Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу - Наталья Юрьевна Кириллова

Удивление Ормонда прибавило в размерах — ещё бы, не каждый день подобное слышишь, пусть бы и от женщины, считающейся сумасшедшей.

В Филиппе явно боролись недоверчивое изумление, подозрительное озарение и отчаянная попытка трактовать слова Трины как-то иначе — сочетаемому предполагается жить со своей адарой долго и счастливо, а тут к прочим странностям добавилась чужая душа. Это вам не временная потеря памяти, это, по сути, другая личность и, если верить бывшей адаре, личность, застрявшая в этом теле всерьёз и надолго.

— Магда, можешь идти, — велела Трина.

— Но озейн Ферворт…

— Иди. И не беспокой нас, пока не позову.

— Слушаюсь, озел Ферворт.

Дверь за нашими спинами закрылась со стуком куда более громким, чем следовало бы. Трина поднялась, приблизилась, разглядывая меня то под одним углом, то под другим.

— Барахтаться прекрати, — неожиданно резко бросила она.

— Я не… — да я вообще ничего не делаю, стою на одном месте, даже пальцем не шевелю.

— Прекратишь — и плетение станет тоньше, ровнее. Иначе навяжешь себе узлов… той, другой, уже всё равно, она свою сеть в другом месте начнёт, а тебе с этими узлами жить.

— Той… вы имеете в виду настоящую… ну, прежнюю… душу? — спросила шёпотом.

Жаль, не предложила мужчинам выйти вслед за служанкой. Говорить свистящим шёпотом, понимая прекрасно, что Филипп и Ормонд всё равно слышат большую часть беседы, было не слишком-то удобно.

— Она ушла.

— Куда?

— Туда, куда нити её увлекли.

— Она… умерла? Или мы телами поменялись?

Трина безразлично пожала плечами, будто в её представлении смерть и обмен телами с человеком из другого мира были событиями равнозначными.

— А я? Мне-то что делать? — всплеснула я руками. — Я, между прочим, перемещаться нормально не могу. Выпадаю рандомно то на перепутье, то в другой домен, а после не могу ни обратно вернуться, ни понять, что, как и почему произошло.

— Потому что барахтаешься и путаешь.

И разговаривать с этой адарой не шибко легче, чем с Ярен.

— Как перестать барахтаться?

— Не барахтайся.

Млин, да проще простого! Как я сама до сей гениальной мысли не додумалась, а?

— Ты здесь и сеть свою начала здесь. И сочетаемые твои тоже здесь. Мировая сеть велика. Очень велика, — Трина начала неспешно обходить меня кругом. Мужчины застыли изваяниями у двери, то ли не решаясь вмешаться, то ли опасаясь. — Безгранична. Она зовёт нас, подобная той силе, что побуждает птиц улетать в другие края в определённые сезоны. И чтобы не покинуть этот мир окончательно, мы избираем себе сочетаемых. Они — наш якорь, удерживающий нас под небесами этого мира. Оттого чем сильнее адара, тем больше сочетаемых она себе избирает. Они… пожалуй что заземляют её и её силы, — голос Трины стал звучать тише, монотоннее. — Ты пока ещё чужда миру и не слышишь зова, но со временем ты привыкнешь, закрепишь сеть и услышишь. Ты зовёшь её, и она откликается, развёртывается перед тобой, такая огромная, бескрайняя. Ты говоришь, куда желаешь попасть, и она указывает тебе путь, пропускает тебя через себя кратчайшей дорогой. Только в твоём теле, теле женщины, дочери Анайи, кроется искра дара. Только в твоей крови, пронесённой через многие поколения адар, сохранилась сила, наследие наших предков, первыми ступивших на эти земли.

Я слушала Трину, тщетно силясь отделить метафоры от советов, имеющих сколько-нибудь практическое применение.

Сети, зов, дар…

Как-то сложно всё.

— Все мы хотим убежать, — негромкий, убаюкивающий голос доносился словно со всех сторон разом и ниоткуда в частности. — Высокие и малые, сильные и бессильные, юные и изрядно уже повидавшие. Что нам стоит броситься в пучину этого огромного мира, что нам открыт? Быть сегодня здесь, завтра там и ни один перелом нам не преграда. Но день за днём мы делаем выбор, мы остаёмся, исполняем то, что должно. Добровольно привязываем себя к людям, местам, предметам, хотя по-настоящему нас не держит ничто, кроме сетей. Да и все они, люди, места и предметы, лишь соединение и переплетение нитей, развилки, узелки…

Ощущение было, будто я легла спать и даже задремала, хотя по пробуждению не могла вычленить момент, когда сон успел подкрасться и сморить.

Глаза закрылись сами собой, и я не поняла когда.

Голос Трины истаял.

И я уже привычно провалилась.

Только вот куда? Ни единой белой вспышки не заметила.

А потом я услышала зов.

Глава 14

На что он похож, зов этот?

Могу сказать, на что он не похож.

Не оклик, не песня, не звук, чей источник пребывал извне.

Зов — нечто иное, непостижимое, рождающее внутри тебя. Разрастающееся, крепнущее с каждым ударом сердца, влекущее тебя неудержимо в неизвестность, навстречу миру. Ты не понимаешь до конца, что это и откуда оно берётся, не можешь разобраться в его механизме, объяснить с точки зрения прагматичного современного человека, имеющего более-менее чёткое представление, как функционирует человеческое же тело.

Я не слышала зов так, как слышала бы, если бы кто-то там, в реальном мире, позвал меня по имени.

Он был во мне. Жил во мне вне зависимости от моего желания.

В теле Феодоры.

Набирал силу, вибрировал, тянул вперёд — всё равно куда, лишь бы идти, двигаться, прыгать из домена в домен.

Вокруг ширилась, пульсировала огромным живым организмом серебристая сеть. Она всюду, куда ни кинь глаз, над головой и под ногами, окружала исполинской сферой, но отчего-то в её присутствии я не чувствовала себя жалкой букашкой пред ликом всемогущего мироздания. Сияющее переплетение нитей где-то натягивалось парусом на ветру, где-то провисало, словно флаг на полном штиле, и многообразное, бесконечное их соединение только на первый взгляд казалось хаотичным, лишённым всякой логики, будто клубки, с которыми поиграл озорной котёнок. Здесь своя схема, свой вселенский замысел и сеть ткалась согласно ему, превращаясь в удивительный мир переломов.

Я могла попасть куда угодно и знала это так же точно, как то, что на завтрак съела ломоть хлеба с омлетом.

Могла перенестись сегодня в один домен, а через неделю в другой — достаточно просто пожелать.

Представить, где я хочу быть.

Моя квартира сама собой возникла перед мысленным взором. Однушка в спальном районе, но уютная, только моя… особенно когда Владу пиндюля под зад дала. Зачем я вообще его к себе пустила? Сам-то Владик жил с родителями и младшим братом и сепарироваться по собственной доброй воле не торопился. А тут я подвернулась, с отдельной жилплощадью и даже не съёмной — красота же! И я,