Допельдон, или О чем думает мужчина? - Эдуард Семенов

Материал вышел. Менеджер приглашает меня к себе в клуб и вручает сто долларов. Говорит: «Спасибо! Рад был сотрудничеству. Надеюсь на продолжение». И прочее бла-бла-бла. Ну что ж, спасибо и Вам. Кладу «баксы» в карман и ухожу.

В голове вопрос: «Что делать с деньгами?» И три варианта ответа: оставить себе, отдать редактору, поделиться с редактором.

На следующий день прихожу в отдел и… в коридоре нос в нос сталкиваюсь с менеджером клуба. Он как раз выходил из кабинета редактора. Поздоровались. Поздравили друг друга с «наступающим». И разошлись. А я застыл перед дверью как вкопанный. А что он там делал? Благодарил редактора. Это понятно. А про меня сказал? В кармане сразу как-то стало жарко. Доллары — как раскаленные угли. Конечно, надо было сразу достать их из кармана и отдать ей. Пусть сама делает с ними, что хочет.

Но в моей жизни мне не так часто давали взятки. И вообще, если честно, такое случилось со мной в первый раз.

Жизнь редакции это постоянно бурление. В общем, я вошел в кабинет вместе с еще одним корреспондентом. И при нем доставать доллары было как-то не удобно. Он ушел и тут же зашел другой. И так весь день. Потом началась корпоративная вечеринка. Тогда еще в МК танцевали на столах. Было весело. Я решил, что, наверное, надо сделать подарок редакторше. Но меня попросили что-то принести, потом еще куда-то послали.

А потом я решил, что ничего страшного. Менеджер ведь отблагодарил лично редактора и отдельно меня.

Значит, это мои деньги — и я могу делать с ними все что угодно. И я купил на них памперсы для сына. На все сто долларов.

Принесли кофе. Расплачиваюсь, чтобы была возможность сразу встать и уйти. Звоню Марине.

Я беру в руки телефон и набираю телефон Марины совершенно машинально. Почему ей? А не Ольге? Кто бы знал? Допельдон! Что это? Я ведь должен был позвонить Ольге? Ведь это она тогда накрывала на стол в протопленной избе. Она была рядом со мной, когда я разговаривал под водочку с Рензо.

Но нет, я звоню Марине и кричу ей в трубку о том, что только что увидел рядом с институтом бразильский флаг. Я пытаюсь объяснить ей, что это означает, но путаюсь в объяснениях.

Марина, которая всегда требует, чтобы я четко излагал свои мысли, как будто не замечает этого. Она выслушивает меня, потом как всегда обстоятельно интересуется тем, как прошли съемки, как мое настроение. Потом рассказывает о своих делах. Мы болтаем минут десять или пятнадцать по телефону, пока, наконец, не устаем от разговоров и договариваемся пообедать в нашей шашлычной.

Потом я звоню Ольге. Говорю ей, что сын от меня уже уехал, а я иду на работу. Она не спрашивает, когда я приеду, потому что знает бесполезно. Знает, что это будет поздно.

Тем не менее, я все равно обещаю, что сегодня приеду рано. Зачем я это делаю? Ведь все может измениться в одну секунду. Марина закапризничает и скажет, что хочет сегодня вечером быть со мной, и я не смогу ей отказать. Сколько раз такое было. Но я все равно говорю жене, что приеду рано.

Твердо даю себе зарок, по любому, уехать от Марины пораньше.

Прихлебываю из чашки чай. Горячий. Надо подождать, чтобы остыл…

В ту ночь, когда я мучался взять или не взять эти проклятые сто долларов, начался штурм-здания мэрии в городе Грозный. Я узнал об этом из новостей, и это казалось какой-то нелепостью. Здесь канонада хлопушек и петард, а там взрывы гранат и фугасов.

Так не бывает. Ведь мы живем в одной стране?

В редакции нам сказали, что чеченский народ борется за свою независимость, и мы должны всячески поддерживать их в этом.

Мне повезло. Хм! Странно звучит, но тогда действительно я считал, что это большая удача.

У одной моей знакомой, многодетной матери, в эту заварушку попал сын. Младший сын. Самое удивительное, что он вообще не должен был служить. Старший сын мой знакомой погиб в Афганистан, а за это по советским, тогда еще, законам, все остальные родственники не должны были больше служить в армии. Эта семья ценой старшего сына полностью отдала свой долг государству. Но в военкомате об этом как-то благополучно забыли. Младшенький попал в армию. И все бы ничего, ну, служит и служит. Армия только на пользу.

Но надо же так было получиться, именно его часть бросили в атаку на штурм Грозного.

В общем, материал в тему. Газета подняла шум. Я оказался на коне. Я вел борьбу со своим военкоматом и думал, что все делаю правильно. Я добился увольнения парня из армии и даже получил на руки соответствующие документы. Но пушки у мэрии города Грозный еще не успели стихнуть, и парень затерялся, где-то среди кавказских гор. Стало ясно, что надо ехать его выручать. И я поехал. Вместе со средним братом героя моих статей.

Я провел в зоне военных действий около двух недель и вернулся с большой удачей. Мы нашли парня. Контуженного, но живого. Нашли. Я возвращался домой героем и уже мысленно писал репортаж. «Самый счастливый репортаж из Чечни». Такой был заголовок. Под мой материал готовили полосу. Меня просили описать все, что я там видел.

И я написал. Написал все, что видел. По-честному. Правду. И о традиционном российском бардаке и о том, как молоденький молодой пехотинец отказался уходить с поста, даже когда ему сказали, что его ждет за воротами мать. О том, как к почте ночью подъезжал БТР, из него выходили солдаты, звонили своим матерям, говорили, что все у них хорошо, что они здесь отдыхают, а потом вскакивали на борт машины и снова уезжали туда, где грохотали взрывы, хотя могли поехать совсем в другую сторону. О том, что сам парень чуть не набил нам морду за то, что мы его забираем из части. Он хотел остаться и продолжать бить «чехов». О том, как женщина, у которой российские самолеты уничтожили дом, говорила им же: «Спасибо, сынки, что избавляете нас от этих бандитов!»

Но в газете была другая позиция. Там поддерживали чеченских боевиков, которые «боролись за демократию».

Я понимал, что все, что я написал, зря, что ничего этого не напечатают, это не соответствует позиции издания, но руки сами выбивали буквы на компьютере. Я не мог этого не написать. Я ничего не мог с собой сделать.

Я хотел, чтобы все было по-честному.

Звонит телефон. Гарик. Спрашивает:

— Ты где?

Отвечаю, что скоро буду. Он настаивает.

— Как скоро?

Пытаюсь отшутиться.

— Не успеешь три раза через голову перевернуться!

Эта присказка у меня еще с детства. Она из книжки «Город лгунов». Он шутки не понимает.

— Я серьезно.

— А что что-то случилось?

— Да нет, ничего. Но я же должен знать, где мои сотрудники?

О, как! Его сотрудники?! Ладно, проехали. Мне еще с ним разборок не хватает. Бурчу в трубку, что буду через пятнадцать минут, и отключаюсь. Нет, ну надо! Я — его сотрудник. Уже забыл, что мы чуть ли не на спичках тянули, кто из нас будет директором. И я ему уступил. Сам.

Прихлебываю кофе. Уже остыл. Снова подзываю официантку. Прошу налить еще чашку. Нет, я не хочу идти в таком состоянии в музей, надо успокоиться. Пью холодный кофе. Жду, когда принесут еще чашку…

Естественно, весь мой материал вымарали и сократили до размеров небольшой заметки. Ну, мол, вернулся из Чечни. Живой и здоровой. И ему повезло больше, чем другим парням, которые сейчас едут домой в цинковых гробах, или ведут нечестную войну против чеченских ополченцев.

Это уже редактор от себя добавил.

И я не возражал. Мое дело писать, а редактора править.

Но после этого случая или этих случаев, я имею в виду историю с сотней долларов, отношения с редактором как-то так сами собой разладились. Меня перестали посылать на интересные задания, и мои статьи и заметки почему-то в самый последний момент стали снимать с полосы под предлогом, что есть другие более важные материалы…

В общем, меня перестали печатать, и… тогда я, цепляясь как за последнюю соломинку, перешел работать в отдел спорта.

В отделе спорта, кроме меня, работал еще один парень. Он и редактор писали об олимпийских видах спорта. Ну там, футбол, хоккей, баскетбол, теннис, легкая атлетика, бокс, греко-римская борьба. Чемпионаты мира, Европы. Вена, Париж, Нью-Йорк.

А мне досталось все остальное… Чемпионаты Москвы, области, иногда России. Санкт-Петербург, Щелково, Нахабино. Керлинг, гольф, пляжный волейбол. И самое главное — восточные единоборства. Каратэ, ушу, самбо, боевое самбо. Бои без правил.

Вот именно. Бои без правил. Здесь я и познакомился с Рензо Грейси. Он был чемпионом мира по Октагону, американской версии боев без правил, и в качестве тренера двух бойцов — Рикардо Мораиса и Адильсона Лиму — приехал в Москву на чемпионат мира по боевому самбо, русской версии боев без правил.

Точно! Мы очень подружились с Рензо, и за день до финала этого турнира сбежали из гостиницы и уехали ко мне в гости.