Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Несмотря на безропотное спокойствие старика, Изгримнур настоял на том, чтобы самому нести Тиамака последний час перед заходом солнца. Когда они наконец остановились, чтобы разбить лагерь, герцог пыхтел, отдувался и выглядел так, как будто успел пожалеть о своем решении.

Они разбили лагерь, когда было еще светло, отыскав подходящее место в рощице низких деревьев и быстро соорудив костер из сухого хвороста. Снег, покрывший бóльшую часть Севера, видимо, не задержался в Озерных Тритингах, но ветер, усилившийся после захода солнца, был достаточно холодным, чтобы заставить их сгрудиться у костра. Мириамель внезапно почувствовала, что она правильно поступила, не выбросив свою рваную и перепачканную за время путешествия одежду церковного служки.

Холодный ветер тихо завывал в ветвях над головами. Ощущение, что они окружены, постоянно присутствовавшее во Вранне, теперь сменилось опасной открытостью, но по крайней мере земля под ногами была сухой: это, решила Мириамель, достаточный повод для благодарности.

На следующий день Тиамаку стало немного лучше и несколько часов подряд он шел сам, прежде чем его снова посадили на широкие плечи Камариса. Изгримнур, выбравшись из болотной тюрьмы, почти совершенно стал самим собой, полным сомнительных песенок — Мириамели нравилось считать куплеты, которые он успевал спеть, прежде чем останавливался в смущении и просил у нее прощения, — и увлекательнейших рассказов о битвах и прочих диковинах, которые ему случалось повидать. Кадрах, наоборот, был так же молчалив, как в первые дни после того, как они сбежали с «Облака Эдны». Когда с ним заговаривали, он отвечал и был странно вежлив с Изгримнуром, как будто между ними никогда ничего не происходило, но все остальное время был нем, как Камарис, хотя и оказывал при этом посильную помощь. Мириамели не нравился его пустой взгляд, но никакие ее слова не могли вывести его из состояния спокойного отчуждения, и в конце концов она сдалась. Вранн давно уже исчез у них за спиной; теперь даже с самого высокого холма на южном горизонте видно было только темное пятно. Пока они устраивали лагерь в очередной рощице, Мириамель думала, как далеко они уже зашли и, что важнее, как долго им предстоит еще путешествовать.

— Нам еще долго идти? — спросила она у Изгримнура за миской рагу, сделанного из сушеной рыбы Деревенской Рощи. — Ты не знаешь?

Он покачал головой:

— Точно не знаю, моя леди. Больше пятидесяти лиг, может быть, шестьдесят или семьдесят. Боюсь, что это долгий, долгий путь.

— На это могут уйти недели. — Она огорченно поморщилась.

— А что мы можем сделать? — сказал он и улыбнулся. — В любом случае, принцесса, нам гораздо лучше, чем было, — да и к Джошуа ближе.

Мириамель почувствовала мгновенный укол страха:

— Если только он действительно там.

— Там, маленькая, там. — Изгримнур сжал ее руку своей широкой лапой. — Самое плохое уже позади.

Перед самым рассветом что-то внезапно разбудило Мириамель. Она едва успела прийти в себя, как ее схватили за руку и рывком подняли на ноги. Торжествующий голос быстро произнес на наббанаи: Вот она, лорд. Переодетая монахом, как вы и говорили.

Дюжина всадников, некоторые с факелами в руках, окружила их. Изгримнур, который сидел на земле с приставленным к горлу клинком, безнадежно застонал.

— Это я караулил, — горько произнес он. — Я…

Стражник, державший Мириамель за руку, протащил ее несколько шагов к одному из всадников, высокому человеку в просторном капюшоне, лица которого нельзя было разглядеть в колеблющемся свете факелов. Она почувствовала, как ледяные когти сжимают ее сердце.

— Так, — сказал всадник на вестерлинге с легким акцентом. — Так. — Несмотря на странную нечеткость речи, самодовольный голос был легко узнаваем.

Ужас Мириамели уступил место ярости.

— Снимите капюшон, мой лорд. Вам нет нужды играть со мной в прятки.

— Правда? — Рука всадника медленно поднялась. — Вы, значит, хотите посмотреть на дело ваших рук? — Широким жестом бродячего актера он откинул капюшон. — Так ли я красив, как прежде? — спросил Аспитис.

Несмотря на сдерживающую руку солдата, Мириамель отступила назад. Трудно было не отшатнуться. Лицо графа, некогда такое прекрасное, что после их первой встречи долго преследовало ее ночами, теперь превратилось в перекошенную развалину. Его нос сдвинулся на сторону, словно плохо вымешанная глина. Левая скула треснула, словно яичная скорлупа, и вдавилась внутрь. Пламя факела отбрасывало на вмятину глубокую тень. Кожу вокруг глаз испещряла сеть мелких багровых шрамов — ощущение было такое, словно граф надел чудовищную маску. Только волосы его не потеряли своей красоты, сохранив чудесный золотой оттенок.

Мириамель проглотила ком в горле.

— Мне случалось видеть и худшее, — тихо сказала она. Изуродованные губы Аспитиса Превиса скривились в злобной ухмылке, обнажив огрызки зубов.

— Я рад слышать вас, моя милая леди Мириамель, потому что вы будете просыпаться рядом с этим весь остаток вашей жизни. Свяжите ее!

— Нет! — Это закричал Кадрах, поднявшийся со своего места в темноте, где он до сего момента лежал. Тотчас же в стволе дерева на расстоянии ладони от лица монаха задрожала стрела.

— Если шевельнется еще раз, убейте его, — спокойно приказал Аспитис. — А может быть, надо было убить его сразу — он не меньше ее виноват в том, что случилось со мной и с моим кораблем. — Он медленно покачал головой, наслаждаясь мгновением. — Вы просто глупы, принцесса, вы и ваш монах. Вы улизнули во Вранн и надеялись, что я позволю вам уйти? И забуду о том, что вы сделали со мной? — Он наклонился к Мириамели, вперив в нее взгляд налитых кровью глаз. — Куда вы еще могли пойти, кроме как на север, к вашему дорогому дядюшке? Но вы забыли, моя леди, что это мои владения. — Он тихо засмеялся. — Мой замок на озере Эдна всего в нескольких лигах отсюда. Много дней подряд я прочесывал эти холмы, охотясь за вами. Я знал, что вы придете.

Она почувствовала, что впадает в отчаянное оцепенение:

— Как вы выбрались с корабля?

Усмешка Аспитиса была ужасна.

— Я слишком поздно понял, что произошло, это правда, но после того, как вы бежали и мои люди нашли меня, я приказал им убить предательницу-ниски, сожги ее Эйдон! Она прекратила свою дьявольскую работу. Мерзавка даже не пыталась скрыться. После этого килпы ушли за борт — не думаю, что они вообще стали бы атаковать без заклятия этой ведьмы. В живых осталось достаточно людей, чтобы на веслах довести несчастную, искалеченную шхуну до Спента. — Он хлопнул руками по бедрам. — Довольно. Вы снова принадлежите мне. Приберегите свои дурацкие вопросы до тех пор, пока я не разрешу вам их задать.

Весть о страшной судьбе Ган Итаи наполнила ее яростью и горем. Принцесса бросилась к графу, протащив вцепившегося ей в руку солдата несколько шагов.

— Проклятие Божье на вас! Что вы за человек? Что за рыцарь? Это вы-то, с вашими лживыми разговорами про пятьдесят благородных семейств Наббана?

— Ну а вы, королевская дочка, которая спокойно отдается первому встречному, — да что там, которая сама затащила меня к себе в постель? Вы, наверное, существо возвышенное и чистое?

Ей было чудовищно стыдно, что Изгримнур и остальные слышали его слова, но за стыдом последовала вспышка какого-то высокого, чистого гнева, прояснившего ее сознание. Она плюнула на землю.

— Будете вы сражаться за меня? — требовательно спросила принцесса. — Вот здесь, перед глазами всех ваших солдат? Или захватите, как трусливый вор — вы так уже делали раньше, — используя ложь и силу против тех, кто считал себя вашими гостями.

Глаза графа сощурились в щелочки.

— Сражаться за вас? Что еще за ерунда? Почему это я должен сражаться? Вы и так моя, по праву добычи и девственности.

— Я никогда не буду принадлежать вам, — сказала она своим самым надменным тоном. — Вы ниже тритингов, которые по крайней мере дерутся за своих невест.