Серый волк - Мэри Черри

– Ты чего тут вынюхиваешь? – прохрипела мать.

«Ведь действительно вынюхиваю», – с мистическим ужасом Сергей подумал о банке, которую только что понюхал, и вся его решимость быть твердым и непреклонным, держать себя в руках и встретить лицом к лицу свое альтер эго, слетела как полиэтиленовый пакет под порывом мартовского ветра.

Мать прошла к своему табурету, злобно пихнув сына, стоявшего на пути, локтем в бок. Села, похлопала себя по карманам, пошарила в смятых пачках на столе, прошипела что-то матерное, нечленораздельное.

Сергей ругал себя за то, что встал на дороге.

– Чего приперся-то? – злобно косясь на него, поинтересовалась мать. – Хоть сигарет бы захватил. А то, как хвост прижали, так сразу бежит к мамке под юбку, а чтоб позаботится о родителе, так …

Она продолжала плескать желчь, а Сергей обрадованно кинулся к своей сумке и достал из нее блок сигарет, предусмотрительно купленный на автовокзале.

– Парламент? – презрительно буркнула она, увидев появившуюся перед ней на столе упаковку. – Ты же знаешь, не курю я эту …

Она закашлялась. Сергей взял пустую кружку со стола, суетливо подбежал к чайнику, стоявшему в печи, налил из него воды, подал кружку матери.

Она оттолкнула ее рукой, отчего часть воды расплескалась.

– Убери ты ее от меня на… – снова приступ удушающего кашля.

Он поставил кружку и быстро разорвал полиэтилен на блоке, забыв о специальном язычке, достал пачку, разодрал полиэтилен и на ней, подал сигарету матери, выбил искру от огнива, лежавшего рядом на окне, прикурил.

Она затянулась сквозь кашель, с хрипом выпустила дым, затянулась еще раз, выпустила дым уже без кашля.

– Твою мать, детские что ли? Они вообще без никотина? – прокомментировала она уже нормальным голосом без кашля. Оглядела пачку. Прочитала содержание никотина и прокомментировала более детально.

Затем сквозь облачко дыма, с прищуром оглядела Сергея, который стоял перед ней, судорожно соображая, что нужно сделать, чтобы мать была довольна.

– Ну и чего явился? – вернулась она к первоначальной теме. – Что, выдавила тебя Москва? Ну, и правильно. А то ишь решил тут построить из себя. В столицу уехал. Сиди здесь, картошку копай, идиотище.

– Да нет, я просто, – почти беззвучно начал оправдываться Сергей.

Мать его перебила громовым голосом:

– Чего ты мямлишь? Говори нормально, я нихрена не слышу.

Сергей вдохнул воздух и заговорил, с силой пропуская его через связки, но громкости это прибавило чуть.

– Я ненадолго приехал. Просто навестить.

Она саркастически подняла брови.

– Ну-ну. Водки, конечно, взять не догадался.

Он снова начал проклинать себя за недальновидность. На самом деле, он хотел купить водки матери, но когда приехал на автовокзал, алкоголь уже не продавали – было слишком поздно.

– Нет, – прошептал он.

– Ну, еще бы, чего от такого дефективного выпердыша ожидать. Деньги хоть есть? – она посмотрела на него с высочайшей мерой презрения.

Сергей обрадовался, нащупал кошелек и достал его.

– Есть, есть, мам.

– Нехрен тут мамкать. Сходи к Семеновне и возьми у нее трехлитровку.

Он с облегчением поднял банку с пола, поискал глазами крышку, не нашел, и, боясь спрашивать у матери, вышел. В сенях услышал ее оклик.

– Ты ее пальцами, что ли, закрывать собрался? Крышку возьми, придурок, – тон ее начал добреть. Посторонний наблюдатель вряд ли бы это заметил, но Сергей знал, что «придурок» – это переходная форма к «сынушке». «Сынушкой» она называла его в лирической стадии.

Он вернулся в комнату, взял крышку со стола и отправился к Семеновне. Та его не узнала, хотела погнать со двора, пришлось объяснять, что он сын Любови. Семеновна потребовала деньги вперед. Сергей с готовностью выложил пятьсот рублей. Она пробормотала что-то насчет сдачи, но он только отмахнулся. Остаток вычли из долга Любови.

Минут через двадцать смягчившаяся Любовь смотрела на сына.

– А где этот мужчина, который в прошлый раз тут был? – неуверенно начал разговор Сергей.

– Какой мужчина? Ах да, – она провела рукой по лицу. – Убили остолопа. Ну, по нему давно кладбищенская землица плакала. Хрен с ним. Тут дело затеяли. Следователь приходил. Даже два.

Сергей безучастно кивнул, как будто все это не имело к нему ни малейшего отношения.

– Первый такой, обычный. Спросил имя-фамилию, да и разошлись. А вот второй, – она подвинула к себе банку с огурцами, запустив в нее пальцы. – Второй чудной. С Москвы.

Она посмотрела в алюминиевую кружку, выпила залпом содержимое, запрокинув голову, загрызла огурцом, придвинула кружку Сергею, которому уже было позволено сидеть напротив на втором табурете. Он приподнял почти полную трехлитровую банку и налил самогон в кружку.

– Вот этот основательно все выспрашивал. Про тебя интересовался.

Сергей внимательно посмотрел на мать.

– Сказала ему твое имя-отчество. Про то, что в Москве живешь, он и сам откуда-то выяснил.

Сергей пару секунд смотрел на нее.

– И всё?

Она вскинула на него недовольное лицо.

– А что я ему еще могла сказать? Ты ж меня в известность не ставишь, кто ты, что ты, где живешь, кого обрюхатил, – она снова уставилась в кружку.

Сергей покраснел.

Примерно через час мать напилась основательно и полезла на печку. Ее кренило вбок, и Сергей с трудом помог ей забраться наверх. Там она мгновенно уснула, даже не укрывшись одеялом, хотя в доме было холодно.

Сергей слегка поежился, – то ли от холода, то ли от разговоров о следователе. Затем убрал со стола, принес воды из колодца и наполнил пустые, уже подсохшие баки, вышел на улицу в поисках дров. В углу двора стояла сухая без листьев старая яблоня. Взяв топор, который пришлось довольно долго точить, чтобы привести в рабочее состояние, он срубил яблоню, пилой аккуратно отрезал ветки и распилил ствол на несколько частей, после чего стал рубить дрова.

В какой-то момент он поймал себя на мысли, как привычны для него эти бытовые действия, хотя последний раз он проделывал их, пожалуй, лет десять назад, если не больше. Он уже столько лет живет в Москве, и до сих пор не очень хорошо знает свой район, но распилить узловатую яблоню – плевое дело.

«Может, мать права, и правильнее мне жить здесь? Что я делаю в городе? Кто я там? Мне самое место здесь. Сидеть, заботится о матери, а весной и осенью отдаваться своему альтер эго, которое все равно я никогда не смогу победить».

Он продолжал колоть дрова и постепенно мысли улетучивались из его головы. Теперь Сергей лишь внимательно следил за тем, чтобы в глаз не ударил сучок, и топор