Всё, что у меня есть - Труде Марстейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день общаться с Халвором было особенно трудно. Он разговаривал громко и уверенно, но все же в нем чувствовалась какая-то отстраненность. Он хотел обсуждать все возможные темы, какие только приходили в голову, — что-то про Ирак и атомное оружие, но было очевидно, он не слишком во всем этом разбирается. Папа сначала пытался вести серьезный разговор, но высказывания Халвора порой звучали бессмысленно, и в конце концов папа начал раздражаться.
В том, как тетя Лив говорит о Халворе, чувствуется некоторое пренебрежение, так не говорят о взрослых состоявшихся людях. Словно никто не воспринимает события жизни Халвора всерьез, его планы, его мечты, мелочи, из которых складывается жизнь: смену молочных зубов у Аманды, что она учится читать или что у Халвора дома настоящий персидский ковер, его отношение к музыке, что у него появилась очередная девушка или что он устроился на новую работу, что собирается поехать куда-нибудь отдохнуть или перестелить паркет. Все воспринимается как идея фикс, что-то дилетантское, бутафорское. Словно он делает что-либо только для того, чтобы привлечь внимание, чтобы было о чем рассказать, поставить галочку.
Тетя Лив рассказывает, что Халвор звонил ей перед Рождеством, потому что к нему должны были прийти несколько товарищей на бараньи ребрышки, а он забыл, что мясо надо предварительно вымочить.
— Он был в таком отчаянии, — рассказывает она, — ужасно расстроенный — и все из-за каких-то бараньих ребрышек! Можешь себе представить? Вещи, которые другие люди делают не раздумывая или с которыми они в любом случае так или иначе справляются, оказываются совершенно невыполнимыми для Халвора.
Она грустно качает головой.
— И звонит, только когда у него трудности, — поясняет она. — Когда все совсем плохо, тогда ему нужна мама.
Потом озабоченность исчезает с лица тети Лив.
— Ну, а у вас как дела? — спрашивает она. — У вас с Гейром все в порядке?
Я рассказываю о проектах Гейра, о ресторане.
— Он провел год на Сардинии, как раз перед тем, как мы встретились, — говорю я. — Эта поездка его очень вдохновила, он привез оттуда массу впечатлений.
Фигура Халвора в моем представлении никак не вяжется с образом отца тринадцатилетней девушки, и я никогда не задумывалась о том, что эта малышка вырастет, станет старше и взрослее. Когда-то давно я надеялась, что со временем у меня с Халвором появится душевная близость — когда он станет взрослым. Тогда я смогу рассказать ему, как презирала его в детстве, но в то же время и жалела, — смогу рассказать как историю из прошлого, ведь мы выросли, стали другими людьми и у нас много общего. Но оказалось, что теперь мы отдалились друг от друга еще больше, чем в детстве, разошлись разными дорогами. И в то же время я как будто все еще жду, что наши дороги еще пересекутся, что еще слишком рано, нужно немного подождать, ведь Халвор еще недостаточно взрослый. Но рано или поздно он повзрослеет. Кристин и Элизе в этом смысле проще, они старше и могут относиться к нему более снисходительно.
Майкен сидит на коленях у тети Лив. Они играют, как будто пекут пирог.
— Добавим сливок и воды, — напевает тетя Лив.
— Он увлечен зарубежной кухней, — говорю я про Гейра. — Особенно итальянской.
— А потом придет дедок и откусит кусок, — голос тети Лив звучит звонко, она поет с выражением. Майкен наблюдает за тетей Лив, на лице ни тени улыбки, но, кажется, она не боится. Иногда она бросает взгляд на меня, словно ища подтверждения, что все в порядке, и я сразу чувствую себя неуверенно, но тем не менее я делаю ей знак, что все хорошо.
— Правда, там еще безумная бюрократия и невероятное количество всяческих бумаг, — говорю я. — Тяжело идет. Но похоже, у них получается. Вот только мы с Майкен столько вечеров проводим вдвоем, без него.
— Да, ну что ж, такова жизнь, — вздыхает тетя Лив. — Ну а как дела у твоих сестер? Я о них не так часто слышу. У них вроде бы все хорошо? Элиза же уже вышла работать на полный день?
Да, когда зимой мы с Майкен навещали родителей, Элиза выглядела измотанной. Я забежала к ней, она наигранно улыбнулась Майкен и повернулась ко мне:
— Мы сейчас придем на ужин. Я обещала маме помочь, но у меня не получается. Может быть, ты поможешь? Здесь просто хаос какой-то.
Мы стояли в прачечной прямо у входной двери, Элиза показала на стиральную машину: Сондре в комбинезоне упал и испачкался, и я слышала, как стучат в барабане металлические части комбинезона, мелькает что-то синее с красным.
— Вот именно сейчас мне хочется сбежать от этой жуткой норвежской зимы, — сказала Элиза. — Ян Улав каждую чертову зиму уже много лет подряд раздумывает о квартире на Гран-Канарии, теперь мне уже кажется, что ему просто нравится об этом говорить, но ничем конкретным это не закончится.
Я думаю, это был единственный раз, когда я услышала от Элизы слово «чертов». «Поганый» — бывало, но «чертов» — никогда.
Лучи заходящего солнца пробегают по комнате и словно набрасывают оранжевую вуаль на мебель и посуду, очерчивают контуры тети Лив, сверкая рыжими бликами в волосах — как будто она недавно побывала у парикмахера, волосы пушистые, достают до плеч и словно только недавно уложенные. Майкен не сводит с меня взгляд.
— Ба-да-да? — вопросительно лепечет она и смотрит на меня так, словно ждет ответа.
— Да, — отзываюсь я, — смотри!
— Эге-гей, Майкен, дружочек! — заводит тетя Лив и хлопает в ладоши. Майкен переводит взгляд с меня на тетю Лив и снова на меня.
— Ну а ты все еще работаешь в «Телеверкет»? — спрашиваю я.
— Да, теперь компания называется «Теленор», — отвечает тетя Лив. — Но я занята только шестьдесят процентов времени, поэтому по вторникам и четвергам я свободна.
Майкен наклоняется вперед, глядя на меня.
— Ба-да-да? — снова гулит она и с нетерпением смотрит на меня, ей хочется, чтобы я ответила.
— Я нашла несколько старых снимков мамы, твоей бабушки, — говорит тетя Лив. — В молодости. Ты знаешь, они с Элизой — просто одно лицо. Я
