Сердце океана - Нора Робертс

Довольно! Если продолжать в том же духе, этот самонадеянный тип превратит ее в беспричинно улыбающуюся идиотку.

Дарси сосредоточилась на здании театра. В проемах тускло-серых блочных стен уже угадывались будущие окна и двери. Стены будут облицованы камнем, а время, дожди и ветры постараются, чтобы невозможно было различить, что тут новое, а что выдержало испытание временем.

Традиции и перемены, Галлахеры и Маги. Ну, может, парень и обладает даром предвидения, однако пока еще рано демонстрировать ему, насколько решительно она намеревается соединить одно с другим и одних с другими.

Дарси прошла чуть дальше, шагнула в один из проемов. И внутри кипела работа. Фундамент, который заливали в день ее возвращения из Парижа, был закрыт дощатым настилом. Тут и там торчали трубы, и провода, и неотесанные бревна. И, казалось, даже воздух дрожал и разрывался от дикого грохота, лязга и визга электроинструментов.

Тревор и один из рабочих, присев на корточки, разглядывали торчащую из стены трубу. Оба были присыпаны тонкой серой пылью. При виде Тревора, запыленного, опоясанного инструментами, у Дарси восхищенно заблестели глаза, и она поняла, что список ее проблем далек от завершения.

Оставалось восхищаться и ждать благоприятного момента. Наконец Тревор распрямился, что-то ответил рабочему и обернулся. И увидел ее.

Выражение его глаз изменилось. Идеальное мгновение узнавания и влечения, v вспыхнувшего так ярко, что Дарси не удивилась бы, если бы огненный шар приземлился у ее ног и прожег дырищу в досках. В восхищении она шагнула к Тревору, улыбнулась, протянула ему кружку.

— Хотела до работы взглянуть, что тут у вас происходит. И подумала, что кофе согреет тебя.

Забавно. Похоже, ей удалось не столько удивить его, сколько возбудить подозрения.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста. Наверное, я здесь всем мешаю. — Но она прошлась вдоль стен. — Интересно, как быстро все меняется.

— Команда хорошая. — С первым же глотком Тревор понял, что Дарси сама заварила кофе. Напиток получился вкусным и крепким, но явно не хватало божественной искры Шона. Его подозрения усилились. Интересно, что Дарси задумала?

— Когда ты будешь не так занят, может, покажешь мне, как все здесь будет?

— Хоть сейчас.

— Правда? Это было бы чудесно.

— Вот там будет переход. — Тревор указал на заднюю стену паба, сейчас зажатую между новыми стенами. — Мы не спешим прорубать стену. Как видишь, уровни разные. Наклонный переход даст нам больше высоты без подъема линии крыши. И он будет расширяться.

— Как раскрытый веер. Я помню.

— Верно. Плавно раскрывающееся перед зрителями пространство.

— А зачем эти трубы?

— Туалеты по обе стороны от вестибюля. Бренна считает, что «мужской» и «женский» надо написать по-гэльски, как и в пабе. Двери из темного дерева. — Тревор прищурился. Даже сейчас вместо грубых блоков, и досок, и торчащих труб он отчетливо представлял свой театр. — А под стариной самая современная начинка. Полы деревянные, темные, как в пабе. Интерьер светлый, приглушенный, ничего яркого, вызывающего. Конечно, что-то для отдыха в вестибюле поставим, но небольшое, уютное. Скамьи, я думаю. И картины на стенах, но немного и все кельтские.

Тревор оглянулся на Дарси, увидел, что она в недоумении смотрит на него, и удивленно выгнул брови.

— Что?

— Я думала, ты захочешь что-то современное, изысканное.

— Правда?

Дарси хотела согласиться, но замотала головой.

— Нет, нет. Я поняла. Не здесь. Не для этого театра. Здесь ты хочешь duachais.

— Ладно, если я этого хочу, пожалуйста, объясни мне, что это значит?

— Это по-гэльски… — Дарси взмахнула рукой, пытаясь найти правильный перевод. — Традиции. Нет, не совсем так. Это связь с самим местом, его историей, фольклором. Ну, в общем, с его сутью.

— Повтори-ка.

— Duachais.

— Да, вот оно. То, что нужно.

— Ты совершенно прав, и я очень этому рада.

— И удивлена.

— Немного. А ведь не должна бы удивляться. — Принимая и одобряя его представление о будущем театре, она почему-то разволновалась. — А что будет здесь?

— Ах да, двери. Две двери в переходе. — Тревор рассеянно взял ее за руку, и почему-то ни один из них этого не заметил. Заметили окружающие. — Зал на двести сорок зрителей. Маленький, уютный. Три сектора, два прохода. И главное — сцена. Я вижу тебя на ней.

Дарси молча смотрела на пустое пространство перед собой.

— Боишься? — через пару секунд спросил Тревор.

— Я всю свою жизнь играю так или иначе. Нет, я не сцены боюсь, если ты об этом. Наверное, я должна почувствовать, что ты ждешь от своего театра, и не подкачать. Ты гордишься тем, что делал, что делаешь. Я хочу того же.

А ведь не поэтому она пришла сюда. Она хотела удивить Тревора, пофлиртовать с ним, заставить его думать о ней весь день. Хотеть ее весь день.

— Тревор, мне нравится твой театр, и я с радостью буду петь в нем с братьями, как мы обсуждали. Что касается остального… — Дарси повела плечами, забрала у Тревора пустую кружку. — Тебе придется меня убедить. Сегодня в пабе намечается вечеринка. — Уж она об этом позаботится. — Поужинай у нас. Послушай, посмотри. А после можешь подняться ко мне. Теперь моя очередь угостить тебя вином.

Не дожидаясь ответа, Дарси запустила свободную руку в его шевелюру, подняла голову, едва коснувшись губами его губ и обещая взглядом большее, если он захочет, и не спеша удалилась.

Когда она распахнула дверь кухни, ее окутал аромат свежей выпечки. Яблоки, корица, коричневый сахар. Наверное, Шон объявился, как только она вышла на площадку, и с тех пор не покладал рук. В кастрюле на плите что-то булькало, а братец ловко строгал на толстой доске овощи для своего варева.

Шон мельком взглянул на сестру.

— Блюда дня яблочный пирог и мексиканское чили. И жареная свежая камбала.

Вопреки его ожиданиям Дарси не поспешила в зал, а прошлась к холодильнику, достала бутылку и, отпивая маленькими глотками имбирную газировку, уставилась на брата.

— Что ты думаешь о моем голосе? — спросила она, прекрасно зная, что Шон ответит честно и что его мнению можно доверять.

— Хотелось бы пореже его слышать.

— Я говорю о певческом голосе, дубина.

— Ну, насколько я знаю, он пока еще не растрескал ни одного стакана.

Дарси захотелось стукнуть брата бутылкой по голове, но она еще не все прояснила.

— Я задаю тебе серьезный вопрос, и ты мог бы оказать мне любезность и ответить серьезно.

Шон не услышал в ее тоне ни злости, ни раздражения, а потому опустил нож и повернулся к ней. К ее задиристости он привык, но сейчас в ее глазах светилась несвойственная ей тревога.