Альтернативная история России. От Михаила Ломоносова до Михаила Задорнова - Константин Пензев

После первой публикации в газ. «Советская Россия» (1984 г.) по интересующей Вас теме – праславянская письменность – были написаны статьи, опубликованные в самых различных изданиях: «Sputnic. Selecciones de la prensa Sovietica» (№ 6, 1986); ж. Техника – молодёжи (№ 8, 1988); ж. «Русская мысль» (№ 1, 1991; № 3–12, 1993; № 1–6, 1994); ж. «Читающая Россия» (№ 10, 1994); «Московский журнал» № 9, 1994; № 10, 1994); «Наука и религия» (№ 1, № 4, № 5, № 10, 1994); ж. «New Russia»(№ 3, № 4); ж. «Русское дворянство» (вып. первый, 1996); ж. «Атака» (№ 12); газета «Труд» (25 ноября, 1999); ж. «Русский геополитический сборник» (2000 г.). Ю.Л.: Каково Ваше отношение к просветительскому подвигу Преподобных Кирилла и Мефодия? Как менялись Ваши оценки их заслуг в создании славянской письменности? В моей библиотеке есть капитальный трёхтомный труд известного русского учёного-словесника XIX века Полевого П.Н., изданный в 1900 году – «История русской словесности». Любопытно, что в этом труде учёный ставит под сомнение сведения, обнародованные первыми жизнеописателями Кирилла и Мефодия. Вот как сказано в первом томе этого научно-исторического труда: «Путь братьев-первоучителей в Хазарию лежал через Херсонес в Тавриде. И вот в одном из житий находим известие СТРАННОЕ И МАЛОВЕРОЯТНОЕ, из которого узнаём, будто Константин нашёл в Корсуни «русские книги», Псалтырь и Евангелие и человека, говорившего «русским языком».

Г.Г.: Возможно Кирилл (Константин) и Мефодий действительно совершили подвиг. Но я осторожен в оценке их деятельности от того, что мне неясны мотивы, которые заставили славян отказаться от слоговой письменности, которая, кстати, в отличии от буквенной, точнее передаёт особенности того или иного языка, т. е. она более информативна. Японцы, например, сохранили у себя сразу две разновидности слогового письма – катакану и хирагану.

Создавая буквенное письмо – славянскую азбуку (неважно, кириллицу или глаголицу) Кирилл и Мефодий постарались сохранить фонетические особенности славянской речи и, естественно, многое позаимствовали из праславянской слоговой письменности: касается ли это графики отдельных букв или, в ряде случаев, их фонетических значений.

То обстоятельство, что в Корсуни Кирилл видел у одного русина Евангелие и Псалтырь русскими письменами писанные, то в этом нет ничего СТРАННОГО И МАЛОВЕРОЯТНОГО. Я был знаком с человеком (ныне покойным), который в 30-е годы прошлого века работал в качестве старшего научного сотрудника в известном азербайджанском книгохранилище в Баку. Он уверял меня, что видел там Евангелие, написанное «чертами и резами», т. е. праславянским слоговым письмом. Человеку этому можно доверять.

А вот ещё один интересный факт. Однажды по просьбе сотрудников одной из центральных московских библиотек мне пришлось читать и переводить пространную надпись, исполненную «чертами и резами» на иконе Богородицы 6 века н. э.

Так что Кирилл, несомненно, видел в Корсуни христианские церковные книги, исполненные слоговой праславянской письменностью и творчески использовал главные элементы этой письменности в своей работе по созданию славянской азбуки. (Разворачивать дискуссию на тему: Какую азбуку создали Кирилл и Мефодий – кирллицу или глаголицу – не имеет смысла, поскольку среди специалистов на сегодня нет на этот счёт единого мнения).

Ю.Л.: В большинстве своём наши словесники и историки до сих пор считают, что нет фактов, подтверждающих существование письменности у славян ранее шестидесятых годов IX века. Временем создания славянской письменности принято твёрдо считать 863 год. Именно эту дату более чем настойчиво, агрессивно отстаивал в своих лекциях и многочисленных публикациях профессор МГУ С.Б. Берштейн. Скажите, когда к Вам пришло твёрдое убеждение, что славянская письменность имеет многовековую дохристианскую историю. Какие факты привели Вас к этому убеждению, очевидно, определившему столбовой путь Вашей научной деятельности?

Г.Г.: Свидетельств тому, что у славян существовала письменность «ранее шестидесятых годов IX века» в общем-то достаточно. Они есть в частности у нашего современника В.А. Истрина, автора капитального труда «Возникновение и развитие письма». Докириллическому письму здесь посвящён целый раздел.

Ну и как тут не вспомнить императрицу Екатерину II, которая на целых два столетия опередила наших учёных, занимающихся историей развития письма. В своих «Записках касательно русской истории» она писала: «… что славяне древнее Нестора письменность имели, да оные утрачены или ещё не отысканы и потому до нас не дошли. Славяне задолго до Рождества Христова (т. е. до н. э. – Г.Г.) письмо имели». Я полагаю, императрица знала, что говорила. Видимо, она владела какими-то источниками на этот счёт.

Кстати, об источниках, правда, касательно древней истории русских, о которых мы почему-то не знаем. В Москве в Исторической библиотеке в отделе редких книг хранятся шесть экземпляров книги, изданной по Указу Петра I в С.-Петербурге в 1722 г. Орбини Мавро (Мауро) «Книга историография початия имени, славы и разширения народа славянского. Собрана из многих книг исторических, через господина Мароурбина Архимандрита Рагужского. Переведена с итальянского на российский язык и напечатана… в Санкт-Петербургской Типографии, 1722, августа в 20 день».

Папский аббат Мавро Орбини написал «Историографию» аж в 1606 году. Вот небольшой отрывок из неё: «Русский народ является самым древним на земле народом, от которого произошли все остальные народы. Империя мужеством своих воинов и лучшим в мире оружием тысячелетиями держала всю вселенную в повиновении и покорности. Русские всегда владели всей Азией, Африкой, Персией, Египтом, Грецией, Македонией, Иллирией, Моравией, Шлёнской землёй, Чехией, Польшей, всеми берегами Балтийского моря, Италией и многими другими странами и землями…».

Мавро Орбини, итальянца, да к тому же говорящего о русских ровно 400 лет тому назад в предвзятости не обвинишь и потому его слова, особенно что «Русский народ является самым древним на Земле народом, от которого произошли все остальные народы…», мы должны выбить золотом на самом видном месте.

Европейцы, как люди «особенно культурные», наверняка об этом знают или по крайней мере наслышаны. Сознание того, что они вторичны по отношению к русским, порождает комплекс неполноценности и чтобы как-то приглушить его, они постоянно гавкают и тявкают в нашу сторону, выёживаются и выпендриваются перед нами, да ещё поучают. Что тут сказать? Простим их великодушно.

При такой истории славян, русских, о которой нам поведал итальянец Мавро Орбини, задаваться вопросом «А была ли у славян письменность до Рождества Христова», просто нелепо.[213]

Основные труды:

Г.С. Гриневич Праславянская письменность. Результаты дешифровки в 2-х тт. М., 1993, 1999.

ГУМИЛЕВ Лев Николаевич (1.10.1912 – 15.6.1992) – русский историк, создатель пассионарной теории этногенеза.

Родился 1 октября 1912 в Царском Селе в семье знаменитых русских поэтов Н.С. Гумилева и А.А. Ахматовой. Брак родителей фактически распался в 1914, воспитанием занималась его бабушка, в усадьбе которой около Бежецка (Тверская область) прошли детские годы ребенка. Когда мальчику исполнилось 9 лет, его отец был обвинен в участии в белогвардейском заговоре и расстрелян. Позже этот факт не раз служил поводом для политических обвинений «сына врага народа». В 1926 переехал жить из Бежецка в Ленинград, к своей матери. В 1930 ему отказали в поступлении в Пединститут им. Герцена из-за непролетарского происхождения и отсутствия трудовой биографии. Четыре года ему пришлось доказывать свое право на образование, работая чернорабочим, коллектором, лаборантом. В 1934 поступил на исторический факультет Ленинградского университета, в 1935 его впервые арестовали. Гумилева быстро выпустили, но отчислили из университета. В течение следующих двух лет он продолжал образование самостоятельно, изучая историю древних тюрок и восточные языки. В 1937 его восстановили на историческом факультете, но год спустя вновь арестовали. После долгого следствия осудили на 5 лет ссылки в Норильске. После окончания срока он не мог покинуть Север и работал в экспедиции Норильского комбината. В 1944 ушел добровольцем на фронт и в составе Первого Белорусского фронта и дошел до Берлина.

Об однополчанах Лев Гумилев вспоминал так:

«Все мы в этой последней войне воевали за Россию, хотя в нашей маленькой зенитной батарее были армянин и казах. И мы великолепно уживались друг с другом на индивидуальном уровне. Но мы же не навязывали своих привычек, не старались сделать из них «неполноценных русских». И они вели себя соответственно в отношении нас. Общий результат известен? Мы взяли Берлин, а не противник – Москву. Наша пассионарность оказалась выше немецкой».

Каждый помогал другому, как мог. Помню, что Л.Н. Гумилев рассказывал, что он в лагере научился шить сапоги и ботинки и на фронте это ему пригодилось.