Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

За последними двумя стаканами Том Смарт обдумывал план завязать ссору и вступить в открытую борьбу со своим неприязненным соперником; но, не выдумав ни синь пороха, решил отправиться в постель, считая себя злополучнейшим созданием в мире.

Том Смарт шел вперед по широкой старинной лестнице вслед за хорошенькой черноглазой девушкой, провожавшей его со свечой в руках. Несколько шагов сделали они счастливо, без всяких приключений; но потом свеча вдруг загасла от сильных порывов ветра, пробравшегося через щели в галерею, и они остались посреди лестницы одни, окруженные ночным мраком. Могло, впрочем, статься, что свечу задул не ветер, а сам Том, для того чтоб иметь удобный случай поцеловать и обнять свою проводницу — так, по крайней мере, разглашали его враги, и так именно поступил бы я сам на его месте. Скоро, однако ж, принесена была другая свеча, и путешественник, продолжая пробираться через лабиринт переходов, благополучно достиг комнаты, назначенной ему для ночлега. Девушка пожелала ему спокойной ночи и оставила его одного.

Комната имела огромные размеры. На постели, стоявшей посредине, могли бы, в случае нужды, поместиться дюжины две ребятишек из мужского пансиона; в двух гардеробных шкафах, приставленных к стене, мог бы, без малейшего труда, уложиться походный скарб целой дюжины полков; но всего более поразило внимание Тома Смарта странное, уродливое кресло, или, правильнее, безобразный стул с высокой спинкой, испещренной фантастической резьбой, с цветочной камчатной подушкой и круглыми шишками на конце ног, тщательно перевязанных красным сукном, как будто они страдали подагрой. Насчет всех других кресел Том Смарт был, собственно, того мнения, что это — старинные кресла и больше ничего; но этот специальный предмет, нисколько не похожий на своих товарищей, отличался такими затейливыми и фантастическими формами, что он, по-видимому, никак не мог оторвать от них своих глаз. Около получаса просидел он на одном и том же месте, обращенный спиной к камину и погруженный в таинственное созерцание, принимавшее постепенно самый восторженный характер.

— Черт бы его побрал! — проговорил, наконец, Том Смарт, начиная раздеваться и продолжая глядеть на старинный стул, поставленный у изголовья его постели. — В жизни не видал я таких уродов и не увижу никогда. Этакой анафема!

Он покачал головой с видом глубокой мудрости и опять взглянул на кресло. Запутываясь больше и больше в своих мыслях, он лег в постель, прикрылся простыней и погрузился в сон.

Минут через двадцать он вскочил на своей постели, пробужденный тревожными и шумными видениями долговязых гостей и пуншевых стаканов. Первый предмет, обрисовавшийся в его воспламененном воображении, был опять фантастический стул.

— Мошенник! — проворчал Том Смарт, подернутый судорожной дрожью. — Я не стану смотреть на него!

Он повалился на подушки, прищурил глаза и старался уверить себя, что спит крепким сном. Напрасный труд! Перед умственными взорами его заплясали, закривлялись уродливые стулья, прыгая по спинкам друг друга и выделывая самые бесстыдные гримасы.

— Этакая притча! — проговорил Том Смарт, высовывая свою голову из-под теплой простыни. — Уж лучше же стану я смотреть на один действительный стул, чем на неистовые полчища подобных ему призраков.

И он точно принялся смотреть, усердно, пристально, неподвижно; но вдруг перед его глазами начали совершаться чудодейственные перемены. Резьба спинки вытянулась, выпрямилась и постепенно приняла фигуру безобразного старика с морщинистым лицом. Камчатная подушка превратилась в жилет старинного фасона; круглые шишки приняли форму человеческих ног, обутых в красные туфли, и весь стул сформировался в джентльмена прошлого столетия, поджавшего под мышку свои руки. Том Смарт сидел, протирал глаза и старался удалить от себя фантастическую грезу. Тщетные усилия! На месте фантастического стула был точно безобразный джентльмен, и что всего удивительнее, безобразный джентльмен дико и нахально заморгал глазами на Тома Смарта.

Том Смарт, надобно заметить, был забубенная каналья первой руки, и притом в его желудке еще варились и кипели стаканы пунша. Сначала он струхнул немного, но потом запылал, так сказать, величайшим негодованием против старика, моргавшего на него с таким отчаянным бесстыдством. Наконец, он не вытерпел и сказал сердитым тоном:

— Зачем ты пялишь на меня свои бесстыдные бельма?

— Тебе на что? — проговорил безобразный старикашка, вытянутый фертом. — Смотрю и делаю, что хочу, а ты можешь себе бесноваться, сколько угодно, Том Смарт.

И он страшно оскалил зубы, как орангутанг, согбенный преклонностью лет.

— Как ты знаешь мое имя, старый хрыч? — спросил Том Смарт, приведенный в некоторое смущение. Он старался, однако ж, показать, что совсем не трусит.

— Вот уж это и не дело, Том Смарт, — отвечал старик обиженным тоном, — благородное красное дерево Испании заслуживает некоторого уважения с твоей стороны; а ты, между тем, вздумал обращаться со мной так, как будто я был хрупкий ореховый стул новейшего фасона. Стыдно тебе, брат Том!

И, говоря это, старый джентльмен принял такой гордый вид, что Том струсил не на шутку.

— Извините, сэр, я не имел никакого намерения обижать вас, — проговорил Том Смарт смиренным и даже несколько униженным тоном.

— Ну, ничего, когда-нибудь сочтемся, — сказал старик. — Оно, может быть, и правда, что ты не думал обижать меня. Том…

— Что вам угодно?

— Я знаю тебя, Том, отлично знаю. Ты ведь, любезный, мошенник.

— Помилуйте…

— Ничего, ничего, это я так примолвил ради начинающейся дружбы, а главная штука вот в чем: ты беден, Том, очень беден.

— Ваша правда, — сказал Том Смарт, — но как вы это знаете?

— Об этом речь впереди, любезный друг, но сквернейший анекдот состоит собственно в том, что ты горький пьяница, Томми.

Том Смарт приготовился дать клятву, что он терпеть не может крепких напитков; но в эту минуту взоры его встретились с пронзительными глазами старика, читавшего, казалось, в глубине его души самые тайные мысли. Он покраснел, прикусил язык и замолчал.

— A ведь признайся, любезный, у тебя разгорелись глазки на вдову: лакомый кусочек, нечего сказать, а?

Здесь старый хрыч закатил свои глаза, припрыгнул на своих коротеньких ногах и принял такую сладострастную позу, что Том Смарт невольно удивился легкомысленности его поведения — в такие преклонные лета!

— Я ведь опекун этой вдовушки, Том Смарт!

— Право?

— Я тебе говорю: я знал ее мать и бабушку. Бабушка была влюблена в меня и подарила мне вот этот жилет.

— Неужто?

— И эти башмаки, — продолжал старик, приподняв одну из своих ног, — но это пусть будет между нами, Томми; фамильных секретов распространять не должно — это мое правило.

Говоря это, старый плут принял такой бессовестный и наглый вид, что Том Смарт почувствовал непреодолимое желание взгромоздиться на его спину — так, по крайней мере, рассказывал он сам через несколько лет после этой чудодейственной истории.

— Был я в старину молодец, Том Смарт, и женщины любили меня страстно, — продолжал бесстыдный старикашка; — сотни красавиц засиживались, бывало, на моих коленях, и я, что называется, катался, как сыр в масле. Что ты на это скажешь, любезный, а?

Продолжая, между тем, исчислять подвиги своей юности, старик заскрипел и зашатался до того, что язык его утратил способность произвольного движения.

— За дело тебе, старый пес, — подумал Том Смарт, не сказав, однако ж, ничего в этом роде.

— О-ох! Не те времена и не те нравы! — простонал старик, принимая спокойную позу. — Плох я стал, Том Смарт, и потерял все свои балясины. Еще недавно мне сделали операцию — прикрепили новую дощечку к моей спине. Трудная операция, Томми.

— Очень может быть.

— Конечно, может; но не в этом штука: мне хочется женить тебя, Том Смарт.

— Меня?

— Да.

— На ком?

— На вдове.

— Помилуйте! Как это можно! Клянусь вашими почтенными сединами (на голове у старика торчало несколько седых клочков), вдова на меня и смотреть не хочет: ее сердце занято.

И Том Смарт испустил невольный вздох.

— Откуда ты это знаешь? — спросил старик твердым тоном.

— Как этого не знать? Долговязый верзила с черными бакенбардами увивался за ней на моих глазах.

— Вздор, любезный, будь спокоен: вдовушка не выйдет за него.

— Нет, сэр, позвольте усомниться в вашей проницательности: если б вы так же, как я, видели их за буфетом, мысли ваши получили бы другое направление.

— Как будто я этого не знаю! — проговорил старик с решительным видом.

— Чего? — спросил Том Смарт.

— Любовные шашни, шепот, поцелуй за дверью — экая важность! Все вздор, Томми!

Здесь старый хрыч принял опять бесстыдный и нахальный вид, вызвавший в Томе Смарте величайшее негодование. Дело известное, господа: весьма неприятно видеть и слышать старика, который, так сказать, вмешивается совсем не в свое дело.