Мигрант, или Brevi Finietur - Марина Дяченко

И вот их дети лезут из кожи вон, чтобы пройти Пробу. Потому что таков закон внутри общества, неписаный, но незыблемый: так железные стружки выстраиваются вдоль силовых линий магнитного поля. И через поколение уже нет никаких мигрантов: есть жители Раа, чья единственная цель — сделать так, чтобы дети их, мальчики и девочки, успешно прошли Пробу.

Проба, выходит, основная ценность Раа. Не комплексы орбитальных заводов, не экономика, способная прокормить всех. Не природа, одинаково щедрая и благосклонная на всех широтах, и даже не люди. Проба как священный долг, Проба как общественная святыня. Инструкторы — особая каста, но каждый сопляк знает: сдавая Пробу, ты проходишь испытание перед лицом общества, а инструктор — всего лишь инструмент. «Корпя над сложным чертежом, — подумал Крокодил, — ты отвечаешь не перед линейкой с делениями, а перед законами природы…»

Но почему именно так?

— Информаторий! Устройство власти на Раа, кто такие консулы, принцип работы местного миграционного офиса…

— Государство-община Раа функционирует на принципах демократии. Происходит индексирование граждан по уровню социальной ответственности… Внимание! Ваш ресурс для пользования жильем истекает через минуту. Вы не можете пользоваться услугами информатория с этого терминала. Будьте любезны, убедитесь в том, что вы ничего не забыли в помещении.

— О, круглый хлеб… Блин!

Эта удивительная комната помнила его гордость и его отчаяние, она помнила визит Лизы… Целая жизнь за три дня. Быстро взрослеют мигранты; удивительное дело: теперь Крокодилу было гораздо легче. Теперь, по крайней мере, он знал, ради чего прожить ближайшие дни: найти какую-нибудь общагу, где можно жить без ресурса, подключиться к тамошнему терминалу и спрашивать, спрашивать, выяснять…

— Андрей Строганов! Крокодил содрогнулся.

— Вам пришел вызов от Айри-Кая. Принять?

— От кого?

— Айри-Кай, он же Махайрод, желает с вами поговорить. Принять?

На солнце можно было смотреть не щурясь. У станции монорельса стояла девчушка лет шестнадцати и гладила черную с проседью тварь, похожую на помесь пантеры с огромной улиткой. Или гигантского кота с утюгом; тварь перемещалась, вытаптывая траву единственной жесткой подошвой, туда-сюда, и в такт вертела башкой. Ей так нравились поглаживания, что тварь зажмурила шесть глаз, кругом располагавшиеся на пушистой, и ушастой, и усатой, вот ужас-то, голове.

Крокодил остановился посмотреть на них. Не удержался.

— Вы мигрант? — приветливо спросила его девчушка.

— Да, — сказал Крокодил. — Но я прошел Пробу. И, как ни смешна была рисовка перед девочкой, почти ребенком, он гордо показал ей удостоверение на цепочке.

— Я тоже прошла, — ответила она с не меньшей гордостью и вытащила из складок просторной блузки похожее удостоверение. Тварь, похожая на помесь кота с утюгом, заволновалась: ее почти перестали поглаживать.

— Таких не бывает, — сказал Крокодил, глядя на тварь.

— Не бывает, — согласилась девушка. — Он искусственный. Но живой.

— Это твой?

— Брата. Я везу его к ветеринару. В смысле Мурзика, а не брата. Брат занят.

Крокодил несколько раз провернул в уме имя Мурзик. Фонетически — непривычно, странно. А по смыслу… «Имя кота». Не собаки, не кролика. Мурзик.

— Он болен? В смысле Мурзик, а не брат?

— Нет, уже выздоровел. Это плановый осмотр. Подкатил вагончик. Крокодил сел в него вслед за девочкой и животным, Мурзик тут же принялся выглаживать жестким брюхом траву на полу кабины.

— Как у вас там? — вдруг спросила девочка. — В том мире, откуда ты приехал? Очень плохо, да?

— Как сказать, — Крокодил сразу потерял почву под ногами.

— Было бы хорошо, ты бы не уехал, ведь так? — уточнила девочка.

— Наверное.

— А какие там люди, как живут? Как работают, как развлекаются?

— По-разному, — Крокодил, сделав над собой усилие, протянул руку и погладил Мурзика. Поразился, какая холодная у того шерсть на голове. А проседь — это иней, оказывается.

— Он холодный, — сказал, чтобы сменить тему.

— Как снег, — согласилась девушка. — Он же Мурзик!

— Не боишься превратиться в сосульку? — пошутил Крокодил. — Ты однажды уснешь, а он залезет к тебе под бочок, и…

— Я ничего не боюсь, — она была лишена чувства юмора, как, похоже, и страха.

— Вообще ничего?

— Раньше боялась. Не сдать Пробу, — она бесхитростно улыбнулась. — А теперь — чего мне бояться?

— В самом деле, — улыбка Крокодила стала чуть более сладкой, чем ему хотелось бы. — Слушай… Расскажи мне, как девчонки проходят Пробу?

— А, это, — она порозовела, но не от смущения, а от удовольствия. — Это жутко трудно! Труднее, чем у парней! Живем в лесу, еду сами добываем, кроссы бегаем — часами, прямо с утра до вечера! Уже язык вываливается, а ты все равно бежишь!

— Самое трудное — это кроссы?

— Нет. — Она замялась. — Самое трудное — это власть над инстинктами. Донорство еще…

— Донорство? — насторожился Крокодил.

— Андрей Строганов, — милое женское лицо, возникнув на стенке кабины, с мягким упреком воззрилось на него. — Вы выбрали неверный маршрут. Вам стоит пересесть на административную ветку.

Кабинка притормозила.

— Ух ты, — девушка даже присела от восхищения. — Ты, видно, большая шишка?

— Нет. Я…

— А куда ты едешь?

— В этот… малый административный центр.

— Правда?! — Ее щеки порозовели. — Хотела бы я с тобой…

Кабина остановилась.

— Поехали, — быстро предложил Крокодил.

— Нет, что ты! Мне к ветеринару! Да меня и не пустят без приглашения, — девушка погрустнела. — Но я была на орбите в прошлом месяце, там есть экскурсионный модуль…

Дверь поднялась, как показалось Крокодилу, повелительным жестом — изгоняя заблудившегося пассажира.

— А где это? Малый административный центр? — спросил он устало.

— На орбите, — девушка подышала на замерзшую ладонь. — Ты разве не знаешь?

— Привет, Андрей.

— Желаю здравствовать, Консул.

Формула приветствия прозвучала без сарказма. Или почти без сарказма. К моменту, когда перед ним появился Аира, малоузнаваемый, строгий, затянутый в черный блестящий комбинезон, — Крокодил настолько ошалел, что готов был обращаться хоть «ваше величество».

Он думал, Раа уже удивил его всем, чем возможно. Он привык считать Раа эдаким курортом, совмещенным с парком экстремальных развлечений, но малый административный центр оказался неожиданно людным, жестким, железным устройством, механизмом, где вместо шестерней и шкивов двигались люди; здесь царствовала иерархия, невозможная в лесу или в парке. Непредставимая даже в зале суда с гигантским скелетом; даже на острове, где подростки и инструктор образовывали естественное иерархическое сообщество, нельзя было представить столь четких, ясных, жестких отношений. Это читалось в каждой детали — от покроя костюма до манеры говорить и смотреть; каждый держался с достоинством, и каждый занимал свое место не просто в пирамиде — в системе пирамид.