Дом Анны - Борис Валерьевич Башутин

Появляется Мария.

Макарий: – Проводи ребят для отдыха…Илларион, а ты задержись ненадолго.

Мария уводит Исайю и инока Марка.

Макарий: – Отче, иеродиакон Исайя как к вам попал?

Илларион: – Он, батюшка, из Харькова. С образованием. Из иудеев. Обрезанный иудей. Рос в еврейской вере. Как к нам попал – не знаю даже. Просто перевели из другого монастыря. Из Одессы. Такое искушение с ним паломничать…

Макарий: – Он ведь, маг, батюшка…

Илларион: – Так ведь…Да. Магией занимался. До монашества. И сейчас мы замечаем что-то странное. Хотя он говорит, что все по молитве у него. Но…Вот жил он с отцом Каллиником. Вместе в келье. Да вот жил недолго. Неделю прожили. Каллиник преставился. Царство ему Небесное.

Макарий: – Так ему почти 80 было…Он еще на старом Валааме в монашество постригался.

Илларион: – Так-то оно так…Да ведь внезапно как-то. Вечером в субботу занемог, а к утру – все.

Макарий: – Господь сам знает, когда кому помирать. Я вот уже третий гроб себе делаю. Матушек-старушек уже двоих похоронил. А гроб только у меня есть, вот и приходится отдавать….А Исайя – человек опасный. Ты, батюшка, будь с ним краток, да молитовки читай все время.

Илларион: – Да я и так читаю.

Макарий: – Тебе уже 50?

Илларион: – Нет, батюшка, 48.

Макарий: – А Исайя этот молод ведь?

Илларион: – Второй год в монашестве, и тридцати нет.

Макарий: – А вы после в Саров поедете?

Илларион: – Да, завтра, после обеда. А потом в Санаксар.

Макарий: – Я вам записочки дам. Помолитесь.

Илларион: – Спаси, Господи. Помолимся.

Монахи садятся на большое бревно. Гладкое, сосновое. Мимо Максим и еще один послушник несут мимо очень тяжелую старинную дверь.

Максим: – Батюшка, куда ее?

Макарий: – Несите на чердак…

Максим: – На чердак? Так вы же нам сказали в сарай? Мы уже две двери туда отнесли…

Макарий: – Нет, нет. Я такого сказать не мог. Все назад. На чердак бани. Зачем вы их оттуда вытащили? Они там уже давно лежат. Их ведь никуда не поставить. Больно большие да тяжелые. Несите на чердак.

Послушники переглянулись изумленно, но молча, сгибаясь от тяжести, несут дверь назад.

Макарий: – Исайю вам прислали не простые люди. Сверху.

(указал пальцем вверх). И посоветовать не знаю, что. Господь говорит – молитесь, чтобы он от вас уехал. Может рукоположить его, и пойдет он карьеру делать и уедет от вас.

Илларион: – Нам уже говорили, что пора ему иеромонахом стать.

Макарий: – Господь помилует. Уедет он. Времена они всегда одинаково трудные. Это только в миру думают, что бывает лучше или хуже. Самуил тоже не простой.

Илларион: – Ясно. Не из евреев ли он?

Макарий: – Нет ни эллина, ни иудея. Не знаю.

Илларион: – Мне одна матушка говорила, что читал он им лекции по Ветхому завету в Москве, очень хорошо читал…Но заметила она в нем какую-то странную ненависть, которую и скрыть не мог. К женщинам…Прямо фобия какая-то. Раздражение постоянное. И лучше было молчать. Не спрашивать ничего. Иначе унизит при всех, прямо на курсах богословских. И на людей как-то свысока смотрит, что ли…

Макарий вздыхает: – Кто чему служит, тот этому и раб…На устах слово Божие, а в сердце – совсем другое.

Илларион: – Батюшка, а вот отец Василий…Вы же знали, что умрет он.

Макарий: – И он знал. Если на Пасху мученически умирают монахи-праведники – Господь стало быть призрел. Он с Господом. Возлюбил он Господа, а Господь его. Это НАС грехи не пускают…

Илларион: – А кто сейчас в Оптине? Есть ли старцы?

Макарий: – Дух святых отцов, мощи святых отцов. Есть отец Илий. Он с Афона, старец. Но не нашего духа. Он молчал, когда меня гнали. Есть отец Варфоломей, хороший, молодой батюшка. Приходил, извинялся. Я его не сужу. Место святое. Хотят служить тут, рядом со святыми отцами. Господь простит. У него милости бесконечность…Пойдем, отдохнем.

Место, где сидят монахи затемняется.

На заднем плане матушка Мария провожает отца Исайю в его комнату.

Кроме кровати и икон ничего там нет.

Мария: – Вот ваша кроватка.

Исайя: – Спаси Вас Господь (странно улыбается). Гладит матушку по голове.

Мария опешила. Смотрит удивленно: – Вечером придете со службы, если есть хотите, то найдете меня, я вас накормлю, а если нет – сразу сюда ступайте. Завтра утром батюшка будет служить литургию с Вами. Вы подготовьтесь. Батюшка так приказал.

Отец Исайя кивает. Мария выходит из комнаты, на лице – страдание, у нее внезапно начинаются головные боли, она хватается за голову, крестится и исчезает в глубине сцены.

Мужской монастырь. Спустя 10 лет.

Монастырский двор.

К отцу Ферапонту приезжал давний друг.

Разговаривают на улице.

Михаил: – Что ж, отче. Вот и кончается моя поездка. Скоро поеду. Повидались наконец-то. Жаль недолго. Ты уж не обижайся.

Ферапонт: – Какая обида…Что ты.

Михаил: – Забыл о главном, отче. О твоей повести. Наконец-то прочел.

Ферапонт: – Не понравилась?

Михаил: – Не знаю, как и сказать, тебе…

Ферапонт: – Говори, как есть (улыбается). Я ведь специально тебе прислал ее, чтобы ты свой вердикт озвучил.

Михаил: – Понимаешь, все неплохо, конечно. Оригинально. И даже по форме необычно…Но я бы не хотел быть соавтором. И мои рассказы не хотел бы, чтобы там звучали.

Ферапонт: – Нет никаких проблем. Это же черновая вещь. Я просто хотел объединить два разных духовных опыта воедино. Так сказать, чтобы была некая синергия. Твой и мой. Не ради плагиата. Но если не хочется, пусть будет по-твоему. Я надеялся, что ты найдешь время на переработку. Чтобы это была вещь, написанная в соавторстве.

Михаил: – Соавторство предполагает возможность близкого общения. Чтобы можно было обсудить, подкорректировать что-то непосредственно. Ты мог бы взять идеи. Хотя бы идеи…

Ферапонт: – Да я понял тебя. Удалю всё. Переделаю. У меня и свои идеи есть. Да…К тому же есть примеры соавторства и на расстоянии. Видимо, мыслим мы по-разному, Миша. Поэтому, не важно: близко мы или далеко.

Михаил: – Мне показалось, что у тебя там сделан акцент на антисемитизме.

Ферапонт: – Вот как? С чего же ты это взял?

Михаил: – Имена отрицательных героев подобраны как-то с намеком. И разговоры и события.

Ферапонт: – Помилуй. Да это на самом деле всё происходило. Я правду пишу.

Михаил: – У каждого – своя правда.

Ферапонт: – Причем тут это? Я имею в виду, что это достоверное изложение фактов. Нейтральное. Там нет никакого моего отношения.

Михаил: – Ну, мне так показалось. Мне кажется, что нельзя писать всю правду.

Ферапонт: – Писать или не писать – это личное