Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти - Виктор Бакин

«Я прошел советскую Голгофу», – говорит Ю. Любимов о себе. Мы все знаем, что такое Голгофа – это бичевание и распятие. Но Любимова никто не распинал. Да, его журил Гришин, бывший тогда секретарем МГК КПСС, после чего Любимову построили суперсовременный театр, а Андропов расцеловал его за спектакль «Десять дней…». Очень странная Голгофа получается!

В 1988 году сенсация следовала за сенсацией. Люди боялись верить, боялись отпугнуть процесс возвращения духовным и нравственным ценностям их первоначального смысла. В нашу культуру возвращались дорогие опальные имена. Являлись на свет ошеломляющие публикации, восстанавливались спектакли, снимались с полок фильмы. И в этом потоке событий – возвращение Юрия Любимова.

14 марта 1988 года Театр на Таганке привез в Мадрид спектакль «Мать».

Из Тель-Авива в Мадрид на встречу с труппой прилетел Ю. Любимов с семьей. Однако побеседовать со всей труппой Любимову не удастся – актер по фамилии Маслов подумал: «А почему ему можно, а мне нет?» – и сбежал в «чуждом советскому гражданину направлении». Дурной пример заразителен…

19 марта состоялась беседа Любимова с труппой. Сначала он поделился опытом работы на Западе: «Для того чтобы на Западе режиссеру выжить, нужно ставить как минимум пять спектаклей в год… Надо много работать, здесь я научился работать по-другому… поэтому я выжил…» А в конце сообщил главный тезис жизнеспособности своего театра: «Театр – это ансамбль. Хотите вы или не хотите, театр – это ансамбль, это синтез. И поэтому, если гибнет товарищество настоящее, то и театр гибнет…» (Совсем скоро эти свои слова он забудет, и принципы «настоящего товарищества» тоже.)

Свои впечатления о встрече с Любимовым в Мадриде В. Золотухин записал в свой дневник: «21 марта 1988 года. Все время хотелось спросить: «А зачем вы тут «выживаете», а не живете дома, где есть и театр, и нужда в нем, да с голоду не помрете. Ну, не будет «Мерседеса», хотя почему!»

«Советский режиссер хочет вернуться в СССР» – с таким подзаголовком вышли газеты, и как – этому я свидетель – окрысилась Катерина: схватила газету, стала выговаривать Юрию:

– Они всегда были б…!

– Ну что ты хочешь от прессы… во всем мире она такая, лишь бы платили…

Шеф мне на программке написал: «Валерий. Побойся Бога!»

Боже мой! Какая безгрешность! Он думает, раз поселился в Иерусалиме, значит, с Богом по корешам. Ни тени сожаления, ни намека на раскаяние или чувство вины… Опять кругом прав, остальные все дерьмо. Откуда-то выдумал чудовищную историю, как выкидывали чиновники «дубинушку». Кому он это говорит, кому лапшу вешает, мудрости в нем не прибавилось, хотя часто говорит о возрасте, и библейские мотивы вплетает в речь…»

Н. Губенко сказал, что лично для него встреча с Любимовым в Мадриде – счастье. Он упрашивает редакцию «Известий»: «Знаю, ваш мадридский корреспондент В. Верников передал беседу с Юрием Петровичем. Умоляю, напечатайте. Вы поможете вернуть Любимова на Родину, в его театр». Опубликовать такой материал в то время было непросто. Но напечатали… 29 марта в «Известиях» вышло интервью с Любимовым в Мадриде.

В. Смехов: «В эти же месяцы 1988 года Н. Губенко ведет хитроумную работу по возвращению в СССР Ю. Любимова. В мае Юрий Любимов прилетел в Москву, и эти 10 дней действительно потрясли мир. Он прилетел (так того требовали органы госбезопасности) как «частное лицо» – гость Н. Губенко. Сегодня кажется глупостью вся возня вокруг такой простой проблемы. Но я был свидетелем нервных, сложных шагов Губенко, срывов и успехов – на пути к возвращению Любимова. Помню множество звонков и визитов в ЦК и в МИД. Помню, что помогали мидовцы А. Ковалев и А. Адамишин, а также референты М. Горбачева и А. Яковлева. Помню, что почти все члены Политбюро были против. Помню, что «за» были трое, но их авторитет тогда перевесил – М. Горбачев, А. Яковлев, Э. Шеварднадзе. Помню, тогдашний министр культуры СССР, сочувствуя усилиям Губенко и рассматривая подписи ведущих деятелей искусства и науки под обращением в ЦК, сообщил по секрету о другом письме – других ведущих деятелей культуры. Они сигнализировали, что приезд Любимова повредит «перестройке» в СССР».

Н. Губенко удалось пробить приезд Любимова в Союз в качестве личного гостя без права посещения театра. Но Губенко и это взял на себя. 8 мая 1988 года Ю. Любимов по частному приглашению Н. Губенко на десять дней прилетел в Москву. Труппа «Таганки» встречала его в Шереметьеве. Любимов вернулся, но вернулся в другую Россию. Да и сам он стал совершенно другим – смотрящим на происходящее в стране с нескрываемым превосходством.

Л. Филатов: «…В первый приезд Любимова мы устроили ему грандиозный прием. Достали все, чего в Москве тогда было не достать, из кожи вон лезли. Входит Любимов, крайне скептически осматривает все это великолепие. Мы просим что-нибудь написать по случаю возвращения. Он пишет на карточке: «Хорошо живете». Такой был подход».

12 мая на сцене «Таганки» играли восстановленный, расправившийся после запретов спектакль «Владимир Высоцкий», и в зале сидел его постановщик. После спектакля зрители долго аплодировали, бросали цветы, в глубине сцены стояла гитара, вокруг пространство утопало в цветах. Вдруг кто-то из публики крикнул: «Останьтесь!» И зал подхватил, зал кричал: «Останьтесь!» У Любимова текли по щекам слезы.

Этим, полным эмоций, десяти дням в мае 88-го года предшествовал ряд событий, определяющих возможность полного возвращения Любимова в страну и театр.

В январе 84-го театр обратился в Политбюро с просьбой вернуть «Бориса Годунова», сыграть 25-го, в день рождения поэта, спектакль «Владимир Высоцкий», вернуть Любимова.

В декабре 1985 года «Таганка» направила в Президиум Верховного Совета письмо с просьбой о приглашении Любимова в «обновленный» СССР. А. Эфрос тоже поставил свою подпись.

В октябре 86-го в театре была составлена коллективная петиция («письмо 137») на имя М. Горбачева с просьбой о возвращении Ю. Любимова на родину. (137 подписей тех, кто полагал, что Любимова выгнали, и верил в то, что он вернется. В том числе подпись А. Эфроса. Были и такие, кто не подписал письмо (например, И. Бортник), т. к. не верил ни в то ни в другое.) Позвонили Любимову в Вашингтон и сообщили содержание письма. Теперь от Любимова требовалось официальное заявление с просьбой о восстановлении гражданства СССР. Он пока выжидал…

Н. Губенко старался убедить высшее руководство страны (М. Горбачева, А. Яковлева, А. Лукьянова…) дать согласие на возвращение гражданства Любимову. И убедил. Сделал то, что казалось невозможным.

А Любимов?.. У Любимова были несколько другие планы, и слова в интервью расходились с делами по жизни. Он явно давал понять, что пока не решил, стоит ли ему возвращаться. Этому были свои причины: во-первых, он втянулся в стиль работы на Западе, а во-вторых, возвращаться в Союз очень не хотели ни жена Каталина, ни сын Петр, да и сам муж и отец не стремился обратно…