Среди красных вождей - Георгий Соломон (Исецкий)

— Итак, товарищи, построимся в могучую трудовую колонну и тесно сомкнутыми радами дружно, как один человек, двинемся на исполнение нашего высокого, гражданского трудового долга! И пролетариат, могучими усилиями и бескорыстными жертвами кующий свободу и счастье ВСЕМУ МИРУ, изнемогая в нечеловеческой борьбе с акулами капиталистического окружения, не останется перед вами в долгу! Я уполномочен заявить, что все труженики, наряженные сегодня на работу по очистке железнодорожных путей, по окончании трудового дня получат по фунту хлеба!.. Итак, построимся — и ма-а-арш вперед!!!

Эти поистине горе-труженики состояли из «буржуев», служащих в советских учреждениях, почти поголовно больных, измученных тяжелой неделей работы и лишений. Сборный пункт, к которому они должны были дойти, находился где-то в центре. Была лютая зима. Замерзшие, плохо одетые, голодные, они долго ждали, пока агитатор начал свою речь. Она тянулась долго, эта речь… Они должны были ее слушать… Наконец, непривычные к строю, они, кое-как, путаясь и сбиваясь, построились в «трудовую колонну», и «тесно сомкнутыми рядами» эти мученики, спотыкаясь на избитых, заполненных снегом и сугробами улицах, выворачивая ноги, пошли к товарной станции Рязанской ж.д., отстоявшей верст за пять. Дошли. Там им сказали, что у них нечего делать… маленькая ошибка… Долгие справки по телефону с разными центрами, штабами и прочими учреждениями. Выяснилось, что следовало идти на ту же работу на путях Брестской ж.д. Новая, дополнительная речь агитатора, и снова «сомкнутые рады», спотыкаясь на своем крестном пути, пошли за восемь верст к месту работы.

Пришли. Много времени прошло, пока им выдали из пакгауза лопаты и кирки. Опять «сомкнутыми рядами» двинулись к залежам мусора, представлявшим собою целые холмы. Платформ не было. Их стали подавать. Наконец, приступили к работе. Я не буду описывать ее и прошу читателя представить себе, что испытывали эти измученные люди, исполняя ее: нужно было набирать лопатами тесно слежавшийся и промерзший мусор и поднимать эти лопаты и сваливать мусор на высокую платформу. А ведь «буржуи» не имели ни навыка, ни сноровки к этой работе и к тому же физически они были так слабы и голодны… И само собою результаты этого «трудового» воскресенья были совершенно ничтожны. Это мучительство продолжалось до позднего вечера. Изнемогающих порой до полной потери сил людей неутомимый в служении «великой идеи» агитатор «товарищески» подбодрял «горячим словом убеждения»…

Поздно ночью моя приятельница еле-еле добралась домой в самом жалком состоянии, с вывороченной от наклонений и подниманий тяжелой лопаты поясницей, с распухшими и окровавленными ногами и ладонями рук и, что было самое ужасное в то время, с совершенно истерзанными ботинками, ибо мускулы, кости и нервы были свои, не купленные, а обувь… Но зато она принесла фунт плохо испеченного, с соломой и песком хлеба..

Описываю все эта со слов моей приятельницы.

Другой случай я наблюдал лично. Было лето. Я возвращался в «Метрополь». Я был утомлен, а потому прежде чем подняться к себе в пятый этаж, присел передохнуть на одну из скамеек, стоявших в сквере против «Метрополя». Я обратил внимание на группу женщин, которые топтались и суетились неподалеку от меня с лопатами, мотыгами и граблями, подчищая дорожки, клумбы с цветами и пересаживая растения. Это была нетрудная и в сущности даже приятная работа. Но тут же находился надсмотрщик-красноармеец с винтовкой и штыком, — здоровый и распорядительный парень. Он все время покрикивал на работавших… И вдруг он с ружьем наперевес бегом бросился к присевшей женщине. Это была молодая девушка в легком, заштопанном, но чистеньком белом платье…

— Ты что это, стерва, села? — накинулся он на нее. — А? Вставай, нечего тут!..

— Я, товарищ, устала, села передохнуть, — отвечала девушка.

— Устала! — грубо передразнил он ее. — У-у, шлюха (площадная ругань) небось… а тут устала!.. Марш работать, бл… окаянная, загребай, знай, траву, — грубо хватая ее за руку и сдергивая со скамьи, кричал солдат. — А в Чеку не хочешь, стерва?.. это, брат, у нас недолго!..

Меня взорвало, и, хотя это было неблагоразумно, ибо я мог повредить девушке, я вмешался. Но и вмешиваясь, я не должен был подрывать авторитет власти в глазах «буржуев». Я подозвал красноармейца и стал ему выговаривать так, чтобы не слыхали «буржуи». Мой начальнический тон сперва огорошил его, но вслед за тем он яростно накинулся на меня:

— А ты что за указчик, чего суешься куда не спрашивают?.. Я, брат, сам с усам!.. Нечего, проходи, а то я тебя живым манером предоставлю в Чеку клопов кормить!..

Я вынул свой партийный билет, разные удостоверения, из которых видно было, что я заместитель народного комиссара, и предъявил их ему. Он испугался и униженно стал просить меня «простить» его… Я пригрозил ему товарищем Склянским (помощник Троцкого), который жил в «Метрополе» и с которым я был знаком, потребовал от него его билет (удостоверение), записал его, ту часть, в которой он служил, и его имя. Пригрозив и настращав, сколько мог и умел, я поднялся к себе в «Метрополь» и из окна наблюдал за сим красноармейцем, и видел, как он стал услужлив в отношении «буржуев»… А меня взяло раздумье, хорошо ли я сделал, вмешавшись в дело? Ведь этот красноармеец имел тысячу возможностей выместить полученный им от меня нагоняй на беззащитных людях… Да, читатель, было страшно вмешиваться в защиту бесправных людей, не за себя страшно, а за них же…

Я ограничиваюсь описанием этих двух случаев из практики трудовой повинности. И, кончая с этим вопросом, лишь напомню читателю, что при исполнении этой трудовой повинности творились «тихие» ужасы человеконенавистничества и издевательства. Мне рассказывали о тех поистине ужасных условиях, в которых работали люди, командированные ранней весной в примосковские леса для рубки и заготовки дров, где они проводили под открытым небом, в снегах и грязи, плохо одетые и измученные всеми лишениями своей бесправной жизни, и скудно питаемые, целые недели… А советские газеты устами своих купленных сотрудников описывали эти лесные работы, захлебываясь от продажного восторга, рисовали весенние идиллии в лесу, настоящие эльдорадо… «Настроение у работающих бодрое, все полны энергии, все охвачены сознанием, что творят великое дело — дело строительства социалистического строя!.. — надрываясь кричали эти поистине разбойники пера…

XVI

Я уже говорил выше о моей партийной работе (см. гл. XIV) в ячейке «Метрополя». Надо упомянуть, что партия в лице ячейки все время наседала на меня, стремясь использовать мои силы и мой опыт как старого партийного работника в разных направлениях. И если бы я не сопротивлялся, я был бы втянут в эту «работу» по уши, так что для чисто советской деятельности у меня не оставалось бы ни времени, ни сил. Но оставляя в стороне всякого рода принципиальные соображения — они завели бы меня очень далеко, — скажу, что вся партийная работа, как читатель видел из краткого описания того, что мне приходилось делать, проходила, как и сейчас проходит, в какой-то постоянной истерике. Ведь описанный мною выше товарищ Зленченко с его вечными ходульными лозунгами был далеко не один в партии, — партия была насыщена до отказа этими партийными кликушами-зленченками в той или иной индивидуальности. И эта-то обстановка, эта вечная крикливая истерика, к которой я всю жизнь имел глубокий отврат и которая с торжеством большевиков, с выходом из подполья на путь открытой жизни не только не исчезла и не ослабела, а, напротив, углубилась и стала обычным явлением, которое убивало душу и утомляло физически. Поэтому-то я всеми мерами старался стоять как можно дальше от партийной жизни с ее треском и дешевыми крикливыми фразами и всей шумихой ее.