Закат на Босфоре - Наталья Александрова

– Очень логично, – сказал Горецкий. – Разумеется, если допустить, что в этой истории нет вымысла. Вы поймите меня правильно, – заторопился он, заметив, что Лидия Антоновна нахмурилась, – я верю, что вы рассказываете то, что слышали сами, ничего не прибавляя, но вот та женщина… возможно, она…

– Она была испугана, это верно. Но не производила впечатления истерички. Она сказала, что ей случайно удалось отвлечь своего охранника и выйти из комнаты. Но убежать ей все равно не удастся, потому что утром эти люди ее найдут и обязательно убьют, они просто не могут себе позволить оставить в живых такого опасного свидетеля. Она заклинала меня рассказать об этом кому-то, облеченному властью. Она сказала, что не надеется на спасение и заслуживает смерти, потому что сама помогла убийцам. Но ей хочется, чтобы справедливость восторжествовала. На рассвете она собралась выйти из гостиницы через окно. Она не хотела оставаться, чтобы не подводить меня. «Скажите, что этот человек – левша, а Серж был тяжело ранен в руку, она у него почти не двигалась», – на прощанье говорила она, уже вылезая из окна. И больше я ее не видела.

– Что же было дальше? – нарушил Аркадий Петрович затянувшееся молчание.

– Утром нас разбудил коридорный криками, что пароход «Илья Муромец» уже у причала и скоро начнется посадка. Все заспешили со сборами. Я заглянула в соседний номер, там никого не было. По всей комнате валялись разбросанные вещи. Ясно одно: если бы постояльцы в спешке собирались на пароход, они все же не бросили бы вещи. За ночлег хозяину никто не заплатил – не до того было. Кстати, он сам бежал с нами, такой неприятный был старик…

– Его тоже убили, – напомнил Горецкий.

– Да? Я не знала… – Лидия Антоновна опустила голову. – В общем, когда я окончательно уверилась, что в соседнем номере что-то произошло, я буквально поймала за рукав одного офицера, который тоже ночевал в гостинице.

– Ротмистра Хренова? – догадался Горецкий.

– Ну да. Я рассказала ему обо всем и попросила совета. Не могу сказать, – вздохнула Лидия Антоновна, – что услышала от него в ответ что-то обнадеживающее. Да я и сама понимала, что вряд ли могу что-то сделать – все спасались.

– Так-так, – пробормотал Аркадий Петрович, – значит, Хренов встретил этого человека в приемной генерала Врангеля. А когда тот назвал себя, Хренов вдруг вспомнил то, что рассказывали ему вы. И решился, надо полагать, на шантаж. За что и поплатился. Очевидно, у него все же хватило ума не упоминать вашу фамилию. В противном случае убийств было бы всего два – Хренова и ваше…

Аркадий Петрович взглянул на сидящую напротив женщину и опомнился:

– Прошу извинить.

– Значит, Ираида Петровна говорила правду? Действительно тот человек под видом мужа убитой сестры хотел втереться в доверие к генералу Кутепову?

– Естественно. Но доказать, что он – убийца, будет трудно.

В это время в прихожей раздался грохот, хлопнула дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся Саенко.

– Ваше сковородне, господин полковник! – выпалил он. – С Борисом Андреичем беда!

– Что, он слишком скверно играл на рояле и за это его побила возмущенная публика? – прищурился Горецкий.

Саенко глубоко вздохнул, намереваясь начать подробный рассказ, но вместо этого вдруг махнул рукой и выпалил традиционное:

– Ох и подлый же народ турки!

Услышав шаги у себя за спиной, Борис внутренне собрался. На экране в это время разворачивалась бурная сцена с заламыванием рук и отчаянными жестами, но Ордынцев, чтобы не заглушать шаги, заиграл тихую «Утреннюю молитву» Чайковского.

Скосив глаза, он разглядел приближающуюся к нему из темноты зала гибкую, хищно согнувшуюся фигуру. Продолжая играть нехитрую мелодию левой рукой, правой Борис потянулся к револьверу.

Однако достать оружие он не успел: гибкая фигура метнулась к нему, и раздался звук резкого удара и скрежет металла по металлу. Соскользнувшее лезвие стилета порезало ухо, но Борис, не обращая внимания на боль, отклонился, перехватил в воздухе левую руку нападающего и приемом французской борьбы бросил его на пол.

Сам он прыгнул сверху на поверженного противника, чтобы не дать ему подняться, но тот откатился в сторону и хотел нырнуть под сиденья зрителей, как вдруг из темноты вынырнул Саенко и каким-то тяжелым темным предметом огрел злодея по голове.

В зале раздались раздраженные выкрики и свист зрителей, недовольных тем, что замолчало привычное фортепьяно тапера. Борис громко произнес по-французски извинения, вряд ли понятые турецкой публикой. Саенко, сидя верхом на безжизненном злодее, аккуратно связывал ему руки, как связывал он багаж Аркадия Петровича или Бориса при частых переездах.

Борис нагнулся к ординарцу и спросил:

– Ты же вроде с Аркадием Петровичем ушел? Как же ты здесь-то оказался?

– Да решил приглядеть за вами. Мало ли что, думаю…

– Молодец ты, брат. Вовремя подоспел. Без тебя бы мне не справиться, убежал бы, мерзавец, – вон он какой жилистый…

– Да, соответствующий господин, – согласился Саенко, внимательно оглядывая узлы. – Но теперь не убегет.

– А ты его… не того? Не насмерть?

– Да нет, сейчас очухается. Мужчина крепкий.

– А чем ты его приложил-то?

– Да там, при входе… вазочка такая стояла.

Борис окинул взглядом рассыпанные по полу осколки и подумал, что ваза была немалых размеров, чуть не в человеческий рост.

Связанный человек зашевелился и открыл глаза. Увидев Бориса, он удивленно на него уставился.

– Я так понимаю, – сказал Борис весьма вежливо, – вы знакомый Лидии Антоновны. У вас к ней было дело? Так она сегодня занята, я за нее.

В зале наконец загорелся свет. По проходу между рядами бежали, тяжело пыхтя, двое толстых турецких полицейских, вызванных перепуганным билетером.

Увидев лежащего на полу связанного человека и склонившегося над ним Бориса, полицейские выпучили глаза и злобно затараторили по-турецки. Ордынцев огляделся. Саенко и след простыл. Когда он успел исчезнуть, осталось загадкой. Борис попытался объясниться с полицейскими по-французски, но они не понимали ни слова, сыпали турецкими фразами, и один из них уже начал решительно надевать на ненормального иностранца наручники.

В это мгновение Борис вспомнил спасительные слова. Он громко и с достоинством сказал полицейским:

– Джафар Карманли!

На полицейских это подействовало волшебным образом. Они еще больше выпучили глаза, однако наручники надевать не стали, подняли связанного злодея с пола и повели обоих к выходу. С Борисом обращались с вежливой осторожностью, хотя на всякий случай крепко держали за локоть. По дороге они переговаривались между собой, периодически повторяя магическое имя «Джафар Карманли». Произносили они его с испуганным уважением.

– Итак, вы утверждаете, – негромким скрипучим голосом проговорил Джафар Карманли, в упор глядя на Бориса Ордынцева, – что этот господин покушался убить вас?

– Да, совершенно верно. Он подкрался ко мне сзади, когда я играл на фортепьяно…

– Вы работаете тапером в синематографе «Лидо»? – прервал его турок быстрым вопросом и сделал знак стенографисту.

– Нет, я не работаю тапером, – устало ответил Ордынцев, – я заменил женщину, которая работает там тапером, потому что она понадобилась для снятия допроса моему шефу…

– Ваш шеф – сотрудник турецкой полиции? – с саркастической усмешкой спросил Джафар-эфенди.

– Нет, он не сотрудник полиции, – уныло парировал Борис, – он…

– Этот господин напал на меня, когда я собирался занять свое место в первом ряду, – обиженным голосом проговорил смуглый жилистый господин с левой рукой на перевязи, – он ударил меня по голове каким-то тяжелым предметом, от этого я потерял сознание и больше ничего не помню…

– По голове его ударил не я, а Саен-ко, – вставил Борис.

– Саенко? – язвительно уточнил Джафар и сделал знак стенографисту, чтобы тот отразил новую фамилию в своих записках. – И куда же делся этот таинственный господин Саенко?

– Не знаю, – пожал плечами Борис, – он помог мне связать этого убийцу, а потом, когда появились ваши полицейские, куда-то исчез.

– Так. – Джафар Карманли наклонил голову, и тусклый свет лампы отразился в его голом желтом черепе. – Значит, этот таинственный господин куда-то исчез…

– Что вы слушаете этого молокососа! – взорвался смуглый господин. – Я – уважаемый человек, боевой офицер, пострадавший в боях за свое отечество, – он бросил взгляд на левую руку, безвольно висящую на черной шелковой перевязи, – и не потерплю возводимых на меня грубых обвинений! Мой родственник, который…

– И ранение у него фальшивое! – прервал его Борис нервным возгласом. – Я прекрасно помню, что там, в синематографе, он ударил меня в шею стилетом, держа его в левой руке!

– Стилетом? В шею? – насмешливо переспросил Джафар. – Должен сказать, что вы прекрасно выглядите для человека, которому нанесли удар стилетом в шею!