В те холодные дни - Владимир Сергеевич Беляев

Так случилось и теперь. Когда Водникову стало ясно, что старания снабженцев, ежедневные переписки с прокатным заводом, бесконечные звонки и всевозможные нажимы через министерство и главк не дают желаемого результата и не продвигают поставку листа, Водников решил взяться за дело сам. Он отправился к листопрокатчикам, чтобы на месте разобраться во всем, договориться и проследить за отгрузкой листа.

9

После встречи с Ниной на заснеженной тропе Алька стала упрямо искать возможности поговорить с Николаем. Она жила недалеко от Шкуратовых. Появилась она на этой улице лет пять назад, поселилась у тетки и прижилась, как дома. Родители дали ей немодное в наше время имя Алевтина, но все называли ее Алей, а больше Алькой, и было в ней что-то свойское, располагающее, она легко сходилась с людьми, была общительной. Ей давно нравился Николай, да и многие считали, что это была бы неплохая пара, оба веселые, работящие и собой хороши. Но все видели, что Николай совсем не интересуется Алькой, потом стало ясно: он любит другую.

А с Алькой у Николая тянулась давнишняя история, еще с той поры, когда он учился в железнодорожном техникуме и мечтал стать машинистом. Никифор Данилович хоть и возражал против такой профессии, все же не препятствовал сыну, так как уважал всякую рабочую специальность. Послал он в то время Николая на Южный Урал к своему другу-машинисту на практику. Там-то и приключилось знакомство Николая с этой чудно́й Алькой. Какая-то история вышла, а что именно, никто не знал, только случилось, что именно после этой поездки на практику Николай оставил свое учение паровозному делу, пошел на трубный завод. А вслед за ним приехала и Алька.

Подробностей их отношений никто не знал, а Николай до сих пор помнит все до мелочи. Было это года за два до ухода Николая на флотскую службу. Поехал он тогда к отцовскому другу Тихону Сазонову, который жил на небольшой станции недалеко от Орска. Машинист был молчаливый крепыш с сивыми усами, широкоплечий, с короткой жилистой шеей, неторопливый в движениях, со строгим взглядом.

Оглядел Николая с ног до головы, улыбнулся, будто одобрил парня.

— Ну что же. Коль приехал за делом, времени зря не теряй. Завтра же поедешь со мной. Разбужу на заре.

И вот они — Николай и Тихон Кузьмич Сазонов — в будке паровоза. Старый машинист присматривается к малому, малый весь насторожился, желает не уронить себя. Пристально приглядываются друг к другу. Следят за малейшим движением, ловят каждый взгляд, говорят скупо, взвешивают слова. Оба прикидываются равнодушными, спокойно делают свое дело. Один старше другого на двадцать семь лет. Едва познакомились вчера, но уже как-то сразу прониклись взаимным доверием. Бывает так, что люди впервые в жизни встречаются, а кажется им, будто они давно хорошо знакомы.

Весело отфыркиваясь и постукивая колесами на стыках рельсов, паровоз легко тащил за собой вереницу вагонов, груженных рудой, и Николаю казалось, что в этой могучей силе, которая влекла поезд вперед, есть частица и его собственной силы. Справа и слева мелькали домики, одинокие деревья и целые рощи. Совсем близко проносились фермы мостов, пропускающие паровоз и вагоны сквозь свой решетчатый металлический туннель. В топке пылал огонь, с веселым шумом припадал красными языками к большому брюху котла.

Машинист спокойно смотрел вперед, поглядывая на примелькавшиеся ему за многолетнюю езду сигналы и знаки, и как бы между прочим изредка косился на своего нового помощника, который бросал лопатой уголь в паровозную топку.

«Зря так частит, в один миг выдохнется, — думал старший. — Сразу видать, сноровки нету».

Николай чувствовал взгляд машиниста, понимал, о чем думает старик. Перестал бросать уголь, оперся на лопату. Взглянул на манометр и водомер. Все было нормально. Парень снова стал работать.

— Ты не части, — сказал старший. — Спокойно бросай, с интервалами.

Николай сделал так, как посоветовал машинист. Ему очень хотелось смотреть по сторонам, уж больно красивые и новые для него места, но он знал, что машинист наблюдает за ним, оценивает, и потому старался не отвлекаться от дела. Работа оказалась нелегкая, вскоре все лицо, голова и спина покрылись потом, глазам было больно от огня.

Машинист смотрел на практиканта и видел в нем самого себя в молодости. Стало радостно на душе, хотелось сказать ласковые слова этому молодому, сильному, ловкому пареньку. На своем веку машинист немало принимал практикантов и по обычаю оставлял их жить у себя на квартире. У него был свой дом с садом, места хватало для всех. Жена и дочь гостеприимно привечали людей, радовались, когда кто-нибудь приезжал.

Вчера во время обеда, когда все собрались за столом, машинист вдруг словно впервые увидел, что его дочь Алевтина стала совсем взрослой девушкой. Посадили ее рядом с гостем, и, как посмотрели мать с отцом со стороны, так у обоих екнуло сердце: ни дать ни взять жених и невеста. Угощая практиканта, незаметно приглядывались к нему. Кажется, хороший парнишка, ест с аппетитом, не болтает лишнего, говорит учтиво, на Альку не пялит глаза, видать, не ветер у него в голове. Толком отвечает на вопросы старших, рассказывает про отца и брата Андрея, словом, про все, что спрашивают. Взгляд у парня добрый, приветливый. Он все время улыбался, показывая крепкие белые зубы.

Алевтина же, опустив глаза, скромно сидела рядом, то поднимала руки на стол, то прятала их, складывая на коленях. Коричневое платье туго обтягивало ей грудь и плечи, как бы подчеркивая этим, что девушка растет не по дням, а по часам. Отцу даже показалось, что Аля, присаживаясь к столу, задела рукой плечо практиканта, отчего тот немного смутился и чуть отодвинул стул.

«Может быть, не следовало при такой взрослой дочери теперь оставлять у себя в доме парней? — подумал машинист. — Кто знает, какой он. Нынче молодежь верткая, вскружит девке голову».

Но ничего изменить было нельзя, так как парень уже был приглашен хозяином, принес в дом свои скромные вещички. Тем более нельзя отказать, что это сын давнишнего приятеля.

«Ладно, — решил машинист про себя. — Все равно завтра уедем в рейс, а там посмотрим. Да и что с того, что дочь выросла в невесты? Не держать же ее век взаперти? Всякому человеку надо жить с людьми, и ее небось не съедят».

Поезд приближался к тому участку пути, где начинался крутой подъем. Паровоз тяжело задышал, закашлялся. Вылетающий из трубы сизый дым почернел, и его густые, клубящиеся тучи отбрасывали на землю плотную тень. По