Царство - Даниил Сергеевич Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и как по-другому? Все же лучше прочих окрестные места знают, хоть и не забирались никогда так далеко на восток… Головой это десятник понимает. Но как только вспоминает он, как крепко вцепилась супруга в стремя на проводах, и как не желала его отпускать, едва ли не версту молчаливо прошагав рядом… Так сердце и заходиться немой болью. Жена тогда промолвила едва ли пару слов — разве что Млад изредка улавливал обрывки едва слышно произносимых ею молитв. Но как же отчаянно смотрела на мужа Чаруша, буквально прожигая его пронзительным взглядом голубых очей перед самым прощанием! В них плескалась смертная боль вперемешку с тоской — и едва теплящийся огонек робкой надежды… А уж каким необычайно крепким, жарким был ее прощальный поцелуй с примесью покатившихся по женским щекам слез — словно молнией тогда пронзило Млада от нежности и внезапно вспыхнувшей страсти!
Ведомо десятскому голове, что жена его ныне не пропускает ни единой службы — и это знание невольно согревает сердце порубежника даже в самые тоскливые мгновения. Вот и сейчас, хоть и муторно, тоскливо на душе его — недобрые думы лезут в голову как раз под неторопливый, мерный конский шаг — а все же вспомнит о своей невысокой богомолице, так все полегче ему становится…
— Поганые.
Не сразу до десятника дошел смысл негромкого оклика Зарева, самого востроглазого и молодого из порубежников — а когда понял он, что ратник заприметил ворога, так будто шерсть на спине его дыбом встала! Устремив свой взгляд вперед, на дорогу, Млад и сам вскоре разглядел вдали пока еще крохотные фигуры татар на низкорослых степных кобылках… Попытался начать считать — и сбился, когда счет перевалил за две дюжины. После чего десятник без всяких колебаний резко приказал:
— Разворачивай коней, братцы! Не отобьемся.
Агаряне, также заприметившие русичей, подобно им замерли в нерешительности на месте — но разобравшись, что отряд порубежников невелик числом, спешно послали вперед своих коней, заметно приободрившись при виде спин дружинников!
Впрочем, легковооруженный порубежник скорее схож ратной сбруей с тем же степянком, нежели княжеским гридем. Сабля или чуть искривленной клинок односторонней заточки, схожий с ромейским парамерионом вместо меча — и составной лук вместо обязательного копья. Легкая кольчуга с коротким рукавом, а то и просто кожаный панцирь со стальными бляхами на груди да животе вместо дощатой брони — и легкий, быстроногий половецкий конек вместо тяжелого жеребца, способного этого самого конька опрокинуть вместе со всадником… Разве что щиты у всех воев, ныне закинутые за спины, да стальные шеломы отличают порубежников от большинства степняков! Ну, и наличие у половины ратников недлинных копий или легких кавалерийских чеканов…
Но некоторое превосходство в вооружение и броне не решит исход боя, когда на каждого из русичей навалится по три татарина! Млад это понял отчетливо — оттого и решил искать спасения в бегстве, а не в ратном деле.
…Да только не учел десятник (да и откуда ему про то знать!),что легконогие половецкие кони пусть и заметно быстрее на рывке низкорослой монгольской кобылы, но нет на всем белом свете лошади выносливее и неприхотливее. И потому хоть и оторвались порубежники от погони в самом начале, но когда кони их, наконец, стали уставать, поганые принялись пусть и медленно, но верно настигать орусутов…
Дозор порубежников Млада всегда следовал одвуконь. И каков бы ни был достаток воев, все в десятке понимали: при столкновении с превосходящим ворогом второй скакун может стать единственной возможностью спастись — а потому соратники при случае помогали друг другу приобрести заводного. Но чтобы пересесть на него, нужно остановиться, переседлать лошадь — а монголы уже вновь показались на дороге, пусть и вдалеке, и своих запасных еще не сменили! Голова понял — рано или поздно, поганые настигнут его воев. И поколебавшись пару мгновений, собирая волю в кулак, он отрывисто приказал:
— Зарев, бери всех заводных — и скачи, скачи к нашим, меняя коней! Так только оторваться сможешь… Упреди воевод, обязательно упреди, что столкнулись мы с большим разъездом поганых. А значит, ворог рядом — и ведь наверняка в большой силе! Сметут агаряне сторожевой полк, коли наши отступить не успеют…
Зарев было открыл рот, чтобы горячо возразить — но осекся, встретив тяжелый взгляд десятника. Понял дружинник, что Млад сознательно жертвует ватагой, чтобы он, самый молодой из побратимов-соратников, мог донести до воевод важную весть. Будь иначе — все бы приняли бой и разделили бы горькую ратную чашу, как делили на пирах братину с хмельным медом… Но теперь одного воя нужно спасти любой ценой — и голова выбрал именно его, вчерашнего юнца с только-только отросшей бородкой.
И это было справедливо…
Кивнув на прощание соратникам, внутренне уже одной ногой шагнувших в могилу, и оттого непривычно бледных и серьезных, Зарев пришпорил коня, уводя за собой заводных лошадей. Ему еще предстояло пожить — а вот остальным воям десятка этой самой жизни осталось лишь на донышке, всего на один глоток…
Но Млад вознамерился сделать все, чтобы глоток сей встал поперек горла поганым!
— Все рогульки наземь! Рассыпайте так, чтобы дорогу едва ли не во всю ширь перекрыть!
Полетели вниз рогульки железные, шипастые, разбрасываемые воями на скаку за собой — а как на сотню шагов отступили русичи, отдал десятник второй приказ:
— Сорока, Беляй, Вышень, Первуша — слезайте с коней, тетивы на луки натягивайте скорее да за деревьями скройтесь. Из-за древ вам сподручнее будет по поганым бить…
И вновь десятник подарил возможность спастись тем, кто, на его взгляд, больше прочих был жизни достоин: Сорока — единственный сын у матери, не станет его, и о старухе его некому будет позаботиться. Беляй же и Вышень деток успели настрогать каждый целую ватагу — и коли семьи их останутся без отцов, совсем тяжко им придется на следующий год без кормильцев… У Первуши жена на сносях, скоро уж первенцем разродиться должна — а вот им с Чарушей Господь отчего-то малых пока не посылает...
И уж видимо не пошлет.
Жалко самого себя стало десятнику на краткое мгновение, жалко, что никого за ним не останется, что не будет кровь его течь в жилах детей, внуков и правнуков — но тут же подавил он в себе эту
