Охота на свиней - Биргитта Тротциг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вилли Чурклюнд
Восемь вариаций
© Перевод А. Афиногенова
Век — дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле.
Гераклит[14]1. СКЕРЦО
Жил-был один человек, который был художником. В качестве такового он приобрел определенную известность, был представлен в музеях, занимал приличное положение в обществе и не слишком жаловался на отсутствие денег.
Свою жизнь (в чем он был твердо убежден) он посвятил искусству. Пусть он и не чуждался любви и алкоголя, но свою жизнь посвятил именно этому: с помощью работы и умения, таланта и уловок пытался выразить то, что выразить нельзя.
Но тут напала на него тоска. Тоска, которая зовется akedia, и не без основания считается смертным грехом.
Он отложил в сторону работу. Отложил в сторону умение, все, что выучил о движениях кисти, о лазури, прочности красок, золотом сечении, старых и новых мастерах. Отложил в сторону свой талант. Отложил в сторону почти все уловки.
На большом и красивом полотне с белым грунтом печатными прописными буквами небесно-голубого цвета он вывел слово САНТЕХНИКА. После чего покончил с собой.
Полотно осталось неподписанным. В прощальном письме другу он попросил того проследить, чтобы картину передали в Музей современного искусства на групповую выставку, в которой его уже пригласили участвовать. В каталоге это произведение искусства должно было получить название «Отчаяние». Друг все устроил; картину с некоторым душевным волнением — история-то трагическая — принял первый распорядитель выставки А., и ее, в ожидании, когда придет время для развешивания, отправили в запасник.
Пока первый распорядитель выставки А. занимался этим делом, второй распорядитель выставки Б. отправился на вечеринку в мастерскую одного художника. Ведь надобно поддерживать контакт с живым искусством. Зато с А. никаких контактов Б. не поддерживал, поскольку они рассорились. В вечеринке помимо Б. принимали участие Бахус и Венера, Сальтус и Буйствус, Катастрофа, Тарамба-рамбули, хозяин, хозяйка, Чарка и ее сынок, малыш Стопарик и братец малыша Стопарика.
Где-то ближе к утру, когда значительная часть войсковых соединений уже полегла или отступила, а Железная Команда по-прежнему незыблемо стояла на баррикадах, было замечено, что наличествующим в мастерской художественным принадлежностям нанесен ущерб. Одна неустановленная личность из тех, что присутствовали на вечеринке, очевидно, под влиянием алкоголя, вздумала заняться так называемой пачкотней. На большом и красивом полотне с белым грунтом эта личность печатными прописными буквами небесно-голубого цвета вывела слово САНТЕХНИКА. Неисповедимы пути хмеля.
— Полотна можно выстирать, — сказал хозяин. — Но душу, запачканную в юности…
— Жалко, — сказала Чарка. — Замечательно смотрелось бы в Музее современного искусства. Дуновение веселых тридцатых.
— Она бы понравилась А., — сказал Б. — Он из того времени.
— Так не будем же лишать его такого уникального художественного переживания. А нам самим сейчас как нельзя кстати были бы свежий воздух и быстрая прогулка.
Овациями встретили молнию гения, сверкнувшую в дымных небесах. И Железная Команда, подхватив произведение искусства, ранним рассветным часом отправилась к бастиону Муз. Б. отпер двери. Будучи вторым распорядителем выставки, он в демократическом порядке принял и оприходовал картину «неизвестного мастера», получившую название «Ух, какой стоял дым коромыслом в субботу». И ее отправили в запасник в ожидании развешивания.
В воскресенье Б. обедал. А. же пошел на работу; заглянул он и в запасник, кое-что разобрать. И при этом обнаружил, что у двух картин нет номеров; обе были не подписаны, да и в остальном похожи друг на друга как две капли воды.
В понедельник Б. тоже пришел на работу. В некотором смущении он предложил поскорее избавиться от так сказать во хмелю рожденного нового поступления.
— Давай, — сказал А.
Б. поспешил в запасник. И там оказался не только «Дым коромыслом», там неотвратимо находилось и «Отчаяние». Потрясенный до глубины души и не полагаясь на собственные силы в разрешении проблемы атрибутики, Б. созвал современных экспертов. Проблема, и до того трудноразрешимая, стала, после всех свидетельских показаний, еще более трудноразрешимой, и в конце концов превратилась в абсолютно, окончательно неразрешимую на веки веков.
— Их невозможно отделить друг от друга, — сокрушенно отрапортовал Б. первому распорядителю А. — Что будем делать?
— То немногое, что ты понимаешь, ты понимаешь превратно, — сказал А. — Зачем нам их отделять? Я со своей стороны считаю, что они прекрасно дополняют друг друга. Усиливают оказываемое ими действие и тем самым достигают трогательного, потрясающего и очень свежего эффекта. Мы повесим их рядом. Край в край. Они будут словно бы обнимать друг друга. Никто не пройдет мимо, не обратив внимания. Занеси их в каталог под одним общим двойным номером.
Так сказал первый распорядитель выставки А., и так оно и было сделано.
2. ОБРАТНЫЙ ХОД
На лугу Рютли в кантоне Ури гремели ликующие крики.
— Вильгельм! Вильгельм! Вильгельм!
Гедсер убит, крестьяне восстали, свобода стояла на пороге, а героем-освободителем был Вильгельм Телль.
Как хорош он верхом на лошади, мощный торс в простом домотканом платье с арбалетом за спиной и колчаном у седла. На боку короткий меч, на нем сапоги и перчатки, но голова не покрыта, и потому четко вырисовывается его рябое, с резкими чертами лицо и пронзительный взгляд из-под кустистых бровей. Мужчины толклись вокруг него, желая обменяться словом; женщины протискивались вперед, чтобы коснуться его сапог, и протягивали ему своих маленьких детей. И как прекрасно, что он — герой — был одним из них; его непритязательная хижина с яблоней во дворе стояла неподалеку; она досталась ему от матери.
Как он стал героем? Его об этом попросили.
Крестьяне решили убрать с дороги ненавистного габсбургского наместника. Когда его не будет, многое может случиться. Дело, однако, было нелегкое, ибо Гедсер никогда не ездил без вооруженного эскорта. Надумали устроить засаду из нескольких человек в лесу, но дабы задуманное удалось, требовалось, чтобы Гедсер был убит первым же выстрелом. Единственный человек способен на такой выстрел: Вильгельм. Он согласился.
На Гедсере кольчуга и шлем, он окружен своими людьми. Стрела попала в шею, и он замертво свалился с лошади. Во время боя эскорт отступил, и Вильгельм стащил с Гедсера сапоги и перчатки. После чего нападавшие убежали, и люди Гедсера вернулись в замок с телом своего господина.
Все знали, что Вильгельм был снайпером. Он обычно выступал на ярмарках. Однажды он привел с собой своего маленького сына.
Гедсер тоже прибыл туда, дабы изучить уровень производства и посмотреть, как народ веселится. Вильгельм всегда выигрывал соревнования по стрельбе, но на этот раз он решил сделать их поувлекательнее. Вместо мишени он поставил своего сынишку с яблоком на голове. Долго целился. И наконец спустил тетиву, попал в яблоко, стрела глубоко ушла в дерево за спиной мальчика. «Делать подобное — значить искушать Бога», — сказал Гедсер, и многие с ним согласились; однако священник его поправил: «Бог не позволяет себя искушать». Но Вильгельм возненавидел Гедсера, ибо тот лишил его славы.
Шло время, и стрела выскочила из ствола дерева, пролетела над головой мальчика, причем яблоко опять стало целым, вновь легла на тетиву и вернулась в колчан. И Вильгельм с сыном ушел утром с ярмарки. Углубился в лес с полным ягдташем, а вышел оттуда с пустым. И его мать была жива, и они жили вдвоем в своей хижине.
Блестит от жемчужин росы паутина на рассветной поляне. Песни дрозда. Заячий помет. Расколотый взгляд козули со стрелой в сердце. Вертикальный ствол ели на склоне. Потом ива. Потом снег.
Вильгельм бродил по лесу, хищный зверь среди стволов, который убивал ради еды, который бродил, повинуясь своей природе. Гордый своей ловкостью и силой, гордый надежностью своего оружия. Счастливый от игры теней в листве, шепота ветра и вида, открывавшегося с прохладных холмов на долины и другие холмы.
— Господь посылает еду в наш котел через тебя, мой сын, — сказала мать, — больше, чем нам нужно, хвала Деве Марии и святому Губерту. Иди теперь в деревню, продай шкуру и поболтай с девушками; я ведь совсем старая и однажды умру.
И Вильгельм сделал так, как велела мать, ибо он был хороший сын и с удовольствием выполнял желания матери.
— Господь однажды пошлет еду в наш котел через тебя, мой сын, — сказала мать, — а до тех пор придется разбавить суп. Отчима я тебе не сумела раздобыть; бедные девушки выходят замуж, бедная вдова с ребенком кому нужна? Но мы справляемся, и ты достаточно ловкий для своего возраста, и стреляешь из своего маленького можжевелового лука как настоящий мужчина. Мой брат обещал подарить тебе настоящий арбалет, когда тебе исполнится десять. А завтра, может, в силки попадется глухарь.
