачиться, совсем сказился вотлак, на людей кидается.

— Ты белены что ли отведал? — спросила Халена у побратима. — Я сама говорить умею, без переводчиков обойдусь.

— Не по чину княжьему человеку хороводиться, гридень ты, не девка на выданье!

— Да ты что?! — ехидно скривилась девушка, раздражаясь. — То-то, я смотрю, гридни отплясывают — мираж, да? Со зрением что-то?

— Их дело!

— А не серчай ты на него, Халена Солнцеяровна, — встрял Горузд, отсалютовав девушке глиняной кружкой. — Давай за деда твово изопьем, Солнцеворота. Знатный ноне год обещает светлый бог! Чтоб так тому и быть!

Девушка хмуро глянула на мужичка, кружку взяла…

— Не пей боле, свалит! — влез опять побратим. Халена дернулась, уставилась зло на него, кружку на столешницу с треском опустила и зашипела:

— Оставь меня в покое, `нянюшка'! Я девочка большая, сама как-нибудь разберусь.

— Ты к медовухе не приучена, да и хлипка, в голову вдарит и к завтрему не очухаешься!

Халена сморщилась, но спорить не стала. Разжала ладонь, светлую склянку в карман брюк сунула, у темной сургуч на горлышке сковырнула и вылила в себя ее содержимое без раздумий — будь что будет! Синие глаза Гневомира душу ей бередили, не давая забыть другие, почти такие же, но родные, от которых и укор в радость.

Выпила и чуть не задохнулась, горло обожгло, перехватило, а во рту, словно костер вспыхнул. Жидкость в склянке крепче спирта оказалась, ядреная, горько пряная, отдающая мускатом и чем-то неимоверно противным, как столетником с лимонной коркой. Халена поспешно схватила кружку с медовухой и хлебнула, желая избавиться от этого привкуса. В голове зашумело и звенело тоненько, как хрусталь, и вдруг лопнуло, рассыпалось на мелкие осколки, мелкими звездочками поплыло перед глазами, туманя лица сотрапезников. Побратим хмуро посмотрел на нее и вздохнул:

— Ох, и норов…. Чудишь?

— Оставь ты меня в покое, — устало качнула головой Халена и уткнулась носом в кружку.

Такая тоска навалилась — хоть вой, душу выворачивало, сбежать бы от нее на край света. Звездочки рассеялись и хрустальный звон, истаивая, отдалялся, уходил, оставляя горький осадок чего-то неизбежного, непоправимого.

Ей стало вдруг очень холодно и неуютно на этом празднике, пищалки, смех и говор врезались в мозг какофонией, доставляя почти физическую боль, заставляя морщиться, зажимать уши.

Минута и девушка встала с лавки, вышла из-за стола и побрела в княжий терем, к себе. Гневомир только вслед глянул недоуменно, но не пошел проводить, расценив, что осерчала на него Солнцеяровна, а сердить боле не хотелось, с нее станется, вовсе рассорится. Миролюб губы утер, встал, сотоварищу кивнул- провожу от греха, темно все ж, не заплутала б.

Халена, нетвердо ступая, дошла до терема, к себе за занавесь прошмыгнула и плюхнулась на лавку. В голове шумело, плыли перед глазами радужные круги, укачивали, синие глаза мерещились, в тоску вгоняли. Она вытащила светлую склянку, покрутила перед носом, пытаясь разглядеть в темноте, и поставила на сундук у лавки, разделась и под одеяло нырнула, и вдруг расплакалась, как ребенок: Где же ты, где?!

Миролюб сидел за занавеской, привалившись спиной к входному косяку, и слушал ее всхлипы не в силах ни уйти, ни к ней зайти, чтоб успокоить. И больно было оттого, что не по нему она себе душу рвет, а по тому, что далече и не слышит ее, не успокоит.

Отчего ж так устроен мир? Вот он, бери голыми руками, что хошь делай, жизнь отдаст, да еще и поблагодарит, а тот, кто знает — люба ли она ему так? Нужна ли?

Всхлипы давно стихли за занавеской, а Миролюб все сидел, глядел в темень через открытую на улицу дверь и слушал дыхание Халены, радуясь и этой малости.

Г Л А В А 18

Пит нашел атмосферу Кефесского дворца тяжелой и угнетающей, заунывной, словно в склепе. Ричард заперся на своей половине и сидел как сыч, в гордом одиночестве. Крис несказанно удивил, встретив друга настолько холодно, как не каждого чужого, незваного гостя встречают.

— Что прилетел? Мидон без правителя оставил? Что тебе здесь делать? — вопрошал граф, кривясь и настороженно поглядывая на Пита.

— Ничего, справятся, — махнул тот рукой, делая вид, что не заметил неприязни друга, и пристроил свое мощное тело на диване, поближе к столику с фруктами и печеньем.

Крис нервно заходил по комнате, то и дело запинаясь об углы кресел и поглядывая то в окно, то на ухмыляющуюся физиономию Пита, вылавливающего из вазы понравившееся ему печенье.

— У вас здесь, смотрю, веселье в разгаре? Ричард…

— С ума сходит! — зло прошипел Войстер, остановившись, и пнул кресло ногой, вымещая на нем свои негативные эмоции. — Всех затерроризировал: Анжину до слез доводит, напивается как простолюдин, хулиганит, всю охрану перебил, гадости говорит, меня игнорирует!