Собиратель чемоданов - Ольга Ляшенко

— С красной строки?

— Разумеется. И слово «справедливость» как-нибудь выдели.

— Может, подчеркнуть?

— Не стоит, у нас уже многое подчеркнуто. Напиши красными чернилами, а еще лучше — возьми в рамочку, ведь это — ключевое слово. В общем, сама подумай, ты не хуже меня разбираешься.

4. — Понятно, — сказал Стяжаев. — Ты предлагаешь распределить корм пропорционально выручке каждого животного. Остроумно, ничего не скажешь!

— Я рад, что ты, наконец, догадался, но это далеко не все. Не стоило бы разворачивать целую кампанию в прессе только ради того, чтобы лишний раз поговорить о еде и блеснуть остроумием. Я, конечно, и сам не прочь повеселиться и вкусно поесть, но существуют и высшие ценности.

— Например?

— Например, свобода. Я считаю, что тем, кто полностью окупил расходы по своему содержанию, плюс налоги, плюс муниципальные сборы, плюс взносы в Пенсионный фонд, плюс небольшой процент в фонд зоопарка, нужно дать полную свободу.

— Ты так думаешь?

— Только так. Иначе мы просто не имеем права заводить разговор о справедливости.

— Хорошо. Но тогда в скором времени в зоопарке останутся только худшие.

— Ничего подобного! Я не собираюсь из милости кормить бездельников и уродов!.. Так. Ты уже освободилась?

— Да, — сказала Марина.

— Тогда пиши: «А КОТОРЫЕ СЕБЯ НЕ ОКУПАЮТ, ТЕХ ГНАТЬ!», восклицательный знак, и слово «гнать» подчеркни жирно, черным фломастером. Чтобы не думали, что я шучу. Да, только так! Гнать в три шеи, и никаких поблажек!

Марина взялась за дело, а Стяжаев задумался.

— Нет, — сказал он наконец. — Так нельзя. Сам подумай, к чему это приведет: животные без всякого надзора будут бродить по улицам, озлобяться, начнут приставать к людям, кусаться…

— Так что же, мы, по-твоему, управы на них не найдем? — решительно сказал Упендра. — Пиши: «А КОТОРЫЕ БУДУТ КУСАТЬСЯ, ТЕХ ЗАДЕРЖИВАТЬ — И ЗА РЕШЕТКУ!!!» Три восклицательных знака, и все подчеркнуть… Написала? Теперь прочти все с самого начала. Посмотрим, что получилось.

5. Марина откашлялась и громко прочла заголовок статьи:

— «В ЗАЩИТУ ЖИВОТНЫХ».

— Надо же! — восхитился Упендра. — Я уже и сам успел забыть, как называлась моя статья, а у нее записано! Отлично! Читай дальше.

— «ЖИВОТНЫМ ТОЖЕ НУЖНА СПРАВЕДЛИВОСТЬ», — громко продекламировала Марина.

— Ты слышишь? Это же буквально мои слова! — вокликнул Упендра, — Я даже помню, как я это говорил. — Ну, дальше.

— «ПРЕДЛАГАЮ», — прочла Марина.

— Точно! Ну, слово в слово! Ты просто молодчина.

— «ПРЕДЛАГАЮ КОНКРЕТНОЕ РЕШЕНИЕ!»

— Правильно. Давно пора предложить что-то конкретное. Мир устал от общих фраз. И не удивительно, что все философствуют, а никто никого не слушает. Просто потеряли надежду услышать что-нибудь дельное. Я по себе знаю. Бывает, начнешь смотреть какую-нибудь передачу с интригующей заставкой, а после двух-трех кадров уже с трудом заставляешь себя следить, потому что знаешь заранее, что будет дальше.

Между тем передача «В мире животных» уже кончилась, и теперь по телевизору показывали состязания по гребле на байдарках и каноэ.

6. Когда соседка дочитала статью до конца, Упендра на минуту задумался, а потом сказал:

— Между прочим, у меня появилась одна философская мысль, и кстати, ее тоже не мешало бы изложить в письменном виде и отправить в специальный журнал.

— Может, в «Вопросы философии»? — подсказала Марина.

— Совершенно верно, именно туда, — сказал Упендра. — Так что это тоже надо будет записать.

— О чем же твоя мысль? — поинтересовался Стяжаев.

— Эта мысль о том, что любая идея, если ее как следует развить, в конце концов переходит в свою противоположность. Отсюда вывод: если хочешь добиться какого-то позитивного результата, ничего не доводи до конца. В каждом деле надо вовремя остановиться.

— А что делать дальше со статьей о животных? — спросила Марина.

— Отмерь ровно половину, а лучше две трети или около того, и поставь точку, а остальное зачеркни.

Марина принялась усердно отсчитывать буквы, а Стяжаев сказал:

— Боюсь, из того, что останется, читатели мало что поймут.

— Почему? — возразил Упендра. — Ведь ты же понял, а они, надеюсь, не глупее тебя.

— Я пользовался твоими пояснениями, а у них такой возможности не будет.

— Спасибо за идею! Мы им такую возможность предоставим. Марина! Будь добра, когда зачеркнешь все лишнее, поставь внизу наш адрес и номер телефона. И хватит об этом! Пора ужинать. А то скоро пойдут звонки, и мне уже будет не до еды.

7. За ужином Дмитрий Васильевич спросил:

— Кстати, как продвигается твоя книга?

— Какая книга? Куда продвигается? — переспросил с набитым ртом Упендра. — Ах, книга! Ты ведь еще ничего не знаешь. С книгой покончено.

— Как! Ты ее уже дописал?

— Да нет. Я решил вообще больше ничего не писать, кроме хлестких статей на самые острые темы. Вместо писанины лучше буду ставить фильмы.

— Фильмы?!

— Да. В наше время книг уже практически никто не пишет, а главное — не читает. Все переходят на режиссуру. И это разумно. Сам подумай: ну что такое книга? Кто ее прочтет? В лучшем случае, какие-нибудь два-три умника. А фильм может посмотреть каждый, у кого есть телевизор. И потом, в книге всего не передашь. Взять хотя бы музыку. Ведь я, когда сочиняю, всегда представляю себе какую-нибудь мелодию. Например, в моем «Чемодане», в самом конце, когда главный герой уплывает на лодке…

— А разве он не уезжает на поезде? — осторожно напонила Марина.

— Нет, я уже изменил конец. Согласись, уезжать из чемодана на поезде — это, мягко говоря, надуманно.

Марина засмеялась.

Стяжаев почувствовал, как подступает злость, но решил пока промолчать.

— Закройте глаза и представьте такую картину, — сказал Упендра. — Низкие своды чемоданов, едва уловимое колыхание воды, медленно удаляющаяся лодка, а в лодке — он, одинокий странник. И в это время с экрана звучит примерно такая музыка.

Он привязал гармошку и тихонько наиграл отрывок из своей любимой мелодии.

— Ты не поверишь, — сказал он, обращаясь к Дмитрию Васильевичу, — но я сам чуть не заплакал, когда сочинял этот эпизод. И даже она, — он указал на Марину, — чуть не заплакала вместе со мной.

8. «Пора наконец напомнить ему, кто он такой!» — подумал Стяжаев и со злорадтвом сказал:

— Между прочим, пока ты здесь проливал слезы о своем вымышленном герое, твоим соотечетвенникам — чемоданным жителям и в самом деле было не до смеха.

И он без прикрас рассказал обо всем, что видел в Чемоданах.

Упендра внимательно его выслушал и сказал:

— Не пойму, что же там все-таки стряслось, — сказал Упендра. — Из того, что ты рассказываешь, пока ничего не ясно.

— Очевидно, дело в наводнении, — многозначительно сказал Коллекционер. — Когда Чемоданы залило водой, жизнь там резко ухудшилась. Естественно, это породило панику и общую растерянность.

— Ну что ж, — сказал Упендра. — Если ты ничего не преувеличиваешь, то думаю, им сейчас, как никому другому, нужно посмотреть мой фильм.

«Ну, уж это слишком! — мысленно возмутился Стяжаев, — Для него и впрямь не существует ничего святого!»

Не будь рядом Марины, он вы высказался иначе, но в ее присутствии позволил себе только спросить:

— Зачем это им смотреть твой фильм? Что-то я не понял.

— Затем, что мой фильм как раз учит тому, как надо поступать в таких случаях.

— Как же надо поступать?

— Так, как поступил мой герой. Смываться из этих чемоданов, пока не поздно.

— Что за глупости! — не выдержал Стяжаев. — Ты прекрасно знаешь, что чемоданные жители не живут вне чемоданов.

— Но ведь я пока не умер.

— Ты — редкое исключение, — сказал Стяжаев, и Марина, не заметив сарказма, впервые взглянула на него с одобрением. — К тому же я не собираюсь селить у себя столько народу. Одно дело — лунные жители, а другое… — он остановился, подбирая нужное слово.

— Ну, конечно! Одно дело — небесные чемоданы, а другое — наши, земные, — иронически заметил Упендра. — Впрочем, насчет чемоданных жителей я с тобой и не спорю, здесь и без них тесновато. Довольно с нас одного Чемодасы. Просто хочу сказать, что, будь я на их месте, я подыскал бы себе другой чемодан, посуше. Только и всего.

«Что за вздор! — подумал Стяжаев. — Только что осуждал общие фразы, а сам только и делает, что говорит ни о чем. Чемодаса прав».

— Пожалуй, я пойду, — сказал он. — Уже поздно, а мне завтра на работу.

— Жаль, а то бы еще посидели, — как ни в чем не бывало отозвался Упендра.