Ангелы террора - Сергей Шхиян

— Никак, помер? — спросил второй голос. — Вечно с тобой, Иванов, влипаешь в историю! Опять полковник выволочку даст.

— Да не боись, Кривов, коли помер, доложим, что оказал сопротивление, пытался ударить меня ножом. Велика потеря — студентика приморили!

— Нам его не морить велели, а доставить в чистом виде. Он, может, что полезное знал для полковника, а теперь пойдет писать губерния!

— Да брось ты, Кривов, панихиду разводить, может, еще и оживет!

Разговор продолжился в том же пессимистическом ключе, и обо мне на время забыли. Между тем пролетка продолжала куда-то ехать. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было хоть как-то сориентироваться. Жандармов было двое, тот, что покрупнее — Иванов, подлиннее и худощавый — Кривов. Они сидели друг против друга на узких скамейках, а я валялся у них в ногах. Подавать признаки жизни я пока не хотел, но изображать беспамятство оказалось тяжело. От неудобной позы немело тело, к тому же нестерпимо хотелось чихнуть. Сколько мог, я сдерживался и незаметно чесал нос о воротник шинели. Главное сейчас было — получить хоть какую-то информацию об этом деле. Слова жандарма Кривова о каком-то полковнике и его вопросах ко мне говорили о том, что меня арестовали не по ошибке, и это значительно меняло дело.

Однако, разговор правоохранителей как забуксовал на подлых студентах и неприятностях, которые они причиняют жандармскому корпусу, так вокруг них и крутился. Персонально обо мне не говорили, ругали всех, и свое суровое начальство и грамотеев, которых последние годы развелось немерено, и друг друга. Мне уже стало понятно, что я так ничего интересного о своем деле не услышу и зря мучаюсь на тряском полу пролетки. Однако, подать признаки жизни я так и не успел. Пролетка куда-то повернула, потом остановилась. Мои жандармы замолчали на полуслове.

— Кажись, приехали, — сказал товарищу Кривов. — Сам пойдешь полковнику докладать, мое дело сторона.

— Сволочь ты все-таки, Кривов, — обиженно прокомментировал Иванов. — Нет в тебе никакого товарищества.

Пока они разговаривали, пролетка вновь тронулась с места, немного проехала и окончательно остановилась. Дверь открыли снаружи, и чей-то новый голос приказал:

— Давай, выводи!

«Мои» жандармы откликнулись не сразу, потом Иванов все-таки собрался с духом, высунулся наружу и доложил:

— Господин унтер-офицер, студентик, кажись того, немного сомлел.

— Что значит сомлел? Помер, что ли?

— Да кто его знает, может, он хворый или с перепою, только как свалился, так и лежит.

— Ну, смотрите у меня, если это ваша работа, на себя пеняйте! — сердито закричал невидимый унтер. — Давайте его сюда.

Иванов тяжело вздохнул и собрался спрыгнуть на землю. Это был мой шанс, и я его не упустил. Причем, делать ничего особенного не пришлось, я только незаметно придержал его ногу. Жандарм был уже в поступательном движении вперед, и никакая святая сила и ковкость не смогли бы ему помочь благополучно достигнуть земли. Теперь, когда он неожиданно полетел вниз головой, все для него зависело только от двух факторов, земного притяжения и удачи.

Не помню, как называется закон физики, измеряющий силу удара о землю тела большой массы при значительном ускорении, впрочем, в ту секунду это было и неважно. Судя по одновременно раздавшимся воплям разных людей, сила это превзошла самые оптимистичные прогнозы.

— Ты что, мать твою! — надрывался унтер-офицер. — Ты что это делаешь!

Иванов по какой-то причине ему не ответил, тогда унтер закричал уже кому-то в сторону:

— Эй, помогите, не видите, он же убился.

Переступив через меня, наружу выбрался второй жандарм. Он более удачно соскочил наземь и включился в общий ор вокруг поверженного Иванова. К счастью, никто ничего не заметил, в противном случае не уверен, что для меня такая шутка кончилась бы благополучно. Пока же обо мне просто забыли. Я принял более комфортную позу и, наконец, смог чихнуть.

— Подымай его, придерживай, — командовал унтер-офицер, — да не ногами, балда, вперед головой.

Голоса начали удаляться, и я рискнул выглянуть из пролетки наружу. Судя по всему, мы находились во внутреннем дворе какого-то каземата. Прямо перед дверью пролетки была массивная железная дверь. Она была распахнута настежь, и в нее несколько человек в жандармской форме вносили массивное тело моего недавнего обидчика. У меня появилась мысль выскочить наружу и, пока никого нет поблизости, попытаться сбежать, но я вспомнил, что во время первой остановки скрипели какие-то ворота и остался на месте. Тем более, что после выволочки, которую мне устроили жандармы, я пребывал не в самой лучшей спортивной форме.

Минут через пять вся исчезнувшая за железными дверями компания вернулась обратно. Верховодил рядовыми жандармами тот же унтер-офицер, чей голос я уже слышал. Только теперь я смог его рассмотреть. У него оказались роскошные нафабренные усы. Жандармы подошли к пролетке, и унтер заглянул внутрь. Я по-прежнему лежал скорчившись с закрытыми глазами.

— Вытащите его, — приказал он, — только осторожнее, может, он еще жив.

Меня кто-то взял за плечи и подтащил к дверце. Потом подняли на руки и куда-то понесли. Я, как и прежде, никак не реагировал на окружающее. Двое жандармов держали меня за руки, третий нес ноги.

— Куда его, господин унтер-офицер? — спросил новый голос. — В лазарет?

— Несите в двадцать пятую камеру, там у нас сейчас свободно.

— Кажись, и вправду живой, — сказал тот же голос. — Покойники, они всегда тяжелее. Кривов, это вы его так отделали?

— Никто его не отделывал, сам упал.

— Ага, сам, и заодно морду разбил и в грязи вывалялся. Не любите вы с Ивановым студентов!

— Молчал бы ты лучше, Сивков, — недовольно оборвал разговорчивого жандарма Кривов, — сам ты их, видно, очень любишь. Мне все одно, что студент, что какой другой. Главное, чтобы не бунтовал.

— А этот из каких, из революционных?

— Я почем знаю, нам сказали привезти, мы и привезли. А остальное — мое дело сторона.

Так, переговариваясь, меня несли по каким-то коридорам, поднялись по лестнице и внесли в вонючее помещение.

— Клади осторожней, — распорядился словоохотливый Сивков, и меня положили на узкую железную койку.

— Унтер-то куда ушел, за доктором?

— Наверное, будут проверять, отчего студент помер.

— Мое дело сторона, — угрюмо ответил Кривов, явно боявшийся предстоящей экспертизы. — Пошли, что ли, отсюда, от греха подальше.

Как уходят жандармы, я не слышал, но, как только хлопнула металлическая дверь и лязгнул замок, тотчас сел на постели. Двадцать пятая камера была невелика, всего на две койки. Разглядывать интерьер мне было некогда, первым делом я отцепил от запястья бандитский стилет и заметался по камеры в поисках укромного места, куда его можно спрятать. Увы, в таком тесном помещении место для тайника найти было просто невозможно. Я выбрал самый дурацкий, но психологически неотразимый способ спрятать нож — открыто положил его на полку с жестяной посудой и прикрыл его какой-то тряпицей. Подумал и на всякий случай решил спрятать свой фальшивый паспорт и часть бывших со мной денег,

В камере у дверей стояла параша, деревянная бадья с ручками по бокам. Она была пустой и даже чистой. Я перевернул её вверх дном. Между клепками и днищем, как у любой бочки, был зазор, туда я и пришпилил английской булавкой паспорт с вложенными в него купюрами.

Кажется, мне начало немного везти. Главное, и самое удачное, было то, что меня не обыскали на входе. Теперь я вполне мог отказаться и от фальшивого паспорта, и от стилета. Врач, за которым отправился унтер, пока не показывался, и я вновь прилег на тюремную койку.

— Живой он, — закричали возле моей камеры в коридоре, — глаза открыл!

Я посмотрел на дверь и вспомнил о тюремном волчке. В нем виднелся чей-то голубой глаз.

— Ишь, ты, смотри, зырит! — продолжил делиться с кем-то своими ценными наблюдением бдительный надзиратель.

Дверь в камеру открылась, и вошли унтер-офицер и человек в штатском. Я испуганно посмотрел на них и спросил:

— Где я?

Штатский, не отвечая, подошел и взял меня за запястье. У него были выпуклые глаза сильно пьющего человека с красными прожилками.

— Что случилось, что вы делаете? — спросил я его, кося под наивного обывателя.

Врач сделал вид, что меня не услышал. Отпустил мою руку и направился к выходу из камеры.

— Пульс нормальный, наверное, был обморок, — сказал он унтер-офицеру. — Мне здесь делать нечего.

При том жалком зрелище, которое я являл, это было смелое утверждение.

— Вы врач? — окликнул я его.

— Врач, ну и что? — вопросом на вопрос ответил он, не останавливаясь.

— Погодите, мне нужна медицинская помощь, меня избили!

Доктор моих слов опять не услышал, молча вышел. Я остался с унтер-офицером, в дверях маячил охранник в обычной солдатской форме, вероятно надзиратель.