Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Так вам и надо, — не смогла удержаться барышня от смешка.

— Так, а что у нас с нёбом? — продолжил осмотр Будищев. — Как и следовало ожидать, темное. Стало быть, песель у нас злой. Хотя это и так видно. Вон как скалится, зверюга!

— Вот еще! — с ноткой ревности в голосе возразила Люсия, забрав щенка себе на руки. — Он непременно вырастет доброй и воспитанной собакой. Мы поедем с ним в Петербург и…

— Могу себе представить, — ухмыльнулся прапорщик. — Вы видели местных псов? Вот он вырастет еще больше.

— Вы так думаете? Если честно не хотелось бы, чтобы он походил на здешних собак. Они все какие-то, даже не знаю как сказать. Неприятные, что ли.

— Просто они не доверяют людям. Дело в том, что для мусульман собака — нечистое животное, и они не очень их любят, а дети и вовсе шпыняют почем зря. А вот наши солдаты, напротив, к собакам относятся хорошо и, помяните, мое слово, скоро местные гавчики станут нашими союзниками.

— Как вы сказали, гавчики? — засмеялась барышня. — Право, вы такой забавный, когда придумываете эти странные словечки! Может, и впрямь, назовем малыша Гавчиком?

«Это ты еще не слышала, как я своим взводом командую», — с усмешкой подумал про себя Дмитрий, но вслух ответил: — Не слишком подходящее для «воспитанной и доброй собаки» имя, не находите?

— Пожалуй, — задумалась Люсия. — Знаете, у одного из друзей моего отца был дог по прозвищу Лорд. Как вы думаете, подойдет такая кличка малышу?

— Ну, не знаю. Мы все-таки в Азии. Интересно, как будет лорд по-туркменски, сердар?

— Сер-дар, — по слогам произнесла баронесса, как будто пробуя слово на вкус. — А мне нравится!

— Что вам нравится? — добродушно поинтересовался незаметно подошедший к ним Щербак.

— Да вот, Дмитрий Николаевич придумал имя для моего подопечного. Сердар. Как вам?

— Почему бы и нет, — согласно кивнул доктор. — Весьма подходящее имя для собаки. Вот только, чует мое сердце, дражайшая Люсия Александровна, избалуете вы его паче всякой меры.

— Это почему еще? — возмутилась барышня.

— Сердце у вас мягкое, голубушка, — улыбнулся Александр Викторович. — Он еще так мал, а уже сел вам на шею и хвостом виляет.

— Полно вам смущать девушку, — заступился Будищев, вызвав недоуменный взгляд доктора и сестры милосердия. [1] — Это она его пока он маленький жалеет. Вот подрастет песель немного так сразу станет по струнке ходить и честь лапой отдавать. Лучше расскажите, что новенького в мире и его окрестностях?

— Боюсь, — с усмешкой отозвался Щербак, — мои новости уже давно стали старостями. Если хотите узнать что-то свежее, то вам лучше обратиться к капитану Недоманскому. Помните такого?

— Он здесь? — высоко поднял брови прапорщик, как-то выручивший генштабиста в одной щекотливой ситуации.

— Да. Остановился вместе с надворным советником Костроминым.

— Интендантом? — заинтересовался Дмитрий.

— Именно. У них какие-то совместные дела. Один закупает припасы, другой делает вид, что контролирует этот увлекательный процесс.

— А вы хорошего его знаете?

— Недоманского?

— Нет, интенданта.

— Не то чтобы слишком. Так, встречались пару раз по делам службы.

— И что за человек?

— Как вам сказать, — задумался доктор. — Может, помните, Александр Васильевич Суворов говаривал, что чиновника прослужившего по интендантству десять лет можно расстрелять без суда и следствия? Это вот как раз про таких как он.

— Сурово.

— Что поделаешь, граф Рымникский был скор на расправу.

— А что наш друг Недоманский, не играет больше?

— Какое там. Говорят, что до возвращения Скобелева у них каждый день понтировали. Теперь, конечно, этот клуб прикрыт, но, сами понимаете, если что-то делать категорически нельзя, но при этом очень хочется, то…

— Горбатого могила исправит, — усмехнулся прапорщик.

Пока они беседовали, на лице баронессы сменилась целая гамма чувств. Сначала она прислушалась вполне заинтересовано, потом ее хорошенькое личико слегка поскучнело, затем на нем просто появилось выражение досады.

— Господа, если позволите, я оставлю вас, — сказала она, поднимаясь со скамьи.

— Конечно-конечно, голубушка, — с готовностью позволил ей уйти Щербак. — Вы, верно, устали. Ступайте, отдохните.

— Если позволите, я вас провожу, — вызвался Будищев, но порыв его не был оценен.

— Не стоит, мне совсем не далеко, — холодно отказалась баронесса, — разве что Федор пусть доставит этот кувшин.

— Как прикажете, барышня, — с готовностью согласился Шматов. — Нам это пара пустяков.

— Она что обиделась? — недоуменно спросил Дмитрий ей вслед.

— Весьма вероятно, — отозвался доктор. — Люсия Александровна, как и всякая иная девица в ее возрасте, не слишком любит разговоры, предметом которых не является.

— Неужели? — искренне удивился моряк.

— А вы как думали! Да, она отнюдь не глупа и весьма целеустремлена, но при всем при этом всего лишь женщина и хочет внимания. Странно, конечно, что интерес привлекли именно вы, но тут уж ничего не поделаешь. Чужая душа — потемки, а уж если она еще и дамская…

— О чем вы, Александр Викторович, — поморщился Будищев, — в конце концов, кто она и кто я?

— В том то и дело, друг мой. Здесь в лагере множество блестящих и не очень кавалеров, имеющих чины, благородное происхождение и связи в обществе. С состоянием, правда, за редким исключением, дела обстоят не столь хорошо, но тем привлекательней в их глазах дочь придворного банкира. Любой из этих господ стал счастлив, если бы мадемуазель Штиглиц обратила на него хотя бы чуточку своего благосклонного внимания, но бедная девочка отчего-то смотрит только на вас. Какая ирония, не находите?

— Вы это серьезно?

— Нет, что вы! — рассердился Щербак. — Я на старости лет решил податься в скоморохи. Конечно, серьезно. Ведь я вижу, как у нее горят глаза, когда она слышит рассказы о ваших подвигах. Как она ждет вашего прихода. Как рада вашим презентам, наконец!

— Но я, кажется, не давал повода.

— В том-то и дело, черт бы вас побрал! Все господа офицеры смотрят на нее с немым обожанием во взоре, выражая им горячую готовность носить на руках, ну и, конечно же, распоряжаться богатым приданым. И только вы ведете себя так, будто вам нет до этого всего дела!

— Так оно и есть…

— Дмитрий, умоляю, не лгите мне. Я уже не молод, знаете ли, и кое-что в жизни повидал, так что мне совершенно очевидно, что она вам нравится.

— Ну не без этого, — признал прапорщик.

— Дмитрий Николаевич, голубчик, — с жаром продолжил доктор. — Я знаю, что, несмотря на грубоватые манеры, вы отнюдь не чужды благородства. Прошу вас, оставьте ее. Ведь вы погубите бедную девочку!

Дальнейший их разговор прервало возвращение заметно повеселевшего Федора. Хотя денщик остановился в почтительном отдалении от хозяина, было видно, что его уши напряженно ловят обрывки их разговора и прапорщик воспользовался моментом, чтобы откланяться.

— Ну, мы, пожалуй, пойдем.

— Всего хорошего.

В расположение морской батареи они возвращались молча. Будищев размышлял над словами Щербака, а Шматов просто шел позади него с довольным видом, как будто только что нашел на дороге червонец.

— Что ты лыбишься, как пришибленный? — обратил на него внимание Дмитрий.

— Я-то? Ничего! — загадочно улыбнулся парень.

— Колись, обормот!

— Да ничего не случилось, — продолжал упорствовать Федька. Однако надолго его не хватило, и он радостно поведал: — От Аннушки письмо получил!

— Только что?

— Нет, еще утром. Просто вспомнил вот.

— Поздравляю!

— Пишет что все хорошо и у нее и у Семки со Стешей, они просили тебе кланяться и госпожа Берг так же.

— Спасибо, — мрачно буркнул в ответ Будищев, очередной раз вспомнивший, что письмо Гесе так и валяется недописанным.

— Хорошая она женщина! — закончил свое повествование Шматов.

— Кто?

— Как кто? — искренне удивился парень. — Гедвига Генриховна, конечно, жена твоя! Даром что из образованных, а добрая и обходительная.