Благословенный Камень - Барбара Вуд

Абрам подал знак, чтобы караван разбивал лагерь. Усталые люди снимали с плеч пожитки, по обыкновению громко ворча, и стали разводить костры — хотя сырые веточки давали больше дыма, чем огня — и ставили под моросящим дождиком шатры. Абраму все происходящее казалось грустным и жалким — так это было не похоже на прошлое величие Хададезера. Но он воспрянул духом, с жадностью выискивая в разрастающейся толпе знакомые лица. Его братья — узнают ли они его? Бабушка — вряд ли она жива. А Марит, которая осталась в его памяти все той же девочкой, — конечно же, Марит должна быть здесь!

Наконец, какой-то человек небольшого роста, важный как петух, выступил из толпы, опираясь на внушительный деревянный посох. Абрам узнал в нем Молока, авву Марит.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — оживленно закричат Молок. Когда он увидел Абрама, озадаченное выражение появилось на его лице, он нахмурился, как будто пытаясь что-то понять. Теперь уже все жители вышли поприветствовать караван — слухи о его прибытии быстро разошлись по селению, со всех сторон к нему спешили люди.

К Абраму, сжимая в руках мотыги, бежали трое мужчин. Он с трудом их узнал. Братья запомнились ему мальчиками, он не мог представить их взрослыми. Теперь они стали мужчинами, здоровыми и красивыми. К удивлению Абрама, Калеб упал перед ним на колени и обнял ноги Абрама:

— О, счастливый день, вернувший нам брата! Мы думали, что ты умер!

— Поднимись, брат, — сказал Абрам, поднимая Калеба под руки. — Это я должен быть у твоих ног.

Они обнялись и заплакали, а потом и младшие братья приветствовали Абрама и, не таясь, плакали от радости.

— Я знаю тебя, парень? — спросил Молок и, щуря глаза, затянутые катарактой, пристально разглядывал Абрама. — Мне знакомо твое лицо.

— Авва Молок, — сказал он почтительно, — я Абрам, сын Чанах из дома Талиты.

— Абрам? А говорили, что ты умер! Для призрака, однако, ты слишком мясист! — Молок с важностью воздел руки и объявил, что остаток дня они посвятят веселью, хотя мог и не говорить этого, потому что люди уже выкатывали бочонки с пивом, несли на спинах только что зарезанных коз и овец, непонятно откуда появились ячменные лепешки, кувшины с медом, блюда с соленой рыбой и обилие фруктов. И не успели они поставить шатры, как воздух наполнился звуком флейт и трещоток вперемешку с веселыми голосами и смехом людей, узнававших и приветствовавшими друг друга.

Все было как в прежние времена.

К закату, казалось, собралось все поселение — вместе с пришедшими они разводили костры и пировали, обменивались сплетнями и новостями. Но два человека, которых Абрам высматривал в толпе, так и не пришли. Он боялся спросить своих братьев, что стало с Марит и жрицей Рейной.

И хотя здесь была его родина, Абрам остановился в караване — он еще не знал, что думают о нем в народе. Да, он не виновен в смерти Юбаля, но груз бесчестья все еще лежит на нем. Глядя, как братья весело жарят уток, приносят корзины с хлебом и мехи с вином, он не замечал ничего необычного. Они делились новостями, расспрашивали Абрама о его приключениях, шумно обсуждали его татуировку.

Наблюдая, как веселятся его старые друзья и соседи, позабыв на короткое время о своих тревогах, Абрам понял то, чего не понимал все эти годы: поселяне не знали о том, что это он украл каменное сердце Богини. Они также не знали, что он убежал из трусости и осознанно нарушил договор, который заключили Юбаль и сборщики морских ушек. Бесчестье и позор Абрама существовали лишь в его воображении, потому что, как говорил Хададезер, никто и понятия не имел, что с ним произошло. «Они думали, что меня убили или похитили или что я убежал с горя и где-то умер. Как я могу просить у них прощения, если они не знают, за что меня прощать?»

И еще он прочел в их глазах, обращенных к нему с надеждой: что они не хотят знать правду. У него сжалось сердце, когда он понял, что за время его отсутствия они пережили столько бед и несчастий, что признаться им сейчас в своих позорных поступках было бы с его стороны просто жестоко. Поэтому он рассказал им увлекательную историю, как, объятый горем, он заблудился, потерял память, потом его схватили и он пытался сбежать, — эпическое повествование, в котором были боги, чудовища, пылкие женщины и героические подвиги. Все нашли его рассказ не слишком правдоподобным, но весьма интересным, и, опустошая одни мехи за другими, никто и не подумал обвинить Абрама в событиях десятилетней давности. Что было, то прошло. Сейчас им хотелось просто выпить и повеселиться.

А потом братья рассказали ему свою грустную историю.

Пока его не было, их постигло много бед: мало того, что их грабили кочевники, на их долю несколько раз выпадало засушливое лето, а в один год налетела саранча и сожрала все посевы, так что многие семьи снялись с места и снова стали кочевать. В селении, некогда большом и процветающем, осталось всего несколько семей.

— Какой смысл сажать и выращивать урожай, если его все равно разворуют?

Он спросил о летнем урожае винограда, так как приближался день зимнего солнцестояния и время посещения священной пещеры. Но Калеб, с грустью покачав головой, сказал, что этим летом они собрали совсем мало винограда, — ровно столько, чтобы сделать изюм и продать его заходящим к ним путникам.

— Сюда приходят кочевники, разбивают лагерь и пожирают наш виноград. А что мы можем сделать втроем? Мы же не можем стеречь его день и ночь.

— А что же сыновья Серофии?

— После смерти Юбаля Марит вернулась в свою семью, — с горечью сказал Калеб, — и мы лишились поддержки ее братьев. Когда набежали кочевники, сыновья Серофии смогли защитить свои ячменные посевы, а вот наш виноградник был обобран дочиста. У нас два года ушло на то, чтобы снова вырастить хороший урожай, а потом налетела саранча и снова его сгубила. С тех пор мы едва можем сделать вино для себя, ну и совсем чуть-чуть остается на продажу.

Это были плохие новости, потому что на торговле вином и держалось все поселение, вино приносило людям благополучие, ведь из-за него люди перестали кочевать и обосновались здесь.

— Теперь все будет по-другому, — заверил Абрам братьев. — Мы сделаем так, что наш виноградник снова расцветет, а когда кочевники нападут в следующий раз, мы будем подготовлены. — Он уже мысленно разрабатывал план: он дает здешним мужчинам мех вина в обмен на то, что они будут сторожить по ночам виноградник.

— А где же жрица Рейна? — наконец осторожно спросил он, боясь услышать ответ.

Рейна присматривает за храмом, ответили ему. Богиня больше не выходит к людям, ее перестали носить по улицам города десять лет назад. Но она все еще там, как и ее верная прислужница.