Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После полудня четники усилили атаки. Наступая с нескольких сторон, они вынудили партизан отходить и вскоре заняли полсела. Стреляли повсюду. С колокольни непрестанно вел огонь пулемет партизан. Комиссар видел, как он посек группу четников, попытавшихся прорваться к центру. Одновременно комиссар обнаружил, что с другой стороны приближается новая группа вражеских солдат. Сколотив из связных, обозных, остатков штаба и резерва группу, комиссар устроил засаду и ударил по четникам с фланга. Ему на помощь неожиданно пришли бойцы «крестьянской роты». Четники, застигнутые врасплох, разбежались, оставляя на снегу убитых и раненых.
Когда четники выдохлись и затихли, комиссар приказал захоронить погибших бойцов: партизан даже мертвым не должен попадать в плен. Бойцы торопливо рыли могилу. Каждую минуту можно было ожидать новой атаки, но на сей раз четники почему-то медлили. Партизаны, не теряя времени, восстанавливали в своих рядах порядок, оборудовали новые позиции, словом, собирались с силами.
Между тем приближался спасительный вечер. Комиссар очень рассчитывал на него. Уставший и грязный, он прислонился к какому-то забору и на прикладе карабина писал распоряжения командирам рот. Около него сидели и лежали связные в ожидании приказаний. Отправив последнего связного, комиссар направился к небольшому ветхому домишке, куда снесли раненых. Вдруг он остановился как вкопанный: прямо на него шел Лабуд. От нахлынувшей радости у комиссара захватило дух. В пылу боя он совсем забыл про группу Лабуда.
Лабуда было трудно узнать. За одну ночь он постарел на несколько лет. На лбу и под глазами появились морщины, щеки ввалились, подбородок заострился, нос вытянулся, на заросшем, небритом лице стал заметнее рубец от старой раны. Но глаза у Лабуда были веселыми. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
— Товарищ комиссар, — начал Лабуд усталым, сиплым голосом, — приказание Окружного комитета партии выполнено. Виадук больше не существует.
— Слышали, все слышали! — Комиссар крепко обнял Лабуда. — Спасибо вам всем. Мы очень о вас беспокоились.
— Сделали все, что было в наших силах.
Шумадинец хотел было что-то спросить, но передумал и промолчал. Однако Лабуд понял его.
— Ничего не поделаешь, на войне без жертв не обходится, — печально сказал он. — Синиша Маркович погиб на самом виадуке, а Марича потеряли уже на обратном пути — на полицаев наскочили. Сейчас всюду или немцы или полицаи. В Сопот прибыл немецкий пехотный батальон с двумя танками. В любую минуту они могут перекрыть нам последний выход из этой мышеловки. Ты должен был вывести отряд отсюда еще ночью. Не понимаю, чего ты ждал?
— Куда, черт возьми, выводить-то? — рассердился было комиссар, но быстро взял себя в руки. — Мы обсуждали этот вопрос на совещании, и голоса разделились. Большинство высказалось за то, чтобы ждать твоего возвращения и, если потребуется, принять бой.
— Послушай меня, комиссар. До тех пор, пока все вопросы мы будем решать голосованием, толку не будет. Ты избран комиссаром, у тебя власть, в обстановке ты разбираешься лучше, чем остальные, следовательно, и поступай так, как считаешь нужным. Вы, комиссары, чрезмерно демократичны.
— Возможно, ты прав. Но так уж повелось: вы, командиры, действуете силой приказа, а мы, комиссары, — силой убеждения.
— Но в данный момент ты одновременно и комиссар и командир. Не забывай об этом. От тебя сейчас зависит многое, если не все.
На противоположном конце деревни снова началась редкая стрельба, и комиссар прислушался, пытаясь понять, что там происходит.
— Что было, то прошло, — сказал комиссар, возвращаясь к прерванному разговору. — Ночью я много размышлял о наших делах и решил, что сразу после твоего возвращения созову партийное собрание и предложу твою кандидатуру на пост командира отряда. Не вздумай отказываться. Мы не можем больше ждать, пока Окружной комитет пришлет нам командира. Да и лучшего, чем ты, он едва ли найдет.
Лабуд нервно курил сигарету, делая частые затяжки. На его губах блуждала смущенная улыбка. Как и многие люди, он не был лишен честолюбия, но не сознавал этого.
— Не знаю, комиссар, тебе виднее. Если ты считаешь, что я потяну такой воз…
— Знаешь, как старики говорят: лучше идти правильным путем с плохим полководцем, чем плутать с гениальным.
Оба дружно рассмеялись.
— Так или иначе, — продолжал комиссар, — но ты служил в кадровой армии. Конечно, чин сержанта, который ты имел, не звание полковника, но все-таки кое-что ты в армии узнал. Здесь в отряде ты уже много месяцев командуешь ротой. Люди тебе верят. А сейчас, сам видишь, насколько нам трудно. Отряд находится на краю гибели, и его дальнейшая судьба в наших руках. Я уже принял некоторые меры: несмотря на многочисленные возражения и протесты, освободил отряд от беженцев.
— Куда же они подевались?
— Мы договорились, что они расходятся по своим домам. — Голос у комиссара был не очень уверенный. — Взять их с собой в Санджак мы не имеем никакой возможности. Да они этот путь не выдержали бы.
Они помолчали. Лабуд вытащил из кармана табакерку и начал сворачивать цигарку из газетной бумаги.
— Где достаешь такой душистый табак? — спросил комиссар.
— Пока у немцев есть, будет и у меня. — Лабуд протянул ему табакерку и вернулся к разговору о беженцах. — Ты правильно поступил. Слышал местную поговорку: «Кто в Санджак пешком не ходил, тот мук не видал»? Мы, мужчины, не все до него доберемся, а женщины, дети и подавно. Однако и здесь им будет не сладко. Если они попадутся в руки четников, те их не пощадят.
— Не знаю, Лабуд, не знаю. Может быть, меня за это когда-нибудь будут судить, из партии исключат, скажут, что я совершил преступление, но пойми: в данный момент у нас нет другого выхода. Нам остается или взять с собой беженцев и погибнуть вместе с ними, или освободиться от них и спасти отряд.
— Что ты передо мной оправдываешься? Я-то все понимаю, а вот поймут ли бойцы,
