История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Решающим пунктом является выплата жалования. Венецианский посол Анджело Корер доносит, что из 100 дукатов, которые тратит король, только 40 идут по прямому назначению, 60 - либо расточаются зря, либо разворовываются. Войска так плохо и нерегулярно оплачивались, что невозможно было держать их в порядке.

 Ле Телье учредил разряд гражданских чиновников-интендантов, которых придавали военному командному составу.

 Они подчинялись одному лишь старшему генералу; все остальные офицеры должны были им повиноваться. Они принимали участие в каждом военном совете, собираемом генералом, и имели голос в отношении всех решений по военным, дипломатическим и административным делам. Они должны были давать советы командующему. Финансы, крепости, снабжение провиантом и снаряжением, госпитали, военный суд - все это передано было в их руки.

 Для контроля над выплатой жалования Ле Телье прежде всего распорядился, чтобы она производилась в присутствии интенданта или подчиненных ему чиновников, военного комиссара, соответственного командира и мэра (старосты, головы) или уважаемых местных жителей того города, где расквартированы были войска. Позднее был издан приказ, чтобы жалование выплачивал не капитан, а интендант или один из военных комиссаров, и чтобы эта выплата уже не производилась непосредственно после смотра, а в определенные сроки, большей частью - помесячно.

 В 1650 г., во время смуты, вызванной фрондой, Ле Телье пришлось снова уступить губернаторам сбор податей в их провинциях и содержание на них крепостей и гарнизонов. Но уже в 1652 г. он взял обратно эту уступку и окончательно установил чисто королевское управление.

 Одновременно он провел распоряжение, чтобы его интенданты и их комиссары внезапно и в походе устраивали смотры для проверки наличности солдат; о каждом таком смотре они должны были посылать подробное донесение министру. Строптивых офицеров комиссары имели право арестовать и наложить секвестр на их имущество.

 Конде, дю Плесси-Прален, Тюренн как командующие генералы нередко отдавали собственные деньги и даже столовое серебро, если не для того, чтобы удовлетворить полностью солдат, то хотя бы для того, чтобы не дать им умереть с голоду. Сам Ле Телье давал из собственных средств авансы, и даже скупой Мазарини делал то же самое.

 До тех пор пока налоговая система еще не начала аккуратно функционировать, Ле Телье ввел бумажные денежные знаки, которые выдавались солдату и по поступлении податей обменивались на звонкую монету. Финансы были в плохом состоянии не только при Ришелье, но и при Мазарини, который, правда, преумножил собственные богатства, но о государственных финансах мало заботился. Наконец, при Людовике XIV постепенно добились регулярной выплаты наличными деньгами.

 Во время Тридцатилетней войны отдельные воинские части еще представляли из себя небольшие самостоятельные республики. Генерал-лейтенанты считались равноправными между собою и не хотели друг другу подчиняться. Ле Телье провел принцип военной иерархии. С особой осторожностью приходилось ему в этом случае поступать с веймарской армией, которая была организована несколько иначе, чем французская, и сохранила свой собственный дух.

 Постепенно у высшего командного состава отняли право назначать офицеров, и вся судьба офицеров отныне стала зависеть от доброй воли короля. Главы и сыновья господствующих аристократических семейств продолжали в качестве полковников быть шефами полков; они делались таковыми нередко в самом юном возрасте; но во главе их они становились лишь во время военных действий, а в остальное время большей частью проживали при дворе. Действительное командование находилось в руках подполковника, назначаемого королем из числа капитанов по собственному усмотрению; это был в большинстве случаев опытный, начавший с низов свою службу офицер.

 Ле Телье отменил злоупотребление, заключавшееся в том, что одни и те же лица занимали по совместительству несколько должностей и получали содержание по ним, и старался добиться того, чтобы если не придворные полковники, то прочие офицеры фактически оставались при своих частях, а не веселились в Париже.

 Он ограничил расходы высших офицеров и точно установил для каждого чина, сколько лошадей мог держать имевший этот чин офицер; пехотный капитан - не более четырех лошадей, лейтенант - не более трех, профос - не более двух.

 Когда во Франции формировались "старые банды", немногие дворяне поступали в их ряды14, а потому так же, как в Германии, начальственных постов достигали отличившиеся солдаты, независимо от их происхождения. Но уже в XVI столетии стали стремиться к тому, чтобы офицерские должности занимали, по возможности, лица, принадлежавшие к традиционному воинскому званию - дворянству, так, например, этого требует гугенотский вождь де Ля Ну15. Когда же, со времен Ришелье и при Людовике XIV, постепенно стала формироваться большая постоянная армия, произошло замечательное раздвоение. Всему духу государства и правительства отвечал исключительно дворянский офицерский корпус. Но для этого новое поколение оказалось недостаточным. Старые дворянские роды были в значительной мере бедны или разорились и не могли доставить денежную доплату, необходимую для содержания офицера в соответствии с его общественным положением. Наоборот, среди высших слоев буржуазии и в семьях чиновников было много молодых людей, у которых была склонность к военной службе. Между тем дворянство пыталось сохранить свое положение, отграничивая себя от посторонних элементов, и претендовало на офицерские посты, как на свое законное наследие, а правительство руководствовалось стремлением по возможности щадить, сохранять и поощрять дворянство. Слияние в офицерском корпусе, не обостренное противоречиями, понемногу со временем сгладило бы обособленное почетное положение дворянства. Но так как дворянство поставляло офицеров, а офицерский корпус ощущал себя дворянским, то среди народа выделялась обособленная сословная традиция с собственными нравами, особыми понятиями о чести и претензиями, которая благодаря своим связям с двором и приближенными короля установила свое прочное социальное господство. С другой стороны, пополнение офицерского корпуса из обособленного наследственного класса прочно закрепило между ним и солдатской массой пропасть, делившую армию на две принципиально различные составные части.

 Это разделение проходит во всех армиях романо-германской Европы и перенесено было и в Россию Петром Великим. Это, собственно, и есть характерная черта этой эпохи, придающая ее армиям отпечаток, резко отличающий их как от римских легионов, так и от швейцарцев и ландскнехтов XVI века16.

 Особое обстоятельство способствовало укреплению тенденции сохранить за французским офицерским корпусом его дворянский характер.

 Несмотря на то, что назначения исходили от короля, нередко офицеры продавали свои должности другим; а именно, старики, достигшие уже преклонного возраста и намеревавшиеся удалиться на покой, этим способом старались получить известную прибавку к своей пенсии. Такую сделку со своим заместителем называли "конкордатом", и в этом случае иногда выплачивались довольно значительные суммы. Но при этом не всегда продвигались вперед наиболее способные, а ничто так не подрывает моральной основы всякой дисциплины, как продвижение несоответственных элементов на высшие командные посты17. Маршал Беллиль при Людовике XV безуспешно пытался искоренить это злоупотребление, а так как среди буржуазных семей, направлявших своих сыновей на военную службу, было больше достатка, чем в большинстве дворянских семей, то борьба против продажи должностей повела к реакции против лиц недворянского происхождения: раз не допускали буржуазию, то она не могла и оспаривать желанных мест у дворянства при помощи своего богатства. В течение всего этого периода вплоть до революции издаются все новые и новые эдикты, которые то открывают доступ буржуазии к офицерским постам, то его затрудняют, то совершенно его преграждают. В 1629 г. при Ришелье был издан эдикт, согласно которому солдат, отличившийся на войне, мог быть повышен до чина капитана и даже больше, если он того окажется достойным. Каким либеральным ни кажется на первый взгляд этот эдикт, однако в основе его все же лежит тот взгляд, что офицерский корпус по своему существу - дворянский. Как в XVI веке Монлюк, так в XVII - Катина, будучи буржуазного происхождения, достигли высшей ступени военной иерархии. В общем, однако, положение было таково, что хотя число буржуазных офицеров-ротюрьеров (худородных) и было значительно, однако на высшие командные посты они попадали лишь в весьма редких случаях, а временами допущение их сопряжено было со столь строгими ограничениями, что оно было почти исключено. Главным средством предоставить буржуазии доступ в офицерский корпус являлось создание фиктивного дворянства: удостоверение, подписанное тремя или четырьмя дворянами о том, что аспирант является дворянином, было достаточно для допущения его; а такое удостоверение достать было не очень трудно. Еще незадолго до революции выпущен был поэтому эдикт (1781 г.), требующий доказательства дворянства четырех последовательных поколений по отцовской линии. Согласно этому эдикту, исключались из офицерского корпуса и сыновья недавно возведенных в дворянское достоинство лиц, или же они могли удержаться лишь при помощи особливой протекции18.