Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

— Я должна быть дома к обеду в три часа, — ответила я.

Ральф перекатился на спину и сощурился на солнце.

— Тогда у вас есть еще полчаса, — уверенно сказал он.

— Дядя Джон вернется сегодня поздно, он уехал в Чичестер советоваться с юристами, — лениво заметила я. — Он очень заботится об Экре.

— Я знаю, — ответил Ральф. — Но меня пугает будущее его идеи.

— Я была уверена, что вам нравится эта идея, — удивилась я. — Что это дает шанс Экру освободиться не только от нищеты, но и от власти сквайров. Навсегда.

Ральф внимательно глянул на меня.

— Но это не совсем так, правда? Экр — это не остров. Многие из его жителей оставили деревню и уехали на заработки. И сейчас я не знаю, кто мог бы убедить их вложить заработанные деньги в какой-то общественный фонд. К тому же надо уговорить молодежь остаться в деревне, поверив в будущее. Да и богатые вокруг… Он помолчал.

— Не все они плохие, — попыталась вставить я.

— Не все, — улыбнулся мне Ральф. — Но у них есть власть. И если дела в Экре пойдут успешно, они употребят эту власть на то, чтобы прекратить эксперимент. Я не сомневаюсь в этом. С них станется отыскать в книжках какой-нибудь закон, который объявит эксперимент нелегальным. Если они не найдут такого закона, они изобретут его. Они держат в руках всю власть в стране, а Экр это всего лишь маленькая деревушка.

— Ну что ж — это только начало, — рассудительно сказала я, перевернувшись на живот и облокотившись подбородком на ладони, чтобы было удобнее разговаривать. — Если у нас что-нибудь выйдет, то люди и в других местах попытаются сделать то же самое.

— Угу, — согласился Ральф. — Даже если этот способ ведения хозяйства не привьется, мы будем знать причину, почему он не выжил. И если дворянство окажется сильнее нас, то это послужит уроком для тех, кто придет после нас со своими надеждами и идеями. — Он тяжело вздохнул и добавил откровенно: — Я просто разрываюсь на части. В душе я знаю, что ничего не получится, поскольку все зависит только от прихоти сквайра. До тех пор, пока земля не будет выкуплена деревней и не станет принадлежать им по закону, наш эксперимент будет висеть на волоске. И власть Лейси над Экром будет нерушима. А нельзя доверять никому, кто имеет такую власть. Ибо злоупотреблять ею так же естественно, как дышать. Это справедливо для каждого. Если вы с детства привыкли обладать властью, значит, вы уже насквозь ею развращены.

— Это я развращена? — с изумлением возопила я.

Ральф долго рассматривал ветки деревьев над нами и потом с улыбкой перевел взгляд на меня.

— Конечно, — он словно констатировал очевидный факт. — Нет, я не обвиняю вас. Но вы вышли из знати и привыкли контролировать каждого, кто беднее. Представьте, что вы живете в Холле, у вас ребенок, которого нужно растить, а тут случился плохой урожай, и денег не хватает. Я не сомневаюсь, что вы сделаете то, что на вашем месте сделал бы каждый, — станете раздумывать, где бы раздобыть деньги. И тогда вы увидите Экр и людей, имеющих долю от прибыли, которую вы искренне считаете своею, поскольку этой землей ваша семья владела на протяжении многих поколений. Я понимаю, что вы не олицетворение зла, но вы и не святая. У вашего дяди полно благородных идей. Но я бы не доверился ему, если бы случилось так, что он разорился и стал бедствовать.

— Вы не доверяете ему? — спросила я.

Внезапно меня охватила жалость, жалость к дяде Джону с его высокими идеалами, жалость к Экру, который не станет местом, похоронившим жестокость богатых, и жалость к себе, поскольку я знала, что, если эксперимент не удастся, дядя Джон и мама решат продать Вайдекр.

Ральф уселся на земле и невесело рассмеялся.

— Я доверяю вашему дяде, — решительно сказал он. — Я разрушил власть Лейси над землей и должен попытаться улучшить положение людей. Конечно, ломать легче, чем строить, но пришло время созидания. Я попытаюсь сделать что в моих силах. И если меня постигнет неудача, если нас постигнет неудача, то, по крайней мере, у меня останется право сказать, что все это я предвидел.

Я вскочила и даже обняла его в восторге.

— О да! — воскликнула я. — Все будет хорошо! Вы думаете, что все сквайры плохие, но Ричард подтвердил, что он согласен на такие условия, и дядя Джон стоит за вас, и я тоже! А самое главное, что вы будете жить здесь, и все у нас будет хорошо!

Ральф рассмеялся моему энтузиазму и тепло, по-отечески обнял меня за талию.

— А что мне еще остается? — спросил он, но лицо его оставалось грустным.

Рядом с нами неожиданно мелькнул зимородок, словно сгусток ярко-синего оперения, и нырнул в крошечную невидимую норку на берегу. Мы сидели не шелохнувшись, и он снова показался из норки и уселся на краю ее. Посматривая на нас своими крошечными глазками-бусинками, он принялся быстро выклевывать что-то из песка. В воде подрагивало его отражение, казавшееся бирюзовым.

Ральф не шевелился, чтобы не спугнуть птичку, я тоже замерла, но мысли мои убежали далеко. Тепло от руки Ральфа распространилось по всему моему телу, я все еще держала его за плечи, наши тела соприкасались. И странное желание, желание пришедшее ко мне из сна, овладело мною. Я не могла оторваться от Ральфа, не могла, хотя знала, что мне следует это сделать.

Ральф убрал руку и взглянул на небо.

— Вам пора идти, — сказал он. — Если не хотите, чтобы вас начали разыскивать. Хотите взять форель?

— Но это вы поймали ее, — твердо сказала я. — Она ваша.

— Я поймал ее в пруду Лейси, под небом Лейси и на их земле. Впрочем, благодарю вас, я обожаю форель.

Он осторожно завернул ее в листья и спрятал в карман пиджака. Я поднялась на ноги, мои колени дрожали, лицо горело. Ральф по возрасту годился мне в отцы, а по положению был простым рабочим, однако я только что обнимала его и мне это было приятно.

Тихо стоя рядом, я увидела, как он пристегивает свои деревянные протезы. Его лицо исказила гримаса боли, и на лбу показались капли пота.

— Очень больно? — спросила я.

Короткий взгляд подсказал мне, что хотя раны давнишние, но кожа на обрубках ног красная и блестящая от постоянного ношения протезов.

— Дьявольски, — холодно ответил Ральф. — Но я рад, что мне вообще удалось тогда выжить.

Я хотела было расспросить его, как произошел несчастный случай, но какая-то странная дрожь пробежала по моему позвоночнику, словно предупреждая меня не делать этого. И я просто стояла рядом, наблюдая, как он, подтягиваясь на руках, пытается встать прямо. Это было нелегко, и морщины на лице превратили его в маску.

— Приведите мне лошадь, — вдруг сказал он, и это звучало скорее приказанием, чем просьбой о помощи.