Маленький, большой - Джон Краули

— Да, это так. Мы… мы сами точно не знаем, где он. Эми, теперь все будет хорошо. Не волнуйся.

— Нет, — мягко возразила девушка. — Теперь уже никогда не будет хорошо. — Она подняла глаза на Вайолет. — Он сбежал?

— Думаю, что да. — Вайолет обняла Эми одной рукой. — Но, может быть, он вернется, возможно… — Она отвела в сторону волосы Эми, которые прямыми прядями печально занавешивали ей лицо. — Сейчас иди домой и не тревожься, все обойдется, все к лучшему, вот увидишь.

При этих словах плечи Эми вздрогнули, и она медленно и грустно вздохнула.

— Я не могу пойти домой, — сказала она, тоненьким плачущим голоском. — Отец меня выгнал. Выставил на улицу. — Медленно, словно против воли, она с рыданиями уткнулась в колени Вайолет. — Я пришла не для того, чтобы надоедать Августу. Нет. Мне все равно, он был такой чудесный, такой добрый, да-да, и я бы снова сделала то же самое и не стала бы его беспокоить, только мне некуда идти. Совсем некуда.

— Ну-ну, — утешала ее Вайолет. — Все хорошо, все хорошо — Она обменялась взглядом с Норой, глаза которой тоже наполнились слезами. — У тебя есть крыша над головой. Конечно же, есть. Ты останешься здесь, вот и все. Я уверена, твой отец передумает, старый он дуралей, ты пробудешь здесь столько, сколько понадобится. Не плачь больше, Эми, не надо. А ну-ка. — Вайолет достала из рукава платок с кружевной каймой и, заставив девушку поднять лицо и утереть слезы, посмотрела ей прямо в глаза, желая приободрить. — Ну, вот. Так-то лучше. Ты пробудешь здесь столько, сколько захочешь. Годится?

— Да. — Только это Эми смогла пропищать в ответ, но плечи ее перестали вздрагивать. Она пристыжено улыбнулась. Нора и Вайолет улыбнулись в ответ. — Ой! — воскликнула она, шмыгая носом. — Чуть не забыла. — Дрожащими пальцами она попыталась развязать свой мешок, потом снова утерла лицо и вернула промокший платок Вайолет, от которого толку все равно было мало, и, наконец, развязала мешок. — Какой-то человек попросил меня передать это вам. Когда я шла сюда. — Она покопалась в своих вещах. — Мне он показался настоящим сумасшедшим. Он сказал: если люди не в состоянии соблюдать условия сделки, то с ними вообще не стоит связываться. — Наконец она достала и вложила в руки Вайолет шкатулку, на крышке которой, изготовленной из разных пород дерева, была изображена королева Виктория и Хрустальный дворец. — Может быть, он шутил, — продолжала Эми. — Смешной, похожий на птицу мужчина. Он мне подмигнул. Это ваше?

Вайолет взяла шкатулку и по весу определила, что внутри лежат карты или что-то в этом роде.

— Не знаю, — сказала она. — Я и вправду не знаю.

В этот момент со стороны веранды послышались шаги, и все трое замолчали. Кто-то взобрался по лестнице с хлюпаньем, как будто обувь была совсем промокшей. Эми вцепилась в руку Норы, а Нора схватила за руку Вайолет. Пружина входной двери певуче проскрипела, и на туманном овальном стекле возникла какая-то фигура.

Дверь распахнул Оберон. На нем были болотные сапоги и старая шляпа Джона с прилипшими к ней насекомыми. Насвистывая песенку о том, как упрятать все беды в старый ранец, он вошел в холл, но остановился, когда увидел трех женщин, неизвестно почему прижавшихся друг к дружке на ступеньках лестницы.

— Так! — произнес он. — В чем дело? Известия от Августа? — Не получив ответа, он извлек из сумки и продемонстрировал им четырех крупных пятнистых форелей, нанизанных на кукан. — Это на ужин! — провозгласил Оберон, и на мгновение все застыли в немой сцене: он с рыбой в руках, они — занятые своими мыслями, а все остальные — только наблюдая и выжидая.

Вайолет обнаружила, что, побывав где-то еще, карты изменились, хотя как именно, с первого взгляда определить было нельзя. Их первоначальное значение, казалось, было затуманено, запорошено или покрыто пылью двусмысленности; очевидные, даже немного забавные кадрили значений, какие выплясывали карты, когда бы она их ни разложила, — Противоположности или Влияния — теперь исчезли. Только после долгих исследований на пару с Норой Вайолет обнаружила, что карты не потеряли своей силы, а наоборот — даже увеличили ее. Они не могли теперь делать того, что раньше, но зато могли, при верном истолковании, предсказывать с большой точностью мелкие события повседневной жизни семьи Дринкуотеров: подарки, простуды, растяжения связок; местонахождение отсутствующих близких, пойдет ли дождь, если семья собирается на пикник, и всякое такое. Правда, время от времени колода преподносила и нечто озадачивающее. Однако в целом это было большим подспорьем. Они предоставили нам это, думала Вайолет, этот дар взамен… Вайолет предположила (гораздо позже), что колоду у нее забрали именно с целью наделить ее способностью давать ежедневные точные предсказания — или же, забрав колоду, просто не могли этого не сделать. Нет, до них было никак не дотянуться, никак.

Отпрыски Августа с течением времени обоснуются в районе пяти городов: кто-то будет жить со своими мамами и бабушками, у кого-то будут другие семьи, они будут менять имена при переселениях, как во время игры в музыкальные стулья: когда музыка умолкала, двое из детей (процедура, столь волнующая и сопровождаемая такой запутанной смесью стыда, сожаления, любви, равнодушия и доброты, что позднее участники никак не могли прийти к согласию относительно того, как она протекала) менялись местами в двух различных опозоренных домах.

Когда Смоки Барнабл явился в Эджвуд, потомки Августа, скрытые под различными именами, исчислялись дюжинами. Среди них были Флауэрзы, Стоунзы, Уидзы, Чарльз Уэйн приходился ему внуком. И только один, выбывший из игры, не обрел себе места: это был сын Эми. Она оставалась в Эджвуде до тех пор, пока у нее в животике (так она его называла) не созрел мальчик, повторивший в своем онтогенезе черты многих живых тварей: головастика, рыбы, саламандры, мыши — всех тех, чьи жизненные повадки он позже опишет в мельчайших подробностях. Ему дали имя Джон Шторм: Джон — в честь дедушки, а Шторм — в честь отца с матерью.

Глава вторая

Проходят дни, часы, месяцы и годы; прошлое не возвращается, и нам не дано знать того, что будет; но мы должны довольствоваться тем, что нам отпущено тем временем, в котором мы живем.

«Веселый, круглый, румяный мистер Солнце поднял отуманенную голову над пурпурными горами и бросил длинные-предлинные лучи на Зеленый Луг. — Робин Берд писклявым голосом гордо продекламировал эту фразу: книгу он знал почти наизусть. — Недалеко от Каменного Забора, который отделяет Зеленый Луг от Старого Пастбища, в своем крошечном домике посреди травы проснулась семья Луговых Мышей: Мама, Папа и шестеро розовых, еще слепых детенышей».