Жажда боли - Эндрю Миллер

— Я считаю, что это наш долг.

— Я лишь хочу сказать, что у тех людей, у преследователей, возможно, была причина… Им, наверное, не понравится наш поступок.

— Надеюсь, сэр, они ничего не узнают.

— Нам и без того тесно, ведь и доктор тоже отправляется с нами.

— А вы бы оставили их здесь, мистер Федерстон, ради более удобного путешествия?

В дверях появляется Джеймс Дайер, на нем коричневое пальто и бриджи, длинный серый плащ. Он смотрит на небо, потом на коляску.

— Вы находите состояние форейтора удовлетворительным? — спрашивает пастор. — Мне показалось, что сегодня утром он выглядел совсем неплохо.

Дайер кивает головой:

— Он будет жить.

Доктор смотрит мимо пастора через открытую дверь на коляску.

Федерстон уже сидит внутри и, склонившись, беседует со своей женой. Между ними женщина.

Пастор, следя за взглядом Дайера, говорит:

— Мороз не причинил ей вреда. Надобно решить, как лучше поступить с ней. Не можем же мы взять ее с собой в Петербург.

— Тогда что вы намереваетесь делать, ваше преподобие? — спрашивает в ответ Дайер. — Поселить ее в монастыре? — Он издает какое-то фырканье, означающее, по-видимому, смех. — А как вы объясните ее зубы и татуировку?

— Я совсем забыл про татуировку.

Появляется месье Абу, жадно вдыхая морозный воздух.

— Tout est prêt?[46]

— Только нам осталось сесть в экипаж.

Старый монах поднимает руку — знак благословения.

Коляска качнулась, и вот она уже летит вперед на удивление гладко.

— Недостает лишь колокольчиков, — говорит Абу. — Динь-динь, динь-динь!

Рядом, спотыкаясь и падая, бежит Понко, покуда «Мэми Сильви» не обгоняет его. Стоя на коленях в снегу, он машет что есть мочи, словно в коляске сидят его последние и единственные друзья на свете.

Миссис Федерстон расположилась у правого окна коляски и смотрит назад, следя взглядом за плавно изгибающимся следом полозьев. Рядом с нею муж, а за ним Мэри. Месье Абу устроился напротив миссис Федерстон (с его места видна нетронутая снежная равнина, один из коней и брызги снега из-под ведущего полоза). Рядом, с книгой в руке, преподобный Лестрейд. Он смотрит то в одно окно, то в другое и время от времени сгибает и разгибает затекшую спину. Справа от пастора Джеймс Дайер глядит себе под ноги или в окно, но чаще пристально, словно забывшись, на женщину, сидящую перед ним.

После двух дней пути они прибывают в Ригу. Останавливаются на постоялом дворе в тени замка. Федерстоны, Абу и пастор располагаются в двух комнатах. Дайер и Мэри занимают каждый по комнате — их оплатил месье Абу. На обед путешественников потчуют кабаном. Дайер отыскивает английского купца и спрашивает, не слыхал ли тот о каком-нибудь английском докторе en route[47] в Санкт-Петербург. Купец ничего не слыхал. Его жена-латышка мотает головой. Через Ригу проезжает столько народу. Больше, чем через Берлин и Лондон!

Ранним утром следующего дня, когда запряжены свежие лошади, вся компания забирается в промерзший экипаж, крепко сжимая взятую в дорогу провизию — булочки, перченые колбаски, сваренные вкрутую яйца. Мэри все еще с ними. Никто не возражает. Даже Федерстон ей улыбается и галантно очищает от скорлупы яйцо. Они едут на север в сторону Валги. Его преподобие делает заметки и зарисовки на последних страницах «Кандида».

22 ноября. Дороги плохи, но по снегу легче. Сегодня упал, но почти не ушибся. Федерстон. Небо цвета пепла. Днем: миссис Ф. тошнило, лицо зеленое. Остановились. М. надавила ей пальцами у висков. Ф. сразу легче. В экипаже дурно пахнет, но слишком холодно, чтобы открыть окно. Говорили мало.

23 ноября. Дж. Дайер — иногда кажется, он не понимает, что делает. Совершенно ДРУГОЙ человек, не тот, что зашивал себе голову и отрезал форейтору руку. Постоянно смотрит на М. Не могу поверить, что он в нее влюбился, но у нее над ним какая-то власть. Абу тоже так говорит. Ему забавно. Абу рассказал анекдот, довольно risqué,[48] об императрице и ее коне. Госпожа Ф. слишком громко смеялась. Спине моей после отъезда из П-жа впервые стало лучше. М. ни разу не сказала ни слова, во всяком случае, я не слышал. Кажется, сегодня в сумерках я видел медведя.

По дороге повстреч. кавалеристов. Офицер заглянул в коляску и отдал честь. Красавец. Впечатляющ, шрам на щеке.

24 ноября. Вчера вечером — в Псков. Крепость и церкви. Впервые попроб. квас, напиток из солода. Хор. утоляет жажду. В Новгород не поедем. А я намеревался посмотреть. Поедем вдоль берега оз. Пейпси в сторону Нарвы. Так доберемся до Финского з-ва, а оттуда совсем близко до конечной цели нашего путешествия. У всех прекрас. настроение, кроме Д., кот. явно не в своей тарелке. М. живет в собств. особ. мире. Глаза — странное чувство, когда в них смотришь. Но на черную кошку не похоже, в лице нет ничего злого. Внизу: рисунок оз. Пейпси.

25 ноября. Гуляли по белому песку залива. Ура! На той стороне — Хельсинки. Спросил Д., уверен ли он, что выиграл гонку. Наверное, я говорил по-китайски, ибо он не ответил. Интересно, каково мнение М. о нем. Ведь это он нашел ее, вынес из лесу. Ни за что не мог бы представить ее женой! Лед. Видел англ. корабль, выходящ. из залива. Думаю, до весны больше кораблей не будет. Возвратившись в коляску, заметил, что Д. хромает. Когда спросил, в чем дело, он ответ., что не знает, потом — что упал. Странно, местность вокруг соверш. ровная.

26 ноября. Много выпили вина вчера вечером и сегодня сидим в экипаже тихие и молчаливые. Во время ужина Д. вел себя почти по-человечески. Принялся рассказывать о сестре, о том, что дурно с ней поступил. Почувствовав его настроение, спросил в лоб: кто ваши родители, сэр? Д. покачал головой. А Гаммер был вам другом? Д. ответил, что когда-то был. Г. причинил ему много зла, и он в свою очередь поступил с ним так же и иногда сожалеет об этом. Казалось, его мучают какие-то воспоминания. Видел весьма непристойный сон, вызванный вчерашними возлияниями Бахусу. Не стану писать, кого он касался. Стыдно, но очень приятно. Когда спустился утром к завтраку, заметил сидящ. на лавке М., а рядом огром. злоб. собаку, кот. нас так напугала прошлым вечером. Она, как щенок, дремала у ее ног. Голова моя гудит. Все думаю, не попросить ли М. потереть ее. Хотя это, пожалуй, неправильно. Внизу рисую портрет госпожи Ф., которая сидит напротив и сопит, как кузнечные мехи.

27 ноября. Сегодня вечером должны прибыть на место — лишь бы не подвели лошади, полозья и дороги. Благодарение Господу и его слуге месье Абу. Не говорил с ним на такие темы, но подозреваю, что он деист, агностик или кто-нибудь в этом роде. Не так уж и важно. Он мой друг. Без такого путешествия я бы изнывал от тоски месяцы и годы. Когда человек заходит в тупик, ему следует что-нибудь предпринять. Я был глуп и все же понимаю себя и получаю утешение от мысли, что благодаря этому вояжу стану лучшим пастухом для своего стада. Я скучаю по Диди, по Кау и леди X. и по своему саду, кот. так мил и уютен даже зимой. Федерстонов я всегда буду вспоминать с нежностью, хотя и уверен, что в Англии мы видеться не будем. Д. я также не увижу. Не увижу и М. Уверен, что ее надо оставить в покое. Она принадлежит к тем, кто всегда пробуждает у невежд предрассудки. Вот рисунок ее зубов. Количество и цвет моего утреннего стула вполне удовлетворительны. Почти уже начал думать, что Д. сходит с ума. Молю Бога, чтобы я ошибался. А может, так всего лишь начинается некое физическое заболевание — даже любовь! Нет ничего страшнее безумия. Сколь многим доводилось узнать тень его черных крыл. Несомненно, сойти с ума — значит быть проклятым еще до могилы.

9

В столицу они въезжают ночью. На улицах горят жаровни, а кучера дрожек, чтобы согреться, хлопают себя по плечам и рукам, глядя блестящими от огня глазами на месье Абу, который справляется о резиденции британского посланника. Кучера пальцем указывают им дорогу. Их язык напоминает скрежет мелких камешков. «Мэми Сильви» катится по городу; на Неве, на ее ледяной спине, мерцают огоньки; в высоких двойных окнах нескольких великолепных особняков видны тени танцующих. Кажется, повсюду возвышаются дворцы, павильоны, церкви с золотыми шпилями, а между ними и позади них видны деревянные трущобы и пустошь. В воздухе пахнет болотом, рекой, зимой.

В резиденции посланника вечерний прием в самом разгаре; приемы даются по всему городу. Пастор, вылезая из коляски на негнущихся ногах, замечает:

— Стоя посреди улицы, только и слышишь, как хлопают пробки от шампанского!

Слуги проводят их в залу, где они останавливаются под портретом короля Георга III, дыша на кончики пальцев и утирая повлажневшие носы. Наверху лестницы появляется посланник. Он что-то жует, и за ворот заткнута салфетка.