Защитник - Матвей Геннадьевич Курилкин

— Да. Да, ты прав. То, что будет после смерти сейчас не важно, — согласился дядя. — Если уж мы не можем ничего сделать… — Он с силой потер лицо. — Однако какие новости ты сообщаешь вот так, мимоходом! Это надо будет хорошенько обдумать. Но вернемся все же к земным делам. Как бы там ни было, я не хочу, чтобы ты воспринимал мою заботу как контроль, как попытки ограничить твою свободу. Мы семья, и это нормально, когда старший член семьи в чем-то направляет и подсказывает младшему. Просто по той причине, что у него больше житейского опыта. Я не говорю, что я умнее. Уверен, что все вы, и Доменико, и Акулине и ты намного умнее нас, стариков, но умом опыта не заменишь.

«Ох, доминус Маркус», — подумал я. — «Ты кругом прав, и в другой ситуации я бы даже и не подумал спорить. Но что делать, если у нас цели разные?»

— Дядя, я собираюсь переехать. — Ну а чего, убедить друг друга мы не сможем, так что и пытаться не буду. — Ты говоришь правильные вещи. Я безмерно благодарен тебе и остальным за заботу. Благодарен вам за то, что не одинок. Однако отказаться от своих дел и целей я не могу. Так же как не собираюсь и рассказывать о них. В таком случае мое пребывание в доме Ортесов становится нежелательным. Ты будешь переживать за меня. Переживать, не вляпаюсь ли я в какую-нибудь историю, не навлеку ли неприятности на семью. И, к слову, это вполне вероятно: мою историю ты знаешь, и какие у меня враги — тоже. — Зараза, вот последнее я точно зря сказал. Надо же было ляпнуть!

— Не смей такое говорить! — ну точно. Вскочил, ударил кулаком по столу. — Семья не отказывается от своих детей только потому, что у них серьезные враги! Все твои враги — это наши враги. Как и наоборот. Иначе семьи не будет. Нас просто уничтожат, раздергают по одному!

— Дядя, я неправильно выразился! — Пришлось тоже встать, чтобы не выглядеть невежливо. — Я тоже считаю, что враги должны быть общими. Но я не могу рассказывать о своих делах и планах, поэтому будет неправильным пользоваться защитой семьи.

— Мальчик мой, почему? Почему ты не хочешь рассказать?

— Потому что ты будешь резко против. — Пожал я плечами. — Ты видишь мою дальнейшую жизнь совсем иначе, чем я. Жена, дети, образование, свое дело в тесном сотрудничестве с семьей. Все это очень хорошо, я и сам о таком мечтаю…

— Но воплощать не собираешься, — констатировал дядя.

— Не собираюсь. Не хочу жить в одном мире с чистыми и их богом. Не хочу такой судьбы для моих детей.

— Ты понимаешь, что хочешь бороться с системой? Понимаешь, какие шансы у одиночки? Даже с поддержкой семьи?

— Очень ясно понимаю. У меня нет шансов. Но сдаваться не собираюсь. Можешь считать это помешательством.

Дядя с силой потер ладонью лицо.

— Мы ведь уже говорили об этом. Никто не собирается сдаваться. Получи образование. Начни свое дело. Обрасти связями. Заработай денег. Так ты сможешь добиться большего. Неужели ты забыл?

— Дядя, я все понимаю. Для войны, не важно кого и с кем действительно нужны деньги. И чем больше, тем лучше. Но денег я найду, так или иначе. Может быть, действительно организую свое дело, только извини, учиться я не собираюсь. Не хочу терять время, к тому же самообразование никто не запрещал пока. Я побывал в университете — это лишь контора по зарабатыванию денег. Ты в курсе, что они отменили экзамены, кроме вступительных? Достаточно платить, и ты дипломированный специалист. Даже лекции посещать не обязательно. Обойдусь, и обойдусь так же и без связей, о которых ты говоришь. С кем можно подружиться в таком месте? С золотой молодежью? Люди мне нужны. Мне нужны те, кого не устраивает нынешнее положение дел. Не те, кто приспособился и согласен читать молитвы чистому, выполнять правила, придуманные священниками. Мне нужны те, кто готов убивать. Жаль, я пока не знаю, где таких найти. Но я найду.

— Меня пугает твоя одержимость убийствами, — проговорил дядя. — Это не нормально, мальчик. Одержимость никогда не приводила к хорошему. Уверен, что не находишься под влиянием своей подруги?

— Знаешь, дядя… Я всегда был серьезен не по годам. Очень ценил семью. Маму, папу. Не было у меня этого подросткового бунта, когда в определенном возрасте ты начинаешь протестовать против всех и всего просто оттого что не знаешь, куда бы приложить лишнюю энергию. Не знаю, почему так. Мне хотелось тихой жизни. В кругу семьи. Чтобы через много лет мы вместе с престарелыми родителями увидели, как становятся на ноги их внуки. Мне всегда казалось, что нет ничего важнее семьи. Сначала у нас отобрали дом. Потом работу и здоровье, и в конце — жизнь мамы и папы. — Я криво ухмыльнулся и отвернулся. Не хотелось показывать набухшие в глазах слезы.

— После первых убитых жандармов я удивлялся. Своему равнодушию. Думал, мне будет очень плохо. Думал, они будут приходить ко мне ночью. Ведь они не нападали на меня, просто заковали в цепь и посадили в поезд с другими такими же неблагонадежными, как я. Знаешь, почему я убил их? Потому что понял, что нас везут на убой. Они не очень-то и скрывали цель путешествия. И они не снились мне. Я даже лиц их не помню. Тогда я еще не встретил Керу. Я не помню ни одного из тех, кто потом вставал у меня на пути. Чистые, жандармы, солдаты освободительной армии. Однажды мне пришлось стрелять из картечницы по толпе фанатиков. Они были ни в чем не виноваты, простые, обманутые люди. Они защищали своего священника. Вот тогда да, мне было плохо. Но если понадобится, я не колеблясь повторю совершенное. Не потому что они мешают моим целям. Чистые считают себя вправе решать, кому жить, а кому умереть. Отбраковывать тех, кто не соответствует их непонятным целям. Вычищать стадо от паршивых овец. Я не хочу быть бараном, покорно идущим на убой, и потому считаю себя вправе отвечать им тем же. Им, и тем, кто их защищает. Я уж точно не собираюсь к ним приспосабливаться. Даже не потому, что я такой непримиримый. Однажды они решат изменить правила и придут за теми, кого сейчас не трогают. А они придут — непременно придут. Чистому богу нужны жертвы. Они уже начали — помнишь, что вы с доминусом Криспасом мне рассказали? Про грех праздности. Это ведь просто способ получить жертв. Просто начали с тех, кто не сможет защититься. Потом и до других дойдут. И до нас. Не собираюсь переживать это снова. Ты сомневаешься, нормален ли я. Можешь даже не сомневаться — я свою черту перешагнул