Клеопатра - Карин Эссекс

— Когда он понял, что мы с Архелаем не имеем доступа к такого рода состоянию и он не может постоянно сосать из нас кровь, подобно пиявке, то наша с ним дружба, если ее можно так назвать, резко оборвалась. Затем он прекратил мои переговоры с римским Сенатом, ложно обвинив меня в том, что я якобы сговариваюсь с пиратами Средиземного моря, дабы сформировать флот и напасть на Рим… Прекрасная история, — кивнула она Габинию. — Поздравляю, у тебя богатое воображение.

Вновь повернувшись к отцу, Береника продолжила речь. Голос ее теперь был холоден и полон уверенности, как будто она была не обвиняемой в суде, а обвинителем, чье дело не может оказаться проигранным.

— Заверяю тебя, отец: если бы у меня был доступ ко всей нашей казне, мы бы с тобой ныне поменялись местами. Но вышло так, что у тебя оказались деньги. Или, вернее сказать, у тебя нашлись ростовщики. — Береника презрительно улыбнулась Рабирию, который избегал ее взгляда, возведя выкаченные глаза к потолку. — Именно поэтому Габиний проигнорировал сенатский указ о передаче полномочий Лентулу. Он выступил на запад через пустыню и предпринял этот поход только потому, что ты согласился добыть десять тысяч талантов.

— Это оскорбление! Заткните эту девку! — взревел Габиний, вскакивая с места. Слова вылетали из его рта вместе с брызгами слюны. — Вероломная сука думает, будто может спастись, обвинив меня! Повелитель, давай покинем это помещение. Не следует подвергаться насмешкам со стороны предательницы.

— Кровь моего супруга на твоих руках, римлянин! — выкрикнула в ответ Береника. — Пусть боги сделают так, чтобы тебя постигла столь же несчастливая судьба!

Никто из власть имущих не вмешался, чтобы прекратить эту перепалку. Клеопатра видела, что судья просто наслаждается бранью, его улыбка сияла, словно изогнутое лезвие ножа.

— Довольно, — произнес наконец царь. Он встал, глядя на Беренику и обвиняюще указывая на нее перстом. — Сама душа твоя запятнана кровью твоего супруга. Его кровью и кровью многих других. В твоей душе никогда не было места верности. Ты говорила, будто предана своей мачехе, утверждала, будто любила ее всю жизнь, но, когда эта женщина стала тебе неугодна, ты покончила с ней. Я никогда не прощу Теа и никогда не прощу тебя. Я не могу слушать тебя, дочь. Ты произносишь речи, полные вражды.

— Как будто ты, отец, можешь отличить друга от врага, — тихо произнесла Береника. Она посмотрела на Клеопатру убийственно холодным взором. — Гляди же, сестра, вот предзнаменование твоей судьбы. Ты всегда была честолюбивым ребенком. Я согрела для тебя скамью приговоренных.

Клеопатра ничего не ответила, лишь отвела глаза.

— Не слушай ее, — прошептал Архимед. — Никто из обреченных не желает страдать в одиночестве.

— Готовы ли мы вынести приговор? — спросил царь.

Береника вскинула голову и принялась хихикать, словно старая карга. Ее хриплый смех рассыпался по мраморному полу и эхом раскатывался по комнате. Клеопатра прижала к ушам ладони, чтобы не слышать этого нечестивого хихиканья, но полностью заглушить зловещий хохот не смогла. Она прижалась к плечу Архимеда, и он крепко обнял ее.

— Суд счел Беренику Четвертую виновной в убийстве Клеопатры Шестой Трифены, философа Деметрия и первого советника Мелеагра. Суд счел Беренику Четвертую виновной в незаконном захвате трона. Посему суд считает обвиняемую виновной в трех убийствах и государственной измене, и каждое из этих преступлений карается смертной казнью.

На протяжении всего оглашения приговора Береника продолжала смеяться. Когда судья умолк, она вытерла слезы с глаз и уставилась на отца с триумфальным выражением на лице. «Отвага это или безумие? — пыталась понять Клеопатра. — Кто из людей может торжествовать, будучи приговоренным к смерти за свои преступления?»

— Желает ли царевна воспользоваться правом на последнее слово? — спросил царский судья.

Клеопатра гадала, может ли отец помиловать сестру — не простить ее преступления, а лишь заменить казнь на изгнание. Береника была законной дочерью своего отца, первым ребенком царя и его возлюбленной покойной Трифены. Если бы Трифена осталась жива, ничего этого не случилось бы. Трифена, нежная, словно ягненок, интересовалась только музыкой и размышлениями. Как она могла произвести на свет Теа, по чьей вине начались эти несчастья? Теа заразила Беренику, думала Клеопатра, посеяла свои грязные честолюбивые помыслы в восприимчивой детской душе младшей сестры. Быть может, ей, Клеопатре, следует испытывать признательность к Беренике. Потому что если бы она, Клеопатра, была перворожденной, Теа обратила бы свои ядовитые поползновения на нее, и сейчас она, Клеопатра, находилась бы на том страшном помосте вместо Береники. Никогда прежде Клеопатра не думала об этом и сейчас пыталась понять, могло ли это оказаться правдой. Быть может, боги так же добры к Клеопатре, как всегда были добры к Авлету — если верить его собственным утверждениям. Подумав о матери, Клеопатра уверилась, что царь тоже вспомнил нежную душу и прекрасное лицо своей давно умершей первой жены и что это заставит его смягчить жестокий приговор.

Авлет сделал долгий хриплый вдох и вытолкнул воздух сквозь сомкнутые губы.

— Я устал от скитаний за пределами своей страны, — промолвил он. А потом обратился к Беренике, не сводившей с него дерзкого взгляда: — Утром я увижу твою смерть.

Царь встал, расправил складки просторного белого одеяния, окутывавшего его подобно облаку, и выплыл из зала.

Не желая оставаться в этой комнате вместе с приговоренной ни мигом дольше, Клеопатра схватила Архимеда за руку и побежала следом за отцом, который ждал ее за дверью. Она не оглянулась на Беренику. Клеопатра не знала, увидит ли снова сестру живой, но не желала встретить ее безумный взгляд, в котором читалось: «Теперь ты, Клеопатра, — любимое дитя царя, но ты можешь тоже попасть в опалу!»

— Отец, ты веришь тому, что Береника сказала о Габинии? — спросила она, вглядываясь в лицо царя и ища на этом лице сожаление о том, что ему пришлось обречь на смерть собственную плоть и кровь. Но ничего, кроме усталости, она не увидела. Мешки под глазами царя нависали над скулами, уголки рта опустились вниз. — Ты думаешь, Габиний все это время был ее союзником?

— Вполне возможно, дитя мое. Кого из римлян, которых мы видели, можно назвать верным и честным человеком? Как бы то ни было, это почти не имеет значения, — отозвался царь. — Завтра мы оставим прошлое позади, и это будет к лучшему.

Беренику казнили у них на глазах. Клеопатра была потрясена, узнав, что ей придется стать свидетельницей смерти сестры. Она думала, что Авлет избавит своих детей от ужасного зрелища, но царь сообщил эту новость с таким каменным, неподвижным лицом, что Клеопатра поняла: спорить бесполезно. Она никогда не видела, как казнят человека, тем более ее кровную сестру. В тот вечер она слышала, как Авлет перебирает традиционные греческие способы предания смерти: настой цикуты, сбрасывание преступника с обрыва или в яму, даже забивание палками насмерть, что было обычной расправой над рабами. После долгих размышлений он решил, что первый способ чересчур милосерден, второй не подходит для дочери царской фамилии, а третий заставит людей считать его излишне жестоким. В конце концов Авлет решил обойтись с приговоренной по возможности честно. Так что на следующее утро, когда солнце озарило судебную палату, оставшиеся дети — Клеопатра, Арсиноя и два мальчика, пяти и трех лет, — должны были стоять в залитом розоватым рассветным сиянием внутреннем дворике и ждать, когда меч палача обезглавит их старшую сестру.

— Это урок, — сказал Авлет всем, включая Клеопатру, которой не позволили сесть вместе с родичами. Вместо того чтобы найти убежище в сильных руках Архимеда, ей пришлось стоять рядом с Хармионой. — Урок и предупреждение.

Береника не потеряла дерзости до самого конца. Ее нежная кожа розовела в утреннем свете. Обреченная царевна не сводила глаз с отца, словно ожидая вкусного завтрака или быстрого пони в подарок, а не удара клинка по стройной шее. В длинных черных одеждах она представлялась Клеопатре богиней луны; казалось, она могла взлететь с помоста и направить свою белую колесницу в небеса, скрываясь от солнечного света под холодным покровом тьмы.

Когда палач вскинул свое отточенное, сверкающее орудие смерти, Клеопатра напрягла все мышцы, чтобы не упасть в обморок от того, что ей предстояло узреть. Она считала, что обязана видеть все от начала до конца, каждую ужасающую подробность. И пережить это, не позволив леденящему отвращению коснуться своей души. Клеопатра вновь и вновь твердила себе, что она никогда не была привязана к Беренике — в детстве презирала ее за то, что та водилась с Теа, а потом ненавидела за то, что она предала Авлета. Что Береника заслуживает такой страшной смерти, что царь обязан быть жесток, он должен ясно донести до всех своих врагов послание, должен нанести решительный удар, иначе его ждет новый мятеж. Она даже сказала себе, что отец казнит Беренику ради ее, Клеопатры, безопасности, чтобы Береника не смогла причинить ей вред в будущем. И созерцание казни сестры было, строго говоря, ее, Клеопатры, долгом. Поэтому она вынесет все, не вздрогнув; она присутствует на осуществлении государственного правосудия.