Руководство по исправлению своей жизни - Лесли Камерон-Бэндлер

Разумеется, одной из наиболее определяющих характеристик детства является ИЗМЕНЕНИЕ. Дети растут, их пропорции изменяются, меняются характеристики лица и тела, развиваются их возможности воспринимать и размышлять, увеличиваются навыки владения речью и счетом, и так далее. Для некоторых людей, это развитие останавливается где-то в возрасте до 30 лет, но, по крайней мере, до этого момента человек меняется ежедневно. По мере того, как ребенок продвигается от детства к отрочеству, к непоседе-подростку, к половому созреванию, юношеству, а затем к юной взрослости, его запросы, потребности и способности продолжают развиваться. Хотя тот факт, что об этих изменениях известны каждому как часть информации, многие из нас все еще пренебрегают тем, чтобы соответственно реагировать. Рост вместе с вашим ребенком означает уточнение ваших собственных ожиданий от ребенка и взаимодействий с ним, скорее в соответствии с ЕГО постоянно развивающимся миром, чем в соответствии с другими неприемлемыми стандартами.

Приближался десятый день рождения Дугласа. Он ожидал его с тревожащей смесью надежды и безнадежности. Пятый год подряд он собирался попросить о велосипеде свою мать, Тэсс. В этот вечер он нашел ее за чтением, сидящей на диване в гостиной. Дуглас уселся на стул напротив нее. "Мам?" Она оторвалась от своей книги, тепло улыбнулась и протянула к нему руки. "Пойди сюда, детка. Я почти целый день тебя не видела." Дуглас сполз со стула и опустился рядом с ней. Тэсс крепко и порывисто обняла его. "Мам, знаешь, чего я хочу на свой день рождения?" "Что?" спросила она. "Велосипед." Она снова крепко прижала его к себе. "О, милый, они ведь такие опасные. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок был на улице." Дуглас ожидал этого, но все же его сердце налилось тяжестью и упало. "Но, мам, я буду осторожен." "Осторожен? Да ты же попросту РЕБЕНОК!" На следующий день, после того, как мать высадила его у школы и пропала из вида, Дуглас снова стыдливо выпросил у друга велосипед, чтобы немного покататься вокруг школы.

Безопасно для Дугласа ездить на велосипеде, или нет, но в десять лет он, разумеется, НЕ является "еще ребенком". А вот то, что уже ЯВЛЯЕТСЯ правдой, так это то, что Тэсс продолжает, скорее, реагировать на него такого, каким он когда-то был (как на дитя, явно беспомощное, уязвимое и неумелое), чем на того, кем он ЯВЛЯЕТСЯ (десятилетнего, с острыми глазами и чуткими ушами, с завидным умением управляться своим телом и чувствами, и крайне намеренного узнать, что это тело и эти чувства умеют делать). В этом случае, Тэсс не уделяет внимания нынешнему восприятию своего сына, как десятилетнего, но использует свои воспоминания о нем, как о малыше в качестве основания для решения иметь ему велосипед или нет. В дополнение, она применяет критерии и свидетельства удовлетворения этим критериям, которые относятся к младенческим годам Дугласа, вместо сегодняшней реальности.

Реагируя, исходя из воспоминаний и критериев прошлого (с их устаревшими ассоциациями), Тэсс продолжает не замечать фактов его нынешнего состояния развития, умения и потребностей. Это уничижительно по отношению к Дугласу, обкрадывает его признания своих растущих навыков. Это является также возможным неверием в его будущее развитие, поскольку с детских лет он лишен возможностей иметь необходимые или полезные ощущения для своей эволюции как полноценного человеческого существа. Ее критерий безопасности является одним из тех, которым любой родитель будет дорожить, безотносительно от возраста.

Но то, что составляет безопасность (то есть, эквивалент критерия для безопасности), с необходимостью изменяется по мере того, как изменяется ребенок. Для младенца, безопасность по отношению к ножам означает не обращаться с ними вообще. Но позже, этот эквивалент критерия должен быть исправлен включением в него использования ножей безопасным образом. Нравится это или нет — признаете или нет — ваш ребенок неизбежно будет обращаться с ножами. Поэтому, в интересах безопасности, будет лучше всего, если ребенок научится правильному обращению с ножами, когда для этого настанет время. Однако, это не единственный путь, каким это неприемлемое реагирование может быть выработано.

Гарольд получал огромное наслаждение от оперы, и он хотел, чтобы его семилетний сын Джозеф разделял эту утонченность. Гарольд просунул голову в комнату Джозефа и сказал, "Джозеф, одевай туфли и пальто. Мы идем на "ВОЛШЕБНУЮ ФЛЕЙТУ!" Увлеченный странной конструкцией, рождающейся из его конструктора Лего, Джозеф не заметил присутствия отца, и продолжал защелкивать маленькие пластиковые детали на места. Тон Гарольда стал раздраженно-строгим. "Джозеф!" Мальчик взглянул на отца. "Тебе следует быть внимательнее и не пренебрегать кем-либо, кто говорит с тобой. А теперь, одевай туфли и пальто." Лего придется подождать.

В оперном театре кресло все время складывалось и пыталось проглотить Джозефа. Он не мог видеть, не вставая на колени, но тогда у него сводило ноги. Когда он пытался вытянуть их, на него шикал отец, "Сиди смирно и наслаждайся представлением!" Джозеф старался. Декорации были прелестными, но было трудно понять, что происходит, поскольку люди на сцене не говорили по-английски. Он хотел пойти в туалет, но Папа сказал, "Жди." Он был голоден, Папа сказал "Тихо!" Он хотел пить, а Папа пригрозил раздраженным шепотом "Если ты не успокоишься, мы уйдем!" Джозеф задумался на минуту, потом спросил можно ли ему побегать между рядами стульев.

Семилетка уже не младенец, но он еще и не взрослый. Это прекрасно, что Гарольд хочет приобщить сына к прелести и страстям оперы, но Гарольду не стоит делать это способом, который пренебрегает способностью ДЖОЗЕФА оценить прелесть и страсть, также, как и потребностями и пристрастиями семилетнего мальчика. Это не означает, что Гарольду не надо было брать своего сына в оперу. Это однако означает, что Гарольду следовало бы ожидать от Джозефа поведения семилетнего мальчика, которое обычно не включает тихое сидение в течение трех часов, заинтересованность формой искусства, которую он не понимает, проведение долгих промежутков времени без еды, питья, игр и так далее. Вместо того, чтобы реагировать на Джозефа такого, каков он есть, Гарольд реагирует на него такого, каким он будет когда-нибудь (то есть, на взрослого).

Нет ничего изначально неверного в критериях Гарольда. Ошибка Гарольда в приложении их соответственно эквивалентом критериев, скорее присущим взрослым, чем семилетнему ребенку. Для семилетних внимание устойчиво на значительно более коротких интервалах времени, чем у взрослых. Для семилетнего сидеть внимательно на протяжении получаса без передышки является большим достижением. (Аналогично, мы знаем мать, которая, когда ее шестилетняя дочь попросила платье, которое ей понравилось, сказала маленькой девочке, что купит, но что сперва она должна хорошо себя вести целый год!) Вы, разумеется, можете ожидать от семилетнего ребенка считать оперную постановку хорошей, а музыку приятной, но бессмысленно ожидать, что он будет следить за развитием действия на сцене, находить арию Царицы Ночи особенно волнующей и хорошо исполненной, и так далее. Короче, в то время, как Тэсс реагирует на Дугласа не в настоящем, а на то, кем он был, Гарольд реагирует не на Джозефа, а на того, кем Джозеф БУДЕТ (по крайней мере, в представлении Гарольда). В их взаимодействии с детьми, как Тэсс, так и Гарольду, не хватает точной обратной связи с настоящим по поводу своих детей, также, как и критериями, которые являются текущими, практичными и честными.

Другим способом выражения несовместимости Тэсс и Гарольда со своими детьми является их ожидание от детей соответствия неким стандартам, которые обычно характеризуют людей либо младше, либо старше тех детей, какими они являются в действительности. Однако, просто потому, что юный Джозеф не разделяет с отцом понятия того, что означает быть ценимым, это не является с неизбежностью причиной того, что у Джозефа нет понятия, какие же поведения или ощущения составляют ценность. Как и любой взрослый дети имеют свои собственные ЛИЧНО ХАРАКТЕРНЫЕ эквиваленты критериев, посредством которых они оценивают и реагируют на мир.

Пример исходит из ощущений Лесли Камерон-Бендлер (ЛКБ) при воспитании своего сына, Марка. Когда Марку было около восьми лет, ЛКБ могла только беспомощно замечать, что он часто (а иногда прямо пугающе) упорно противился тому, чтобы браться за дело в новой ситуации, требующей привлечения физических навыков, несмотря на энергичное и твердое поощрение от ЛКБ. Например, уроки военного дела последовательно избегались, а учиться плавать было ужасающей перспективой, несмотря на уверения ЛКБ, что "Я видела тебя раньше здорово владеющим своим телом. Я знаю, что ты можешь это делать, и делать хорошо!" В одной из таких ситуаций ЛКБ спросила Марка, что, по его мнению, является успехом, а что неудачей. Ответами Марка были, что успех — это "делать что-либо, что ты или кто-то другой думал, что ты не можешь.", и что неудача — это "не делать того, что ты или кто-то другой думал, что ты можешь." ЛКБ поняла, что, при ДАННЫХ ЭКВИВАЛЕНТАХ КРИТЕРИЕВ МАРКА для успеха и неудачи, ее способ поощрения был для него помещением в неудачу. Говоря Марку, что она знает, что он может это делать, она немедленно создавала (в его представлении) преувеличенную возможность ПРОВАЛА, если по какой-то причине он не смог бы это сделать. То есть, если бы он не сделал того, что его мать думала, что он смог бы сделать, значит, он потерпел бы неудачу.