Даль весенняя - Евгений Павлович Молостов

Из памяти прошлого

Сейчас смотришь — в летнее время некоторые поля поливают поливочными агрегатами. А раньше, после войны, крестьяне нашей деревни воду для полива колхозных полей возили на телегах в деревянных бочках, черпали ее из полувысохшего пруда. Это потом пруд сделали большой. А вначале он у нас был маленький. В жару в нем не успевала скапливаться вода, потому что ее брали жители и для своих огородов. В него и свиней загоняли, и коров. Вода стояла мутная. В ней полно было всяких насекомых, типа вшей, но, несмотря на это, дети с радостным визгом лезли купаться. Вылазили оттуда похожие на чертенят. Ресницы будто подкрашенные темной краской, а с головы по лицу текли грязные струйки.

На полях с афонинской стороны колхозники сажали капусту и помидоры. Поливать приходилось их из грязной речки Рахмы, которую мы называем Улой (от слова «Юла»). Нечистотами той речки теперь, наверное, запретили бы поливать, но тогда все сходило, считали, что так и должно быть. И, главное, урожай был отменный.

Я один раз ходил помогать матери раскидывать по лункам рассаду и слышал, как бабы говорили: «У себя в огороде рассаду садишь здоровую, ухаживаешь за ней, лелеешь ее, поливаешь ранним утром незамутненной водой, а урожай собираешь кое-какой. Здесь же, на колхозных полях, рассада полудохлая, сажаешь ее небрежно, скорее бы как, а родится все — хоть в Москву на выставку вези».

И действительно, капустные вилки вырастали большими, тугими, хрустящими. Помидоры в каждом кусту по несколько штук крупных, мясистых, сочных. Разломишь ее, а она, как сахар, блестит на солнце. Тех, кто победнее жили, колхозный урожай спасал от голода. С поля домой что-то тащить категорически запрещалось, а при сборе урожая — ешь сколько хочешь. Я помню одну молодую женщину, Настю Кузнецову. Она однажды там за время сбора съела этой отборной помидоры целую колхозную корзину. Не на спор, а так просто. Аппетит был хороший. Здоровая, крепкая женщина широкой кости. Она работала, как вол. Косить траву на лугу или еще где-то для частных хозяйств тогда запрещалось. Настя сама не имела коровы. Так она до работы для других хозяев ходила за травой в лес, чтобы подкалымить. Без косы и серпа, чтобы лесник не отобрал, и рвала траву руками. Помню, нам принесла большой и тяжелый мешок всего за несколько рублей. На хлеб. И то ладно. Последнее время Настя жила с сестрой и с матерью. Беднота одолевала их. Но она всегда была настроена оптимистично, чувство юмора никогда не покидало её. Она во время отдыха на поле бабам рассказывала такие анекдоты, от которых они падали со смеху. Один раз она им заявила: «Если бы я была мужиком, я бы вас всех… перелюбила». Бабы соглашались. Говорили: «Ты сейчас-то охальница, а если бы мужиком была, то точно из тебя бы получился разбойник».

Жара крестьян каждое лето замучивала. Помню, в одно засушливое лето, в конце пятидесятых прошлого века, жители были вынуждены идти в Высоковскую церковь за священником, чтобы он пришел к нам в деревню и отслужил молебен за гибнущий в полях и огородах урожай. Священник и сопровождающие его люди пришли к старой деревенской часовне. Там собралось много народу и началось богослужение. Зной стоял невыносимый. От жары в некоторых местах трескалась земля. Даже неверующие в Бога, коммунисты, с надеждой глядели на молящихся, а вдруг и вправду произойдет чудо — прольется дождь. Моление у часовенки длилось 2–3 часа. Прибежали из деревни Кузнечиха несколько женщин и упросили батюшку, чтобы он и у них отслужил молебен. Люди с иконами в руках, с песнопениями пошли в Кузнечиху. Тем временем на ясном небе откуда ни возьмись появились грозовые тучи, загромыхал трескучий гром и полил дождь, как из ведра. Большинство верующих не разбегались. Они были счастливы и благодарны Богу, что на них снизошла такая благодать. Благодарили священника и устроителей этого архиважного мероприятия. Но после можно было услышать высказывания и неблагодарных людей — дескать, священники нынче стали хитрые. Приходят вымаливать у Бога дождь, заранее зная по барометру, что он и без того будет. Но кто бы что ни говорил, а земля тогда насытилась влагою, все вокруг зазеленело, посвежело. Солнце, умытое дождем, улыбалось людям. Прекраснее стал выглядеть мир.

Спустя годы колхозы укрупнились. Появились машины-бочки со шлангами. У нас сделали большой пруд. Колхозники почувствовали облегчение.

Он был строг к себе и добр к людям

Давно это было, лет тридцать тому назад. На городской остановке я садился в автобус. Людей скопилось много. Впереди меня двое пожилых мужчин застряли в дверях автобуса. Один другого обвинял в нерасторопности за то, что он медленно входил в автобус, и крыл его бранными словами. А тот вел себя скромно и тихо, будто не его касается.

По гороскопу я телец, поэтому всегда переживаю за одиноких, больных и слабых. Когда они оба сели на места, я присел к скромному мужчине. Меня заинтересовал он. Разговорились. Спросил его, почему он в защиту себя не сказал ни слова своему недоброжелателю. И услышал: «Мил человек, я войну прошел, навоевался с фашистами. А с ним-то мне чего делить? Ну, вспылил человек. Теперь, я вижу, успокоился. И пусть едет он своей дорогой». Своим добродушием меня этот мужчина еще больше заинтересовал. И когда мы вышли из автобуса, нашли укромное место, я попросил его рассказать о себе. Увидев у меня в руках маленький блокнотик из разрезанной тетради, сшитый белыми нитками, и ручку, он сказал: «Ну, записывайте, только покороче, пожалуйста. Я на переговорный пункт приехал. У меня времени в запасе не более часа.

Старостин Михаил Петрович. Проживаю: Слобода Подновье, Кстовский район, Горьковская область. Родился 24 июня 1924 года. На военную службу призван был 22 июня 1942 года. Привезли нас в Сталинград. Он уже был освобожден от фашистов пятой ударной армией, которую 23 февраля 1943 года переформировали в 33-ю гвардейскую дивизию, в которую вошел наш 84 стрелковый полк. Я числился старшиной роты. После Сталинграда прошел Ростов, Новочеркасск, Шахта-Бис. На северном Донце получил тяжелое осколочное ранение руки и ноги с повреждением нервов. Увезли в Новосибирский госпиталь, оттуда в декабре 1944 года вернулся домой инвалидом 2-й группы. В 1946 году поступил учиться в Лысковский ветеринарный техникум. В 1948 году окончил его. Устроился работать в колхоз «40 лет Октября». В него входили деревни Никульское, Подновье, Кузьминки и Новенькое. В 1959 году