Книга Легиона - Наль Подольский

— Потому что вы не впишете их в протокол. Вы тоже не похожи на самоубийцу. — Он нахально рассмеялся ей прямо в лицо.

Он, конечно, был прав: Марго эту информацию, образно выражаясь, вынесла за скобки, и больше к ней в допросах не возвращалась. Но диктофонную кассету с записью по поводу вируса она сохранила.

Когда-то ее первый начальник преподал ей эту профессиональную премудрость: если есть возможность, не следует вытряхивать подследственного до дна, лучше оставить неучтенными кое-какие грешки или соучастия, чтобы было чем припугнуть его впоследствии. Мало ли что может от него понадобиться… И вот теперь она собиралась использовать старую кассету как рычаг, чтобы заставить Гусецкого принять участие в войне с Легионом. Кассета, правда, была уничтожена взрывом и пожаром в ее квартире, но он-то ведь этого не знает…

Склонность к мелким пакостям в Гусецком проявилась рано, и отнюдь не из-за несчастливого детства — он рос в нормальной семье, в Петербурге, тогда еще Ленинграде. После седьмого класса у него обнаружилась основательная одаренность к шахматам, и его приняли в детскую шахматную школу, где, по сути, готовили будущих профессионалов. Там он получил прозвище Гаденыш, которое прилипло к нему на всю жизнь. Он на эту кличку не обижался, зная, что неоднократный чемпион мира, величайший шахматист всех времен и народов Карпухин когда-то в аналогичной шахматной школе имел такое же прозвище. Но, в отличие от него, Гусецкий шахматной карьеры не сделал: он в своем юном возрасте развел в школе такие интриги, что был оттуда изгнан и не вынес из нее ничего, кроме клички.

Далее он поступил на математико-механический факультет Университета, и уже в студенческие годы славился способностью втравливать людей в ссоры и скандалы. Он всегда точно знал, с учетом заведомой к себе антипатии, кому и что надо сказать, чтобы вызвать столкновение интересов. Причем, делал он это без всякой для себя выгоды, можно сказать, пакостил бескорыстно.

Он окончил Университет специалистом по математическому обеспечению вычислительных машин и получил распределение в Казань, в Русско-Болгарский институт по адаптации американских компьютерных программ. Для него это было такой же удачей, как для навозного жука, несомого буйным ветром, угодить прямо в лепешку коровьего дерьма.

Сей достославный центр науки своим возникновением был обязан тому факту, что Болгария, единственная из социалистических стран, имела статус слаборазвитой страны, и американцы, по какой-то международной разнарядке, поставляли им компьютеры и пакеты управленческих программ, запрещенные тогда к экспорту в Советский Союз. Программы прямиком переправлялись в Казань, где наши ученые, в меру своих знаний и способностей, пытались их потрошить и приспосабливать к социалистической действительности. Но это была лишь одна, как ни странно, наиболее пристойная сторона деятельности Казанского института.

Все это происходило при Андропове, последнем из советских начальников, бредивших глобальной революцией и разрушением всемирного царства капитала. Ради дестабилизации мировой капиталистической системы шли на все, вплоть до создания под городом Горьким учебных лагерей для террористов всех мастей, именовавшихся бойцами освободительных движений. И немалая роль в будущей победе над империализмом отводилась компьютерным вирусам. Требовалось создать столь прилипчивые и разрушительные вирусы, чтобы в один прекрасный день, будучи запущенными в мировую компьютерную сеть, они, по крайней мере на время, парализовали бы финансовую, экономическую и военно-техническую жизнь всех развитых стран.

И вот Гаденыш попал прямиком в отдел, занятый этими достойнейшими научными проблемами. У него оказался природный талант к вирусотворчеству, и из множества людей, время от времени в разных концах света проклинавших внезапно взбесившиеся компьютеры, ни один не знал, что обязан своими несчастьями этому невзрачному усатому человечку, внешностью напоминающему не то голодного кота, не то сытого таракана.

Хотя Гаденыша в Институте все терпеть не могли, никто не сомневался: он скоро станет большим советским ученым, и с ним старались не ссориться. Но талантам его не суждено было расцвести в полной мере: мировой капитализм оставили в покое, а вот «вирусный» институт разогнали. Казань стала татарской столицей, и Гаденыш вернулся на родину, в Петербург, где и нашел прибежище в маленькой фирме, выпускавшей специфические приборы, всевозможные «жучки» и прочую электронную пакость. Гаденыш пришелся здесь ко двору и успел сконструировать несколько интересных устройств к моменту, когда фирма была закрыта из-за криминальных аспектов своей деятельности. Тогда он впервые попал в поле зрения правоохранительной системы, но пока лишь в качестве свидетеля. Затем он перебрался на спокойное место, в коммерческий банк, где отвечал за бесперебойную работу компьютерной сети. Здесь-то его и разыскал один бывший коллега из Казани, предложивший участие в масштабной финансовой афере.

В течение всего времени следствия и при составлении следственного заключения Марго отчасти находилась под магией того факта, что Гаденыш принимал участие в преступных деяниях без серьезной для себя корысти. Если бы речь шла об убийстве или другой форме насилия, Марго бы сочла это отягчающим обстоятельством, но поскольку его роль ограничивалась щелканьем клавишами компьютера, она сделала все, чтобы вывести его из состава группы главных преступников. Благодаря ее усилиям Гусецкий, будучи важнейшим техническим исполнителем преступления, получил всего четыре года лишения свободы, значительно меньше тех, кто шел «паровозом».

В последние дни пребывания на службе Марго удалось выяснить о судьбе Гаденыша только то, что по отбытии половины срока, с учетом хорошего поведения, суд отправил его на оставшиеся два года в места ограничения свободы, или, в просторечии, на «химию». Подсчеты показывали, что в данный момент ему оставалось досидеть там примерно три месяца. В качестве специальной насмешки судьбы, городишко, в который он попал, носил название Раздольный.

Дальнейшими поисками Гаденыша решил заняться Платон, считая свое физическое состояние уже вполне удовлетворительным. Он категорически отверг и настойчивое стремление Марго принять участие в экспедиции, и предложение Паулс дать ему в сопровождающие своего человека.

Он отправился в путь на машине, благо, Раздольный располагался немногим более, чем в двухстах километрах от Петербурга. Но по прибытии туда Платону показалось, что проехал он несоизмеримо большее расстояние и попал если не на другую планету, то во всяком случае в другую историческую эпоху. Хозяином города был комбинат химических удобрений, и заводские трубы, мрачно подсвеченные красными сигнальными огнями, днем и ночью изрыгали густые зловонные дымы, даже в темное время суток выделявшиеся черным цветом на фоне бурого неба. Не желая документировать свой визит, Платон не поехал в гостиницу, а снял комнату у первой подвернувшейся около автобусного вокзала старухи.

Свои поиски он начал с утра, и город произвел на него еще более гнетущее впечатление, чем вечером. Из всего многообразия существующих в мире красок для этого места у Создателя нашлась только одна — серая. Зато атмосферные осадки здесь были цветными: тяжелые хлопья мокрого снега отсвечивали то зеленым, то желтым и, растаяв на капоте автомобиля, оставляли оливковые пятна. Несмотря на легкий мороз, три или четыре градуса, везде поблескивали незамерзающие лужи с мутными радужными разводами. На улицах не было видно ни одного дерева. Хотя день еще лишь начинался, у ларьков со спиртным толклись изрядно подвыпившие люди, и Платон дважды заметил лежащих на снегу пьяных.

Пытаясь выяснить, какое подразделение милиции занимается учетом лиц, приговоренных к ограничению свободы, и надзором за ними, он столкнулся с однообразным нежеланием всех, к кому обращался с вопросами, не только разговаривать или помочь советом, но даже просто поздороваться. Платону не удавалось ни с кем вступить в контакт, пока он не додумался предлагать собеседникам деньги. За ничтожные суммы они преодолевали свою угрюмую необщительность и делились имевшейся у них информацией. Все единодушно настаивали на том, что в милицию нельзя обращаться ни по какому поводу, — они здесь всяких приезжих не любят. А если начать предлагать деньги, могут отобрать все, что есть, избить и к тому еще задержать за драку. Лучше пойти на комбинат, этот человек все равно там работает, больше негде. Там тоже приезжих не любят, но за деньги могут и постараться.

Платон последовал этим рекомендациям и следующим утром уже располагал адресом, где жил Гусецкий, вернее, где ему жить полагалось, потому что на работу он уже месяца полтора не являлся.