Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе

Водка на поминках лилась рекой. Конечно, на столах стояло грузинское вино и чача, но мама всем напиткам предпочитала рюмочку водки всю свою жизнь. Грузины – не напивающиеся люди. Мама вино любила, но при этом говорила: «Ой, рюмку водки дайте, не надо мне этот компот давать!» Мама же в Москве выросла, потом МГУ, стройотряды, аспирантура, работа на Обнинской АЭС…

Мой отчим вот что рассказывал… Для Тбилиси моего детства армянский мужчина, ухаживающий за грузинкой, – это нонсенс. Мало того, армянский мужчина из того района, в котором жил Ишхан Хуршудян, ухаживающий за женщиной из элитного района Ваке, – это вообще невероятная история, как говорится, не по Сеньке шапка.

Но у Ишхана были очевидные преимущества: он был очень добрым, красивым человеком, в прошлом борец, в два метра ростом. Много денег зарабатывал, он мясником был, одним ударом разрубал ягненка. На момент знакомства с мамой Ишхану – 28 лет, ей – 43 года. Но у мужика, видимо, «снесло крышу». Мама – с образованием, белая женщина, роскошная грудь, крутые, полные бедра – одним словом, весьма аппетитная дама. Она в гастрономе, где Ишхан работал мясником, всегда мясо покупала.

Он стал за мамой ухаживать с «серьезными намерениями». Решил пригласить ее в ресторан. Ну, куда такую женщину отвезти? Очевидно же, не в кафе «Березка». Пригласил в «Интурист». Ишхан же не знал, что мама в нем часто бывала, потому что ее подруга Жаклин там главным администратором работала. Приехали, Ишхан гордый, типа вот в какое место я тебя привез!

Вышел метрдотель и сразу: «Ламарочка, здравствуйте!» У мужика отвисла челюсть – он-то думал, что маму удивляет. Когда она зашла в ресторан и их посадили за лучший столик, подбежал официант: «Ламарочка, что вы будете пить? Хотите наше или возьмете французское?» И пошли названия, которых Ишхан в жизни не слышал, он из простой семьи был. «Пропал, – подумал он, – у меня в кармане только полторы тысячи рублей, хватит ли?» 1975 год, деньги по тем временам огромные.

«Ламара, – продолжал Ишхан, – так сидит, смотрит в эту винную карту… Смотрела-смотрела, потом подняла на меня глаза и говорит: „Водки“! У меня от сердца отлегло! И я понял – моя! Все у нас будет!»

…В общем, поминки удались. Из-за войны люди так наголодались, что тут от души и напились, и наелись, и насмеялись, вспоминая маму. Вот сколько лет прошло – как я приезжаю в Тбилиси, все говорят: «Мы очень часто вспоминаем поминки твоей мамы, Ника! Вот она была бы счастлива, что стоял хохот, что все напились и наелись». А мама всегда всем говорила: «Когда я помру, чтобы вы все напились и наелись как следует!»

Вернувшись в Москву, я понял, что в прямом смысле слова остался без копейки. Я был дурак в денежных вопросах, но мама-то такая же! У нее подруга была, которая попросила ненадолго деньги ей одолжить. И добрая мама отдала ей все, что нам удалось скопить на покупку квартиры. То ли $15 000, то ли $18 000, по тем временам очень большие деньги. В общем, мама отдала ей деньги и померла. На похоронах мамины подруги эту женщину приперли к стенке, и она поклялась: «К сорока дням все отдам!» Перед сороковинами она приехала, упала мне в ноги, чуть ли не целовала, рыдала: «Ника, я умоляю тебя! Вот три дня осталось, не получается у меня деньги собрать! Все сделаю и отдам! Умоляю, скажи всем, что я тебе деньги отдала!» Я сказал, как она просила. Ждал, ждал – и тишина…

Летом Большой театр собирался ехать на два месяца на гастроли в Ирландию. Планировалось показать какое-то неимоверное количество сюит из наших балетов, и всё на фоне средневекового замка, туда должны были приезжать состоятельные люди из Англии…

Сезон тихо идет на убыль. Я получил отпускные и решил наконец обустроить свою комнату. Я ведь в детстве спал либо с мамой, либо с няней, либо на лежанке, либо на двух сдвинутых креслах. Когда мы с мамой в Москве оказались в своей коммуналке, у меня была кровать, узкая, как полка в вагоне, у мамы – матрас не многим шире.

В общем, какие-то вещи я раздал, все остальное выбросил. И на отпускные купил себе первую в жизни большую кровать – два на полтора метра! Я о ней мечтал… Я так уставал, и так хотелось раскинуться всем телом… И еще заказал себе в комнату шкаф-купе. Пришло время его оплачивать, а мамина подруга исчезла. Позвонил в «Стэнли» и попросил, чтобы установку купе перенесли, мол, приеду – заплачу. Проснувшись утром, я нечаянно зацепил наш старый, с крутящимся диском телефон и разбил его.

После класса по дороге домой я купил себе модный радиотелефон на все оставшиеся у меня деньги.

Вечером репетиция, очередной прогон, вся труппа в сборе. Выходит к нам Ю. Ю. Ветров и, как завтруппы, объявляет, что в Ирландии дожди, наш импресарио объявил себя банкротом, все отменяется: отпуск два месяца. Вот так.

Если честно, я тихо осел – в кармане ни копейки. Два месяца работы исчезли: пустые. Ни гастролей, ни поехать куда-то, ничего, вообще ничего до 26 августа…

Вернулся я домой и рассказал моей соседке Нине свою «сагу не о Форсайтах». Она тогда в «стекляшке» около метро «Парк культуры» работала. Там хот-догами с такими толстыми, очень вкусными, сосисками торговали. Нина на меня посмотрела, сделала мне хот-дог с этой толстой сосиской и говорит: «Ну, как-нибудь проживем». «Нина, что значит „как-нибудь“? – возмутился я. – У меня нет ничего!» Она говорит: «Никочка, у меня есть какие-то деньги. Потом наступит сентябрь, начнется твоя работа, все образуется…»

Я начал судорожно искать мамину подругу. Сначала она просто исчезла, потом каких-то бандитов ко мне присылала на разборки. Денег, естественно, я и по сей день не получил. Я же еще на сорока днях маминых сказал, что мне все деньги эта тетка вернула. Что же теперь всем родным и близким каяться, мол, простите, товарищи, набрехал?! Ходил-ходил – в итоге признался. По мозгам мне надавали основательно. Весь июль мамины подруги меня кормили, в августе сбросились, купили мне «all inclusive» в хороший отель в Турции, в Анталии, и отправили меня туда. Дали с собой $50 и сказали: «У тебя все оплачено, езжай!»

Я был им страшно благодарен, но, если честно, пребывал в состоянии шока от всего, что случилось в моей жизни за последние полгода. С этого момента у меня появилась привычка везде распихивать какие-то деньги. Я теперь, когда выбрасываю или отдаю свои старые вещи, часто нахожу в карманах купюры, которые давно не в ходу.