Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

– Заткнись, козел!

А в следующую секунду, когда они вновь обратили взоры вперед, все седоки обоих автомобилей (исключая козленка и собаки, хотя нельзя быть полностью уверенным, если говорить о козленке) истошно заорали: «Бля-я-я!!!» – потому что машины как-то уж очень неожиданно выскочили на вершину пригорка, где рос дуб, и всем показалось, что столкновения с мощным деревом не миновать. Впрочем, аварии не произошло: в последнее мгновение машины метнулись в стороны: «Нива» вправо, «Тоета» – влево. После чего стало ясно, что Сазонов выиграл, поскольку именно справа дорога огибала дуб, и «Нива» упылила вперед. А Камилю Петровичу не повезло – его автомобиль, со всего размаху впечатавшись в громадную рытвину, полную жирной грязи, безнадежно забуксовал.

– Эх, твою мать, – обреченно сказал Камиль Петрович, заглушив мотор, и Толян получил наконец возможность выйти и поблевать. Пес тоже выскочил наружу, весело виляя хвостом.

Затем Владимир с Толяном толкали-толкали «Тоету» (Камиль Петрович сидел за рулем) и потихоньку, враскачку выпихнули ее из ямы. До начала настоящего дождя еле управились.

– Сазонов, паршивец, хоть бы вернулся, помог вытащить тачку, – проворчал Камиль Петрович и поднял стекло на двери.

Под оголтелым ливнем «Тоета» рванула дорогой, которая стала раскисать на глазах.

– Только бы снова не застрять, – сказал Камиль Петрович.

Ни Владимир, ни Толян ему не отвечали – выдохлись. Осташов вытирал платком вспотевшее лицо, а Толян гладил по голове свою дворнягу, она была теперь гораздо чище, чем ее хозяин, который при выталкивании машины из грязи вел себя, пожалуй, излишне героически.

До Страшново было рукой подать, с пригорка деревенька перед ними лежала как на ладони. Всего-то восемь изб вдоль дороги да несколько сараев позади – вот и весь населенный пункт. Через минуту, когда подъехали ближе, Осташов заметил, что угол одного из сараев горит (это был еще недостроенный, не покрытый крышей сарай, рядом с которым земля была усыпана стружками и обрезками досок). Собственно, постройка уже почти не горела – дождь хлестал по пожару, выбивая из обугленных досок клубы дыма, и они тут же рассеивались в воздухе. Вокруг сарая бегали трое мужчин. Третьим был фермер Сазонов – он догонял второго, который с топором в руке пытался настичь первого.

– Это мои ребята, я их сюда переселял, – сказал Камиль Петрович, остановив машину. – Надо, наверно, выйти, помочь Сазонычу…

– Чего это они не поделили? – сказал Осташов, наблюдая за беготней сквозь мельтешение дворников на лобовом стекле.

– Поэтому Алексан Палыч за нами и не вернулся, у него здеся вон какие дела… – сказал Камиль Петрович. – Да, надо бы ему помочь утихомирить этих дураков.

Но пока Камиль Петрович и Владимир, а также индифферентно настроенный Толян (его рыжий пес тут же куда-то убежал), поеживаясь, выбирались из автомобиля и без особой решительности подходили к месту событий, фермер сам справился с ситуацией.

Александр Павлович вдруг встал как вкопанный, дождался, когда двое бегунов сделают очередное турне вокруг сарая, пропустил мимо себя первого, а второго остановил точным ударом в челюсть. Обладатель топора наткнулся на фермерский кулак, словно на недвижимую балку. Ноги и тело его по инерции пролетели вперед, а голова осталась на месте, и он всей спиной рухнул на траву. Сазонов взял топор из руки поверженного и отшвырнул подальше. Затем он дождался другого любителя побегать вокруг сарая, ополоумевшего, не видящего никого и ничего, и провел с ним совершенно ту же процедуру остановки, которая уже столь удачно была опробована.

Не ранее чем через минуту крестами брошенные наземь мужики очнулись, собрали раскинутые руки, сели. Отрешенность была на их лицах, обращенных к стоящему перед ними Александру Павловичу. Ни они, ни Сазонов, чьи белая сорочка и черные брюки были уже насквозь мокрыми, не обращали внимания на ливень. Камиль Петрович, Осташов и Толян спрятались под крышей крыльца ближайшей избы и оттуда наблюдали.

– Долго молчать будем? – спросил Сазонов. – Что у вас тут за очередная дурь приключилась? Серега, сукодей проклятый, не можешь жить спокойно?! Что тут? Отвечай!

– Палыч, мы твой сарай уже заканчиваем строить, – заговорил мужик, к которому обратился фермер. – Гля, нормально вроде получается.

Александр Павлович посмотрел на дымящий угол сарая, и мужик, который предложил ему удостовериться в нормальности сарая, тоже уставился на постройку, причем с удивлением.

– Обана! Что это случилось? – сказал мужик и продолжил после паузы: – Палыч, это не я подпалил. Это – вон, Витек.

– А чего он сказал, что я денег за мою хреновую работу не получу? Какая ж она хреновая? Хорошая работа. А он мне денег не хочет давать.

– Каких, сука, денег?! – рявкнул Сазонов.

– Ну Палыч! – ответил Витек. – Ты же сам сказал, что оставляешь Серого за главного. А он сказал, раз он главный, значит, деньги за нашу работу ты ему дашь, а он уже распределит между нами, как хочет. И сказал, что мне не даст ни копейки. Чего?

– Я, может, это, пошутил, – сказал Серега. – Кто виноват, что этот дурак шуток не понимает. Я уж не говорю про руки. Руки-то – из жопы растут!

– Сволочи! – заорал фермер. – Пошли отсюда к едрени матери, пока я вас собаками не затравил! Олигофрены! Оба с глаз моих! Каждый – в свою берлогу! И чтоб я вас больше сегодня не видел!

Сазонов бросил полный ненависти взгляд на Камиля Петровича, сел в «Ниву» и укатил со своим козликом за крайнюю избу деревни.

Серега и Витек поднялись с земли и уковыляли прочь.

Дождь начал утихать. Потом и вовсе закончился. Словно специально был ниспослан на эту часть земли лишь только для того, чтобы погасить фермерский сарай.

– Пойдем, Толян, определю тебя на жительство, – сказал Камиль Петрович и обернулся к Осташову. – А вы, хотите – с нами, а хотите – пока подождите. Я его устрою, а потом еще продукты разгрузить нужно.

Сквозь редеющие тучи стали пробиваться лучи солнца. Владимир медленно пошел вдоль домов. Завернув за крайнюю избу, за которой скрылась «Нива», он увидел небольшой загон, где бродили около двух десятков коз и столько же овец. Там же, внутри загона, под дощатым навесом, с которого еще капали дождевые капли, какая-то женщина средних лет в синем тренировочном костюме, зажав меж ног козочку, склонившись и держа рукой переднюю конечность животного, обстригала края копыта мощными ножницами, похожими на садовые. Коза дергалась и взбрыкивала, и подстрижка шла медленно. Снаружи изгороди на корточках сидел Сазонов. Он гладил по голове козлика – как видно, того, что привез с собой. Глаза фермера излучали радость. Александр Павлович задрал козлику ногу и сказал:

– Тань, ты только посмотри, какие яйца! Как у взрослого козла уже! А что будет, когда вырастет?! Вот это производитель, вот это я понимаю!

– Ты, когда будешь письмо в Америку писать, без меня не отправляй, – ответила Татьяна. – Я тоже черкну Пикси пару слов, от себя ее поблагодарю. Какая женщина добрая, дай ей бог здоровья.

– Ладно, Тань, потом закончишь этот педикюр – надо бы нашего американского козлика в ясли посадить. Чтоб отдохнул с дороги. На-ка, держи красавца.

Александр Павлович переправил козленка поверх изгороди в загон.

Осташов подошел ближе и поздоровался. И с ним поздоровались.

Татьяна нежно подхватила козлика и унесла в небольшое дощатое строение в углу загона, а Сазонов подошел к Осташову с просьбой, не найдется ли огонька, и оба закурили.

– Вы, насколько я могу судить, с Камилем недвижимостью занимаетесь? – учтиво спросил фермер.

– Нет, – ответил Владимир. – То есть да, сейчас занимаюсь, но я работаю не с Камилем, а на одной фирме. Неделю назад начал.

– А до этого кем, если не секрет?

– Я вообще-то художник.

– Понятно. А мы вот фермерствуем с женой, – Сазонов кивнул в ту сторону, куда пошла Татьяна, и затем, словно бы решив, наконец, что с таким человеком, как Осташов, можно иметь дело, протянул руку для рукопожатия, и представился. Собеседники познакомились, и Александр Павлович предложил Владимиру перекусить.

Зашли в избу, помыли руки под рукомойником, Сазонов усадил Осташова за стол у русской печи, а сам скрылся за дверью второй половины избы. Вышел он оттуда уже переодетым в сухую одежду – джинсы и синюю рубашку. Тут и Татьяна появилась, и мгновенно стол наполнился безыскусной, но очень аппетитно пахнущей снедью: вареной картошкой, жареными бараньими ребрышками, соленостями и прочими блюдами, среди которых было и козье масло – красивое, белее белого, но при приближении к нему слегка отдающее псиной. Впрочем, Осташов после уговоров намазал себе его на хлеб, и вкус ему понравился.

Фермер то и дело говорил об американском козленке, нахваливал его, а еще больше – далекую заокеанскую фермершу, приславшую чистопородного производителя.