Пьеса для обреченных - Вера Русанова

Пашков не просто вел меня к могиле — на этом скорбном пути он пытался напугать меня до смерти. Чего он добивался? Того, чтобы я сошла с ума? Того, чтобы околела от разрыва сердца или прободения язвы желудка? (Кстати, в последнем он, похоже, весьма преуспел!) Чего он добивался и добивается?!

В принципе подробности не имели такого уж важного значения. Сережа желал моей смерти — это было ясно. И я точно знала, чего хочется мне — всего лишь жить и еще, наверное, обвешать весь дом внутри и снаружи плакатами с цитатой из того же Шекспира, где метровыми алыми буквами будет написано: «На мать свою не покушайся, Гамлет! НЕ ПОКУШАЙСЯ!!!»

Прошло, наверное, полчаса или больше. Я встала с тахты, добрела до ванной и умылась ледяной, пахнущей хлоркой водой. В зеркало над раковиной смотреть не стала принципиально: вряд ли оно отразило бы что-нибудь привлекательное! Потом подошла к телефону, сняла трубку, да так и не набрала номер — прямо с трубкой в руке бессильно сползла по стене. Белый спиральный провод растянулся до самого пола. Надо было позвонить Ольге, надо было рассказать ей все. Но язык отказывался слушаться, ноги не держали, а в висках стучало: «За что? За что? За что?» Ольга больше всех боялась, больше всех верещала: «Я — Гертруда! Меня отравят! Ах, я обречена!» — а в результате оказалась и вовсе ни при чем. Так, кстати, обычно и бывает.

Ольга ни при чем. Зато Пашков — «при чем». И в это невозможно, нельзя поверить! Я изо всех сил старалась убедить себя в том, что это уже не тот Сережа, которого я любила, а кто-то другой — страшный, непонятный. Даже глаза у него теперь, наверное, чужие. И голос, и руки. Но все во мне помнило его прежнего и отчаянно не хотело соглашаться с тем, что произошло, вот беда-то!

Немного поплакав и чуть ли не в кровь искусав губы, я все-таки встала, набрала номер Ольги и, чтобы не разрыдаться, уставилась в стену выпученными, как у жабки, глазами. Раздалось три или четыре длинных гудка, потом включился автоответчик: «Здравствуйте, я сейчас не могу подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение…», — ну и так далее…

«Интересно, где это ее носит?» — с некоторой тревогой подумала я, хлюпнула носом и сказала в трубку:

— Оля, это Женя Мартынова. У меня для вас есть одна важная новость. Вам нечего бояться и не о чем беспокоиться. У меня появились не то чтобы доказательства, просто… В общем, во всем виноват мой бывший друг Сережа. Не знаю уж, что там с ним случилось, но он прилетел в Москву для того, чтобы отомстить мне за измену. Он, скорее всего, один из руководителей той самой организации и бывший любовник Каюмовой. Это все было в тексте. В тексте «Гамлета». Помните в переводе Лозинского: "Принц Гамлет — принц, он вне твоей звезды…

Дальнейшие свои соображения и выводы я изложила буквально в трех словах с одной-единственной целью — чтобы она поверила и успокоилась. Потом аккуратно опустила трубку на рычаг. И отправилась в комнату — плакать дальше.

А что делать? Только плакать и оставалось. Это в дурацких триллерах и «ужастиках» можно прокричать в лицо зомбированному или сошедшему с ума другу:

«Джон (Пит, Фрэнк), вспомни гамбургер с кетчупом (макарену на пляже, аптекаря в голубых трусах)!» И тот незамедлительно вспомнит нужный случай из детства (прикол из юности, незабываемый миг романтической любви), и страшная его рожа тут же просветлеет, глаза сделаются осмысленными, а из горла вырвется угрожающий рык: «Кто это меня заколдовал? Кто хотел заставить меня обидеть моего лучшего друга?! А вот я сейчас вас всех!»

Н-да… Хорошо, конечно, быть героиней триллера со счастливым финалом, но что делать в моей ситуации, я представляла очень смутно. Пойти в милицию с томиком Шекспира и со всеми своими соображениями? Может быть… Если, конечно, Сережа позволит мне дойти, а оттуда соответственно меня не пошлют по весьма далекому, но зато очень конкретному адресу. А вдруг не пошлют? Вдруг поверят?

Тогда Пашкова арестуют. И что будет дальше? Тюрьма? Расстрел? Или какой-нибудь там институт судебной медицины и психиатрии?

— Не-ет! — снова тихо застонала я и заметалась по комнате, зябко обхватив руками плечи.

А не попробовать ли поговорить с ним самой? Выслушает — хорошо, не дослушает — пусть так: двум смертям не бывать, а одной, как говорится… Зато никого не предам, не посажу, не возьму грех на душу! И тут же противненький внутренний голос пакостно зазудел: «Отчего же? Как раз возьмешь! Вспомни, о чем вы не так давно разговаривали с Ольгой? Спектакль еще не закончен., и впереди намечаются четыре очаровательных трупика: Гертруда, Лаэрт, Клавдий и сам Гамлет — строго в порядке очередности! Твоя смерть не остановит действия, она просто станет еще одним звеном в развитии сюжета. И все остальные погибнут исключительно потому, что ты ничего не сделала — потому что ты просто и без сопротивления умерла!»

Я прошла на кухню, включила чайник, нацедила с полчашки заварки, бухнула три ложки сахару (чтобы лучше думалось!), но не смогла протолкнуть в горло ни капли — только зря перевела продукты. Попробовала закурить — поперхнулась дымом и с досадой швырнула сигарету прямо в открытую форточку. В голове бродили безрадостные мысли, вялые и заторможенные, как смертники на последней прогулке.

Гертруда" Лаэрт, Клавдий…Что взбредет в голову Пашкову? Какой неожиданный фортель выкинут его воспаленные мозги? Кто станет Лаэртом? А кто Клавдием? По идее, роль Клавдия должна быть уготована «люберецкому бандюгану». Но ведь его не существует в природе! А Лаэрт? Кто такой Лаэрт? Конечно сын Полония и брат Офелии, но еще к тому же и первый человек, открыто выступивший против Гамлета!

Не значит ли это, что любой, у кого я попрошу помощи и защиты в этой ситуации, автоматически окажется в числе приговоренных?

И главное, чем завершится трагедия? Неужели, точно по Шекспиру, гибелью самого Гамлета?!

Как никогда, я понимала сейчас несчастную королеву Гертруду, которая, наблюдая за безумием сына, разрывалась между любовью к нему и элементарным здравым смыслом.

Тем временем окончательно стемнело. Окна в доме напротив погасли. Через стену перестало слышаться бормотание телевизора, а малолетняя соседка сверху наконец-то прекратила терзать фортепиано. В квартире повисла звенящая и тревожная тишина.

Какое-то время, еще не осознавая этого, я продолжала ходить по комнате, бесцельно брала в руки какие-то предметы и книги, машинально смахивала ладонью пыль. Потом подошла к тахте, сдернула покрывало, чтобы расправить постель (сон организму все равно требовался), и тут поняла: что-то не так. Даже не поняла.

Почувствовала! Резко обернулась — за спиной никто не стоял. На цыпочках прокралась сначала на кухню, потом в прихожую л ванную, везде оставляя за собой свет. В квартире, кроме меня, никого не было. Но холодные, с отслоившимися обоями стены словно прислушивались к моим шагам, решая, что со мной делать: раздавить прямо сейчас или же оставить на потом?

— Это все ерунда! — проговорила я вслух тихим и срывающимся голосом. — Это больные нервы! Это бессонница… Я сама себе больше придумываю, сейчас все пройдет!

И тут же услышала тихий, едва различимый стук в дверь. Словно кошачья лапка, заледеневшая ветка или слабая ручка очень маленького ребенка мерно постукивала по косяку. Но самое странное, мне казалось, что я различаю какой-то до боли знакомый и пугающий ритм. Три длинных стука… несколько коротких… два длинных… опять целая россыпь мелких,. вкрадчивых ударов.

— Кто там? — крикнула я отчаянно и хрипло, чувствуя, как кровь со страшной силой начинает пульсировать во всем теле. — Кто там? Отвечайте! Или я сейчас милицию вызову!

Стук прекратился так же внезапно, как и начался. И снова повисла тишина — ни шороха, ни скрипа подошв, ни торопливых шагов по лестнице — ничего вообще!

Пауза длилась минуту или две. А потом откуда-то из кухни донесся слабый свист. Так обычно посвистывает чайник, когда начинает закипать. Но чайник, абсолютно точно, стоял на подоконнике, водопроводный кран был закрыт, газ выключен. А может быть, все-таки нет?

С вытаращенными от страха глазами я метнулась из прихожей, кинулась к плите, стала принюхиваться, как собака, пытающаяся взять след. И тут же услышала свист прямо за своей спиной. Но позади была только стена с затянутым паутиной вентиляционным отверстием! Капля йота, крупная, как крокодилья слеза, стекла между моими лопатками, в животе сразу стало как-то холодно и пусто. Мне вдруг показалось, что длинная серая тень возникла, выросла из пустоты и перечеркнула мою собственную тень крест-накрест. На этот раз я обернулась уже с жалобным, бессильным стоном и стопроцентной готовностью умереть. Но за спиной снова никого не было. Только стена в нелепом старомодном кафеле и маленькое отверстие под самым потолком. Свист слышался оттуда. Совершенно определенно оттуда! И в отличие от предыдущего звука, он не прекращался, а постепенно усиливался.